Памяти архиепископа Михаила
Архиепископ Михаил (в миру Михаил Николаевич Мудьюгин; 12 мая 1912, Санкт-Петербург — 28 февраля 2000, Санкт-Петербург) — архиепископ Вологодский и Великоустюжский.
В последний год второго тысячелетия христианской эры Русская Церковь простилась с 87-летним архиереем, прошедшим с нею весь мученический и славный путь её послереволюционной истории. Один из последних свидетелей минувшей эпохи исповедников веры, профессор Санкт-Петербургской духовной академии архиепископ Михаил хорошо помнил священномученика митрополита Вениамина Петроградского, который незадолго до мученической кончины (†1922) посвятил его в стихарь.
В памяти владыки сохранялся приезд в Петроград святого патриарха Тихона в июне 1918 года. Он и сам испытал долю исповедничества и претерпел немало страданий, включая тюремные узы за имя Христово.
Михаил Николаевич Мудьюгин родился в Санкт-Петербурге 12 мая 1912 года. Отец его, чиновник Экспедиции заготовления государственных бумаг (в домовом храме этого ведомства настоятельствовал замечательный петербургский протоиерей Философ Орнатский, расстрелянный большевиками в 1918 году и ныне причисленный к лику святых), ко времени революции имел чин статского советника.
В молодости Николай Александрович Мудьюгин был религиозен, но позже отошел от Церкви и вновь обратился к вере лишь за два года до кончины (†1938). А вот мать владыки всегда была ревностной православной христианкой, и после революции, в годину искушений и гонений её вера, кажется, вспыхнула еще ярче. Вера Мудьюгина стала членом Александро-Невского братства при петроградской Лавре, священноархимандритом которой был владыка Вениамин. После ареста митрополита и многих других духовных лиц Вера Николаевна и её подруги распространяли среди православных сведения о репрессированных, старались оказывать помощь семьям пострадавших.
В Александро-Невской лавре маленький Михаил и получил свое первоначальное религиозное образование: в возрасте 9-10 лет он учился здесь в церковной школе. С Лаврой было связано множество детских воспоминаний владыки. Позднее он не раз делился ими с провожавшими его после лекций студентами Духовной академии; казалось, о каждом здании, о каждом дереве в лаврском саду у него найдётся какая-нибудь памятная история…
В 1922 году власти закрыли лаврскую школу. Миша продолжал прислуживать в алтаре, читать и петь на клиросе в петроградских храмах – в церкви святителя Николая на Песках, где находилась чудотворная икона Божией Матери «Скоропослушница», Андреевском староафонском подворье.
Вера Николаевна хорошо позаботилась и об общем образовании мальчика. До 12 лет он учился дома – родители хотели как можно дольше не отдавать его в советскую школьную среду. К тому времени, когда Миша поступил все-таки в шестой класс, он самостоятельно изучал латынь, прекрасно музицировал (одновременно со школой он закончил музыкальный техникум). Игра на фортепьяно была любимым увлечением владыки Михаила в течение всей его жизни.
А скрипку он принялся осваивать, когда ему было уже за семьдесят – и добился вполне убедительных успехов. Окончив в 1933 году Высшие государственные курсы иностранных языков, он получил диплом преподавателя немецкого. Этим языком владыка владел в совершенстве; кроме того, он прекрасно знал латынь и французский, несколько более ограниченным было его владение английским, польским, а также финским и древнегреческим языками.
Арестован за руководство религиозным кружком
Вскоре после окончания школы
Девять месяцев провел он в тюремной камере, в которой было размещено ещё двадцать заключенных. Спать приходилось временами то на полу, то на столе. Приговор несовершеннолетнему преподавателю Закона Божия оказался сравнительно мягким: три года ссылки условно. В советские годы – по понятной осторожности, а позднее – скорее всего, по своей скромности владыка мало рассказывал об этом времени своей жизни. Помню только одно его воспоминание, которым он делился неоднократно. Долгое время ни у кого из обитателей камеры не было Евангелия, и Михаил истосковался по слову Божию. Наконец, долгожданную книгу как-то удалось получить с воли. Предвкушая радость любимого чтения, юноша улегся с нею на тюремные нары. Но прежде, чем успел углубиться в глаголы вечной жизни, он услышал голос соседа по камере – пожилого католического священника: «Молодой человек! Эту книгу надо читать, стоя на коленях…»
Трепетное, благоговейное отношение к Священному Писанию архиепископ Михаил пронес через всю свою долгую жизнь. У него было редкостное знание Библии. Слово Божие жило в его памяти и в его сердце. По самым разным поводам мне, как и многим другим собеседникам владыки, доводилось слышать из его уст тот или иной библейский текст – обыкновенно с точным указанием главы и стиха, – который звучал как последний решительный аргумент, отводящий все сомнения. Он был удивительный человек – всегда мог указать богословское основание для решения, которое принимает. Не могу похвалиться знанием многих христиан и священнослужителей, не то что наделенных подобной способностью, но хотя бы испытывающих потребность в ней…
В 20 лет Михаил женился на русской немке Дагмаре Шрейбер, лютеранке по вероисповеданию и участнице того же круга христианской молодежи, за принадлежность к которому она, как и её избранник, поплатилась арестом. Годы спустя она приняла Православие и при совершении таинства Миропомазания получила имя Марии. Основательное знакомство с евангелическо-лютеранской традицией, приобретённое архиепископом Михаилом в ранней молодости, не только обогатило его опытом открытости к духовной жизни и богословию христиан Запада, но и оказалось впоследствии полезным для развития богословского диалога Русской Православной Церкви с протестантским миром: с 1967 по 1992 год архиепископ Михаил принимал самое деятельное участие в 24 официальных собеседованиях с делегациями теологов Евангелической церкви в Западной Германии, Союза Евангелических церквей Восточной Германии, Евангелическо-Лютеранской церкви Финляндии и с реформатскими богословами.
Начальник цеха на заводе
Однако свой трудовой путь будущий магистр богословия (в прежнем, не «болонском» весе этой степени), почетный профессор Санкт-Петербургской/
После войны появилась возможность вернуться в
Священный сан
Однако не техническая карьера, а предстояние престолу Божию было ещё с детских лет заветной мечтой Михаила Николаевича. В 1955 году митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), который в 1930 году одновременно с Михаилом содержался в Доме предварительного заключения на Шпалерной улице, благословил его готовиться к принятию духовного сана. М. Мудьюгин стал самостоятельно осваивать курс духовной семинарии по дореволюционным учебникам. Руководителем его в этом деле был протоиерей Михаил Гундяев (†1974), отец нынешнего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Вскоре митрополит Григорий умер, а его преемник опасался посвящать в сан чересчур заметного человека. Осуществить призвание Михаилу помог митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич), рекомендовавший его епископу Вологодскому Гавриилу (Огородникову).
В июле 1958 года доцент Мудьюгин уволился из Горного института, а 28 сентября был рукоположен в сан священника в вологодском кафедральном соборе Рождества Богородицы, где и служил в течение двух последующих лет. Потом тяжелая болезнь жены, страдавшей туберкулёзом, заставила его перебраться в Устюжну – красивый городок на западе Вологодской области с более сухим, чем в Вологде, климатом. Здесь, на кладбище близ Казанской церкви, он в августе 1963 года похоронил Дагмару-Марию.
Тихого молитвенника владыку Гавриила на Вологодской кафедре сменил преосвященный Мстислав – человек с тяжёлым нравом, по воспоминаниям служивших при нём вологодских клириков. Отца Михаила он, похоже, невзлюбил с первого дня знакомства, и в мае 1964 года недавно овдовевший протоиерей, благочинный западного округа Вологодской епархии был уволен за штат. Впрочем, впоследствии владыка Мстислав объяснил свой поступок принуждением со стороны соответствующих «органов». Шли последние, самые тяжкие годы «хрущёвского гонения», начало которого совпало с рукоположением отца Михаила.
Пережить этот новый удар судьбы было нелегко. Но и он оказался промыслительным в жизни будущего архиепископа Вологодского. Вернувшись в Ленинград, отец Михаил сдавал экзамены в Духовной академии, на заочном отделении которой он учился одновременно со службой в Устюжне, принялся писать свою кандидатскую диссертацию «Состояние римско-католической экклезиологии к началу II Ватиканского Собора». В это время на блестяще образованного и талантливого священника обратил внимание митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим.
Узнав, что отец Михаил остался без прихода, владыка употребил свое влияние, чтобы добиться от властей разрешения оставить его при Академии – для начала в малозаметной должности преподавателя латинского языка. Студенты тех лет вспоминали о непривычно высокой требовательности нового латиниста. Вскоре он стал преподавать историю западных исповеданий, получил звание доцента и был назначен деканом факультета африканской христианской молодёжи, учреждение которого помогло владыке Никодиму спасти Академию от угрожавшего ей закрытия.
Уклоняясь от ректорства, вы совершаете предательство по отношению к Церкви
Минул лишь год после защиты отцом Михаилом кандидатской диссертации, когда митрополит стал настойчиво предлагать ему должность ректора Академии – при условии монашеского пострига и хиротонии во епископский сан. Отец Михаил, у которого росли две дочери, искренне признавался, что не ощущает призвания к монашеству, и в течение нескольких месяцев не давал согласия. Однако митрополит Никодим, к которому владыка до конца своих дней относился с глубочайшим уважением, сказал ему: «Отец Михаил, уклоняясь от монашества и тем самым от ректорства, вы совершаете предательство по отношению к Церкви». После этих слов, вспоминал владыка, он понял, что не может более противиться воле Божией.
Хиротония во епископа Тихвинского, викария Ленинградской епархии, состоялась 6 ноября 1966 года. Новому ректору удалось в очень трудное для Церкви время вдохнуть в Академию новую жизнь. Однако во главе духовной школы он стоял менее двух учебных лет. Летом 1968 года епископ Михаил был указом Священного Синода назначен на Астраханскую кафедру. Решение это было неожиданным и довольно болезненным для владыки, отдававшего Академии все свои силы. Называли разные причины: одни говорили, что перевода требовали, как тогда деликатно говорили, «внешние»; другие полагали, что волевому, властному по натуре митрополиту Никодиму (таким же, впрочем, был и его ставленник-ректор) представлялась чрезмерной самостоятельность епископа Михаила в управлении академическими делами.
В 1977 году владыка Михаил был возведён в архиепископское достоинство, а в самом конце 1979-го переведён управлять Вологодской епархией, где два десятилетия назад начиналось его служение Церкви в священном сане.
Вологодская епархия (как и Астраханская) была одной из самых маленьких – всего 17 приходов. Пожалуй, она была и самой бедной в тогдашнем СССР. Зато отсюда владыке было легче ездить в Ленинградскую академию, чтобы читать там лекции. Этого занятия он не оставлял все годы своего епархиального служения, подготовив за это время несколько учебных пособий (отпечатанные на пишущей машинке руководства по совершению богослужений и таинств исповеди и крещения), защитив в 1972 году магистерскую диссертацию об основах православной сотериологии и заняв с 1976 года кафедру профессора основного богословия (так “для отвода глаз” чиновников из Совета по делам религий назывался предмет, представлявший соединение курсов философии и христианской апологетики).
Учился и от студентов
Лекции владыки Михаила наряду с безупречной логической последовательностью в изложении материала
Некоему студенту пришлось сдавать ему экзамен наедине, досрочно. Владыка задал вопросы, предупредил: “У вас 15 минут на подготовку”, – после чего закрыл глаза и погрузился в дремоту. Через минуту приоткрыл один глаз, строго вымолвил: “Не вздумайте говорить банальности!”, – и тихо засопел. Ровно через 14 минут профессор бодро встрепенулся и приготовился слушать.
Взыскателен был владыка и к подведомственному духовенству в своей епархии. Однако и здесь проявлялись те же его качества: он ценил и поощрял творческую инициативу, старался, насколько мог, защитить деятельных священников от гонений и неприятностей. И никогда не унижал личного достоинства зависимых от него людей. Он был одним из очень, думаю, немногих архиереев, способных публично извиниться перед своим клириком за поспешно высказанное и оказавшееся неверным суждение.
Ни копейки сверх жалованья
У архиепископа Михаила была ещё одна особенность, отличавшая его от многих. Он категорически отказывался принимать деньги или ценные подарки от духовенства. Ни копейки сверх установленного архиерейского жалованья не тратил на себя. К старости архиерей-бессребренник не скопил ничего: ни дачи, ни квартиры, ни машины, ни денег на банковском счету. Лишь комнатка в петербургской квартире его дочери. Бóльшую часть этого пространства занимал рояль.
Не совсем обычным было и совершаемое им богослужение. Следуя примеру митрополита Никодима, он благословлял чтение Евангелия, Апостола и паремий на русском языке по Синодальному переводу. Заменял некоторые наиболее непонятные выражения в богослужебных текстах. Громко произносил вслух евхаристические молитвы. Владыка стремился донести каждое слово, каждую мысль церковной службы до ума и сердца человека, стоящего в храме. И всегда с глубокой верой, с особой убежденностью и осмысленностью звучали из его уст слова богослужебных возгласов. Он не «вычитывал», он – молился.
Нижестоящее начальство в лице архиерея
Однажды он пришёл в кафедральный собор Рождества Богородицы за вечерним богослужением. Молодой, недавно рукоположенный священник читал пред царскими вратами светильничные молитвы и, увидав «боковым зрением» архиерея, смешался: надо же, наверно, открыть царские врата, чтобы тот проследовал в алтарь? Архиепископ вошел диаконскими дверями, а после службы – тихо и наедине – сделал клирику внушение: «Что это вы там вертелись на солее, когда я пришёл?» – «Владыка, я…» – «Вы ведь должны были в это время молиться, то есть с Самим Богом беседовать. Что совершенно освобождает от надобности как-то реагировать на появление нижестоящего начальства в лице архиерея. Молишься – так молись, пусть вокруг хоть весь мир рушится».
Архиепископ не любил монотонного чтения богослужебных текстов, хотя избегал и безвкусной преувеличенной декламации. При этом ссылался на пройденную им еще в детстве школу клиросного чтения в послереволюционном Петрограде. Близким ему людям иногда говорил: «Сторонники чтения “без всякого выражения” говорят: так лучше, чтобы, мол, не навязывать свои личные чувства молящимся. Как бы не так. Они тем самым как раз и навязывают им вполне определенное чувство. И вот какое: “Ах, как же нам это всё надоело!”»
Владыка Михаил был ярким проповедником Евангелия. Он неизменно говорил о главном: о Христе и о спасении. И всякий раз его проповедь – очень разная в словесном выражении в зависимости от аудитории – была благовестием радости. Радости верить, радости знать Бога и любить Его, радости быть прощённым, усыновлённым и любимым Им. Владыка говорил прекрасным русским языком (хотя и несколько суховатым, он не любил красивости и елейности), его проповедь была безукоризненно выстроена. Но сила воздействия была не в том. Он говорил от своего опыта, говорил о том, что действительно составляло весь смысл и всю радость его жизни.
К возвещению слова Божия он призывал и своих клириков. Пожалуй, ничем другим нельзя его было так порадовать, как хорошей проповедью. В то время, когда возможности церковной миссии жестко ограничивались храмовой оградой, он всё же старался использовать их в максимально возможной мере. Поэтому крестные ходы вокруг храма в престольные праздники и в дни Светлой седмицы – а в Вологодской епархии был заведен обычай крестных ходов и во все воскресные дни до отдания Пасхи – сопровождались при каждой из четырёх остановок не только привычными молитвословиями с окроплением святой водою, но и лапидарными проповедями, желательно – не более чем из двух-трёх предложений.
Проповеднические турниры
Пример подавал сам владыка, но то же ожидалось и от сослужащего духовенства; получив кропило в руки, священник понимал, что и некий плод уст от него также непременно ожидается. В подобных случаях можно было наблюдать своего рода проповеднические турниры, в которых второе место за владыкою обыкновенно брал настоятель кафедрального вологодского собора протоиерей Константин Васильев (†2010). Духовенство порою ёжилось; народ же Божий радовался и с благодарностью воспринимал пищу духовную. Неким экзаменом словесных дарований священника – но вместе с тем и ещё одной неупущенной возможностью сказать людям нечто от слова Божия – служил и неукоснительно соблюдавшийся тогда в епархии обычай приветствовать кратким словом архиерея по его входе в храм при посещении приходов, за чем следовало всегда краткое и энергичное слово владыки.
Продолжение таких словесных обменов – порою более, порою менее удачных – следовало
Архиепископ Михаил (Мудьюгин) в Одессе 31 июля 1986 года.
Годы свободы
Последние годы жизни на епархии были для владыки и радостны, и грустны. С одной стороны, появились новые, совершенно немыслимые прежде возможности. Церковь обрела свободу. Был упразднён институт уполномоченных Совета по делам религий, ушла в прошлое тягостная зависимость от безбожной власти, которая всячески стремилась вмешиваться в церковную жизнь. Никто больше не пытался диктовать архиепископу, кого можно, а кого нельзя рукополагать в священный сан, кого и куда назначать на служение, – а ведь на упорную борьбу с подобным давлением раньше у владыки уходило немало сил. Количество приходов епархии за несколько лет увеличилось втрое, восстанавливались заброшенные храмы и строились новые. Устраивались воскресные школы для детей. Проводились разнообразные катехизические занятия для взрослых. Возобновилась монашеская жизнь в Спасо-Прилуцкой обители. Открылось епархиальное духовное училище. Появилась возможность издавать церковную газету, печататься в светских изданиях, вести регулярную передачу по областному телевидению, распространять духовную литературу. Владыка читал лекции в педагогическом институте, возглавлял грандиозные крестные ходы через весь город, посещал новые и старые приходы, освящал храмы.
Одно из последних своих богослужений в пределах епархии, пасхальную вечерню в 1993 году, он совершил в вологодском Софийском соборе, где, кстати, никогда не бывал прежде. Я с изумлением узнал об этом в мой первый приезд в Вологду в 1988 году. Отзываясь на вежливый вопрос владыки: «Ну, как вам наш город? Посмотрели что-нибудь?» – я принялся, в частности, рассказывать о впечатлениях от фресок Софийского собора. Сухой ответ: «Не знаю, не видал», – глубоко удивил меня. Как? Человек со столь выраженным интересом к культуре живёт здесь столько лет и всего этого просто не видел? Не помню уже, что я пролепетал, но владыка спокойно возразил: «Ну, а как я туда приду? Как турист? Это несовместимо с достоинством Церкви. Для кого-то, возможно, это музей, а для меня – мой кафедральный собор, и войду я туда только вместе с верующими, чтобы торжественно совершить службу. Пока не будет подобающей архиерею встречи – мне там делать нечего». В тот момент, должен признаться, такая возможность представлялась мне, мягко говоря, маловероятной.
Не мог научиться дружить с «нужными людьми»
Но одновременно со всеми этими новыми радостями владыку настигала старость и физическая немощь, с которой он никак не хотел мириться. Особенно мучительной была быстро прогрессировавшая слепота. И ещё его очень угнетала необходимость добывать для епархиальных нужд материальные средства, что стало теперь едва ли не важнейшей обязанностью как приходского священника, так и архиерея. Владыка органически не мог научиться дружить и ладить с «нужными людьми», искать «спонсоров», выбивать или выпрашивать деньги на церковные проекты у областного начальства, у промышленных руководителей и у представителей быстро возникшего класса «новых русских». Будучи блестящим собеседником в застольном разговоре с чем-либо интересными ему людьми, он решительно не умел и не хотел быть свойским среди не своих. Действительно, всё это совершенно не вязалось с его обликом настоящего князя Церкви – пусть и далекого от внешнего процветания, но ничуть не умалившегося в благородстве и достоинстве.
Трудные годы покоя
Устав, принятый Поместным Собором 1988 года, требовал от каждого архиерея по достижении 75-летнего возраста подавать в Синод прошение об отставке. Владыке к той поре было уже 76. Он исполнил, что полагалось, и получил в ответ просьбу продолжать полезную для Церкви архипастырскую деятельность.
Но пять лет спустя, на первой седмице Великого поста 1993 года, архиепископ Михаил – сначала из слухов, которые заменяли тогда интернет, а потом, наконец, и из телефонного разговора с одним из постоянных членов Священного Синода узнал о состоявшемся решении об освобождении его от управления епархией. В праздник Торжества Православия он объявил об этом своей пастве в кафедральном соборе. Высылка указа из Патриаршей канцелярии по непонятным причинам замедлилась, и последовавшие несколько дней неопределенности были для старого архиерея унизительно тягостными. Наконец, на следующей неделе указ был прислан вместе с теплым и личным по характеру письмом Патриарха Алексия II, в котором содержались выражение благодарности за труды и просьба продолжать научно-богословскую и преподавательскую деятельность в Духовной академии. Кроме того, архиепископу было предложено оставаться в Вологде до конца Великого поста и в последний раз встретить Пасху вместе со своим клиром и паствой. Всё это заметно смягчило для владыки тяжесть прощания с епархией, которую он передал своему преемнику по истечении Пасхальной седмицы.
Архиепископ Михаил, конец 1990 гг.
Помимо преподавания в Академии (до лета 1999 года, когда он в последний раз принимал экзамены – прямо в больничной палате), владыка по возвращении в Петербург выступал с регулярными лекциями по богословию на радиостанции “Теос” и периодически участвовал в передачах русской службы BBC, давал многочисленные интервью разным изданиям, ездил с лекционными курсами в Новгород и Старую Руссу по приглашению архиепископа (ныне митрополита) Льва, проводил занятия по Закону Божию для детей в петербургской “Peterschule”, читал лекции ещё в нескольких учебных заведениях, включая Библейско-богословский институт в Москве, католическую и лютеранскую семинарии в Петербурге. Таким образом, он одновременно преподавал в 5-6 местах. И несмотря на это, у него оставалось чувство недостаточной востребованности и загруженности, он корил себя за безделье и терпеть не мог вынужденную праздность.
В начале последнего петербургского периода своей жизни
Горьким было для владыки и освобождение от чтения лекций в Академии, которое последовало перед началом 1999/2000 учебного года. После этого он встречался с аудиторией только на открытых лекциях по богословию в помещении одной из петербургских гимназий.
Не пора ли начать говорить правду?
В последние годы владыка Михаил, несмотря на утрату зрения, уделял внимание литературным трудам: подготовил к печати свой многолетний курс основного богословия, надиктовал несколько содержательных статей, а также книгу «Русская православная церковность. Вторая половина XX века» (М., 1995). Последняя представляет плод многолетних раздумий архиепископа и, по его собственному определению, «попытку правдиво обрисовать некоторые явления церковной жизни с точки зрения их соответствия основной задаче Церкви Христовой – звать, направлять и вести людей к Богу, в жизнь вечную, дарованную нам Сыном Божиим Иисусом Христом».
Архиепископ Михаил (Мудьюгин)
Это честная книга, написанная христианином, горячо любящим Церковь Божию и именно поэтому страдающим от всех недостатков в ее земном, человеческом измерении. По мнению владыки, несмотря на колоссальные изменения во внешнем положении Церкви за последние годы, «как это ни горько, приходится признать, что у тех, кто болеет душой за дело Христово, то есть за дело спасения человеческих душ, нет оснований для триумфальных настроений».
«Не пора ли начать говорить правду? – спрашивает автор в начале своего труда. – Ведь именно боязнь правды налагает печать молчания на церковных людей, болеющих душой за свою Церковь и искренно желающих её освобождения от всего, что препятствует спасительному воздействию на вверенные ей Богом человеческие души».
«Церковь не хочет замечать свои “болячки”»… Увы, владыка смог ещё раз убедиться в справедливости этих своих слов после публикации книги, которую иные из читателей расценили как критиканство, очернительство или даже еретический соблазн. Впрочем, он был к этому готов. С юности он знал, что за верность Христу приходится платить дорогой ценою, и не искал покоя в старости. Он не мог молчать, видя, что «обряд… занимает первое место, а сущность таинства становится чем-то второстепенным», что «произнесение (“вычитывание”) молитв, предусмотренных уставом, начинает казаться многим более важным, чем их осмысленное переживание», что «апокриф… становится более популярным чтением и пользуется бóльшим доверием и авторитетом, чем Священное Писание», и – самое для него невыносимое – «великий, святой, спасительный, божественный облик Христа Спасителя заслоняется обличиями и заповедями человеческими».
Преданность владыки Михаила идее христианского единства, его открытость к дружескому диалогу с христианами иных вероисповеданий была другим проявлением его всегдашней сосредоточенности на самом главном в христианстве. В центре его жизни был Христос; для него ничего не было дороже, чем крестная любовь Сына Божия к грешному человеку. Поэтому он мог найти общий язык со всяким, кто во Христа верит и Его любит. Долгие годы владыка свидетельствовал христианам Запада о глубине и богатстве православной традиции. И многие через это свидетельство стали друзьями нашей Церкви, полюбили её. Стыдно, но необходимо сказать, что в то же время иные соотечественники и единоверцы архиепископа, не испытавшие и малой доли пережитых им страданий, не понесшие и малой толики его трудов, клеймили «друга католиков и протестантов» за мнимую измену Православию…
Конец земным скорбям настал тихо, в одночасье. Господь даровал владыке именно такую кончину, о которой мы все просим, – безболезненну, непостыдну, мирну. Последним его посетителем – менее чем за час до кончины – был петербургский историк профессор С.Л. Фирсов, который принёс владыке копию найденных в архиве документов об участии В.Н. Мудьюгиной в деятельности Александро-Невского братства.
Церковный путь архиепископа Михаила закончился там же, где начинался. Владыку отпевали в Троицком соборе Александро-Невской лавры. Собралось более 20 священников – не только петербуржцев, но и приехавших из Вологодской и Новгородской епархий. Митрополит Владимир, возглавивший отпевание (в сослужении с ректором Академии епископом Константином), прочел телеграмму Святейшего Патриарха Алексия, в которой была дана высокая оценка архипастырского служения почившего и его богословской, педагогической и общественной деятельности последних лет. Мирян на службу пришло не мало, но и не так уж много, собор не был полон. А вот лица у людей, прощавшихся с владыкой, были замечательные, особые: такие красивые, осмысленные, одухотворенные, без всякой омрачающей тени суетливости и ханжества. Думалось, что владыка должен быть доволен.
Похоронили его на Никольском кладбище, неподалёку от могилы митрополита Никодима и от памятного креста святителя Вениамина.
Хотелось бы закончить словами из уже цитированной книги высокопреосвященного Михаила: «Следует воздать хвалу многим тысячам глубоко верующих, в сане и вне сана, вдохновленных своей верой, своей церковной принадлежностью, которые в тягчайших условиях, вопреки господствующим в обществе взглядам, преодолевая отчуждение, презрение и давление, не только сохранили свою веру, но изо дня в день поддерживали Церковь Христову… выражая в ней и через неё свою любовь к Богу, во Святой Троице славимому, и стараясь питать свои души её духовным богатством».
Проводив минувший жестокий век русской истории и пытаясь мысленно представить себе этот сонм свидетелей Христовых, знавшие Владыку видят, какое значительное и светлое место занимает в нем личность почившего архипастыря. Подлинного князя Церкви – как принято говорить теперь, «в хорошем смысле слова». Величественного и простого вместе, единому Господу служившего не щадя живота своего.
Редки такие люди на земле.
Вечная ему память!
протоиерей Николай Балашов
В основе этого очерка – некролог, написанный автором к сороковому дню по кончине архиепископа Михаила по просьбе почитавших владыку итальянских друзей: N. Balašov. Da operaio a teologo: l’arcivescovo Michail // La Nuova Europa. Seriate (Bergamo). 2000. № 4 (Luglio-Agosto). Двенадцать лет спустя он был переработан и дополнен.
Более краткая версия опубликована: Балашов Н., прот. Свидетель эпохи исповедников веры: к столетию со дня рождения архиепископа Михаила (Мудьюгина) // ЖМП. 2012. № 5.
Интервью владыки Михаила: Архиепископ Михаил (Мудьюгин): Путь любви светел