Командировка со спецзаданием

Непридуманные рассказы о войне

Академик В.М. Тучкевич

К началу 1942 г. надводные корабли всех рангов Балтийского флота были оборудованы системами ЛФТИ, а подводные лодки обеспечены защитой методом безобмоточного размагничивания, предложенного, разработанного и осуществленного нашей группой совместно с офицерами из Научно-технического комитета ВМФ, в котором к этому времени была организована специальная балтийская группа размагничивания кораблей во главе с инженер-капитаном III ранга М.В. Шадеевым и инженерами конструкторского бюро Наркомата судостроительной промышленности и КБ Электромортреста.

Нева, ее дельта и восточная часть Финского залива были скованы толстым слоем льда (морозы зимой 1941-1942 гг. доходили до 30-40 градусов). Работа нашей группы практически прекратилась. В начале февраля я был отозван из Ленинграда в Казань.

В Казани мне не пришлось долго задерживаться. Уже 17 апреля я был командирован на Северный флот в Мурманск со специальным заданием. Туда из Англии в марте 1942 г. прибыло какое-то оборудование, видимо, имевшее отношение к защите кораблей от магнитных мин. При том беспорядке, который был тогда у нас в стране, либо по злому умыслу, либо по халатности, документы, сопровождавшие это оборудование, были утеряны, и их не смогли найти.

Выяснить назначение присланного оборудования и принять соответствующие решения было поручено мне. Я должен был заехать в Москву в Управление кораблестроения ВМФ, где во вновь организованном по размагничиванию, возглавляемом военным инженером II ранга Л.С. Гуменюком, получить документы, разрешающие мне доступ к оборудованию, прибывшему из Англии, аттестат на питание как в пути, так и на все время моего пребывания на Северном флоте и проездные билеты до Мурманска через Архангельск. В Архангельске я должен был ознакомиться с работами по размагничиванию кораблей Северного флота.

Ко мне был прикреплен из отделения Л.С. Гуменюка его заместитель военинженер II ранга А.И. Карась. Я не знал, какую роль он должен был играть при мне. До войны он работал инженером во Всесоюзном электротехническом институте, затем привлечен в армию, где работал военпредом по приемке аппаратуры для ВМФ. Ему был присвоен чин военинженера береговой службы. Вместе с ним мы в Архангельске посетили станцию безобмоточного размагничивания подводных лодок по методу, разработанному в Англии, который оказался близким к предложенному нашей ленинградской группой в 1941 г. в блокадном Ленинграде.

Через два дня из Архангельска мы поездом направились в Мурманск. Железная дорога была перерезана финскими войсками, и по ней проехать было невозможно. Наш состав следовал в Мурманск по временному пути, который проходил примерно в 100 км восточнее довоенного по местности, буквально насыщенной концентрационными лагерями, расположенными один от другого на расстоянии 5-10 км. На одной остановке к нам в купе зашел человек в грязном ватнике, ватных штанах и представился как летчик-истребитель, только что досрочно выпущенный из концлагеря, где отбывал 10-летний срок за нарушение дисциплины во время войны с Финляндией. Он ехал в Мурманск, чтобы снова поступить в армию и защищать свою Родину как летчик-истребитель. Его рассказ о жизни в концлагерях, мимо которых мы проезжали, произвел на меня очень мрачное впечатление.

По прибытии в Мурманск мы должны были на катере пойти в Полярный, где находились командующий Северным флотом вице-адмирал А.Г. Головко, штаб Северного флота, возглавляемый контр-адмиралом Кучеровым, и база Северного подводного флота. На пирсе базы, как мне сказали, были выгружены ящики с английским оборудованием, назначение которого и следовало определить. Меня поселили в комнате одного из небольших домиков поселка. Рано утром на следующий день я уже был на пирсе. Оборудование было упаковано примерно в 20-25 ящиков разной величины; к этому добавлялось 30 катушек из нескольких витков морского кабеля диаметром около полутора метров. Снаружи по всему периметру катушек были закреплены свинцовые грузила, каждое, по приблизительной оценке, весило не менее 20 кг. Сразу стало ясно, что эти катушки должны были размещаться под водой.

После внешнего осмотра я направился в штаб Северного флота, с тем, чтобы представиться командующему флотом, доложить о моем задании и высказать ряд просьб, с тем, чтобы можно было немедленно приступить к работе.

Командующий сразу же принял меня. Мой спутник А.И. Карась не присутствовал на встрече, так как поселился отдельно от меня, и я еще не знал его адреса.

Слева направо: командующий СФ адмирал А Г. Головко, помощник командира ПЛ З. М. Арванов,военком С. А. Лысов, командир ПЛ «К-21» Герой Советского Союза капитан 2 ранга Н. А. Лунин

А.Г. Головко оказался очень интеллигентным и приятным человеком. Выслушав меня, он спросил, как я устроился и что мне нужно для начала работы. Я попросил на первое время предоставить в мое распоряжение пятерых краснофлотцев для вскрытия ящиков, листов 10 бумаги и карандаши для регистрации содержимого ящиков. Он сразу же распорядился выделить просимое.

На следующее утро мы приступили к работе. День был прекрасный. Ярко светило солнце, а так как база подводных лодок находилась за Северным полярным кругом и уже был конец апреля, то светить ему предстояло непрерывно в течение нескольких месяцев. Значит, можно работать хоть 24 часа в сутки.

Последующие пять дней каждое утро после завтрака я и мои краснофлотцы были на пирсе. Один за другим вскрывали ящики, а я регистрировал их содержимое (которое было довольно разнообразным) и думал о его назначении. Были обнаружены два электрогенератора с бензомоторами небольшой мощности, многочисленные принадлежности для фотолаборатории. Среди них несколько рулонов широкой ленты фотобумаги, большой барабан с приводом, очевидно для протягивания фотоленты, 15 флюксметров – приборов, предназначенных для регистрации величины магнитного поля. Также были вскрыты ящики с приспособлениями для образования тонких световых лучей и направления их на зеркальца флюксметров, которые должны отражать лучи на барабан с фотолентой и фиксировать на ней показания флюксметров. Помимо оборудования, перечисленного выше, было зарегистрировано много вспомогательного. К пятому дню мне стало ясно, что оборудование предназначалось для автономной контрольно-измерительной станции для определения магнитных полей кораблей.

Наличие 15 флюксметров и 30 катушек из нескольких витков морского кабеля привело меня к заключению, что станция имеет 2 подводных стенда по 15 катушек в каждом. Катушки должны быть установлены на стендах, расположенных на разных глубинах. Один стенд – для измерения магнитных полей кораблей с малой осадкой, второй – для кораблей с большой осадкой. На каждом стенде катушки должны быть расположены вдоль прямой линии на равных расстояниях друг от друга (порядка 5-6 м). Корабль, магнитное поле которого следовало измерить, должен пройти над центром стенда перпендикулярно к линии расположения катушек. Катушки стенда, над которым проходит корабль, с помощью переключателя подключается к флюксметрам на все время прохождения корабля над этим стендом. Магнитное поле корабля возбуждает в каждой катушке электрический ток, пропорциональный магнитному полю той его части, которая в данный момент пересекает линию стенда. На фотоленте на вращающемся барабане этот ток записывается лучом света, отраженного от зеркальца соответствующего флюксметра. По величине тока, зная площадь катушек и число витков, нетрудно рассчитать величину магнитного поля проходящего корабля.

А.Г. Головко каждое утро приходил на пирс, где мы работали и задавал вопрос:

— Ну, как идут дела, магнитчик?

Четыре первых дня я отвечал:

— Пока разбираюсь, что к чему.

Когда же он на пятый день, как обычно, пришел на пирс, я попросил его принять меня для доклада, так как полностью разобрался в присланном английском оборудовании. Головко назначил время в этот же день. Я доложил ему, что оборудование предназначено для контрольно-измерительной станции по определению магнитных полей кораблей, и кратко изложил принципы ее работы.

Вице-адмирал подумал немного и спросил:

— Что же мы будем делать дальше?

Так как я ясно представлял взаимодействие этих элементов станции и был совершенно уверен в правильности своих соображений, то сказал, что считаю необходимым ее построить – тем самым вопросы о защите кораблей нашего флота от немецких магнитных мин будут решаться за более короткие сроки. Это уменьшит потери кораблей и их личного состава.

— Но кто же будет отвечать за строительство, ведь документов нет?

— Думаю, что ответственность за строительство должен взять на себя я сам. Строить же будем по моим эскизам. Их я буду согласовывать со специалистами, которых необходимо привлечь к строительству станции.

Может показаться, что я легкомысленно возложил на себя большую ответственность, не имея необходимых документов. Я не инженер-строитель, не водолаз и не знаком с заполярными условиями работы и жизни. Конечно, я в некоторой степени рисковал, но считал, что этот риск обоснован и оправдан. Я же физик. Физические принципы, на которых основана работа станции, заложенные англичанами, мне совершенно ясны. Предыдущий опыт моей жизни убеждал меня в том, что я обладаю здравым смыслом и могу логически мыслить. Это позволяло мне разбираться в вопросах не только физики, но и других наук, в том числе технических, интересовавших меня. Я могу внимательно выслушать человека, предлагающего что-то новое, находить ошибки и догматические утверждения, если они есть, с которыми я никогда не мог бы согласиться. Но, к сожалению, не всегда возможно убедить такого человека в том, что он ошибается, особенно, если он догматик. Такие люди опасны и могут доставить много неприятностей.

— Что же вам необходимо для строительства станции?

Ответ на этот вопрос у меня был готов. Для строительства станции нужно:

1. Найти уединенное место в заливе, удовлетворяющее необходимым условиям по глубинам для подводных стендов с катушками и позволяющее кораблям, магнитные поля, которых должны измеряться, свободно маневрировать и максимально точно проходить над серединой стендов, ориентируясь по знакам, установленным на берегу.

2. Провести промеры глубин рельефа дна двух стендов станции и определить линии расположения катушек на двух глубинах для кораблей с разными осадками.

3. Выделить команду строителей, которая бы соорудила ряжи разной высоты для установки катушек на них по данным измерения глубин и рельефа дна вдоль линии расположения катушек двух стендов. Эта же команда должна построить на берегу дом с помещением для установки флюксметров на специальных фундаментах и барабана с фотолентой для записи показаний флюксметров, фотокомнатой для проявления фотолент с записями. Построить помещение для команды, которой предстоит обслуживать станцию.

4. Назначить команду эпроновцев для выполнения подводных работ по установке катушек на площадках ряжей на двух подводных стендах станции.

5. Предоставить небольшой корабль для установки на нем оборудования для водолазных работ и размещения водолазов.

6. Назначить команду связистов, которые наладили бы связь между катушками на стендах и флюксметрами на берегу.

7. Выделить катер для связи с Управлением тыла в Мурманске.

8. Соорудить небольшой пирс у станции.

А.Г. Головко согласился с перечисленными требованиями. По его распоряжению главный штурман должен был на следующий день вместе со мной отыскать место для расположения будущей станции. Для этой цели был выбран мыс Шуринова в нескольких километрах от Полярного и отмеченный установкой нескольких буев в заливе.

Начальник штаба Северного флота контр-адмирал С.Г. Кучеров, по-видимому, случайно, не был осведомлен о распоряжении командующего главному штурману об отыскании места для строительства станции. Через несколько дней он проходил на катере мимо мыса Шуринова и был возмущен, что без его ведома поставлены буи у мыса. Однако буи остались, и станцию для измерения магнитных полей надо было строить там.

Работа закипела. По распоряжению командующего через три дня появилась небольшая рыболовецкая шхуна, ставшая на якорь у мыса Шуринова. Прибыла команда эпроновцев и разместилась на ней. Я тоже туда переехал. Произвели промеры глубин и выбрали место расположения подводных стендов.

Каждый день я обсуждал со строителями, связистами, эпроновцами, что надо строить. Рисовал эскизы. Эпроновцев пре­дупредил, что их работу по установке ряжей и катушек на пло­щадках ряжей буду проверять лично. Для проверки горизонталь­ности положения катушек я заказал сварить по моему эскизу конструкцию в виде равнобедренного треугольника (30 х 30) из листового железа. Подвесил к нему груз и проинструктировал водолазов, как этим примитивным прибором проверять горизон­тальность положения катушек.

Строителям был выдан заказ на изготовление ряжей нужной высоты, определенной по проведенным измерениям глубин рельефа дна. Через несколько дней ряжи были готовы. Началась их установка на дне залива по линиям, выбранным для первого и второго стендов.

Ознакомившись с осадками кораблей, я выбрал для первого стенда глубину расположения катушек от поверхностного уров­ня воды при максимальном его подъеме во время прилива 12 мет­ров, для второго — 30 метров при тех же условиях. В этих слу­чаях измерение магнитного поля корабля с большой осадкой (9—10 м) при прохождении над первым стендом во время макси­мального подъема воды будет соответствовать значениям маг­нитного поля на расстоянии от корпуса корабля 3—4 м, а при прохождении над вторым стендом при максимальном снижении воды — 12—13 м. Этих значений магнитных полей достаточно, чтобы установить минимально допустимую глубину, при кото­рой проход над магнитной миной не вызовет взрыва при извест­ной чувствительности ее взрывателя.

Для кораблей с осадкой от 3 до 5 м прохождение над пер­вым стендом, например при понижении уровня воды на 5 м при отливе, магнитное поле будет измерено на расстоянии от корпуса в 2—4 м в зависимости от осадки корабля. При необходимости или желании измерить магнитное поле корабля на других рас­стояниях от его корпуса изменение уровня воды между прили­вом и отливом предоставляет такую возможность в пределах 8 м на обоих стендах.

А. И. Карась не очень часто бывал на стройке. Больше времени он проводил в Мурманске, где, очевидно, решал свои задачи, а также помогал обеспечивать отправку необходимых материалов на стройку. Когда он появлялся на стройке, то задавал мне много вопросов, почему принято то или иное решение. Я объ­яснял ему. Он, как правило, не соглашался и предлагал решения, которые ясно показывали его непонимание принципа работы станции, возникавшие споры мешали работать. Приходилось напоминать, что ответственность за правильность постройки станции несу я, и просить его не мешать мне работать.

Строительство быстро продвигалось. Наступил июль. Эпроновцы закончили установку катушек на площадках ряжей. Пришла моя очередь проверить их работу. Я предложил надеть на меня водолазный костюм. Очевидно, им очень не хотелось, чтобы я проверял их работу, и был задан вопрос, есть ли у меня разрешение на спуск под воду.

Никакого разрешения я, конечно, не имел, но повторил приказание.

Ослушаться они не посмели. Я надел шерстяные брюки, носки, свитер, варежки, Мне надели ботинки со свинцовыми подошвами и привинтили медный шлем со стеклянным иллюминатором. До этого объяснили, что в шлеме имеется клапан для выпуска воздуха из водолазного костюма, открывающийся при нажатии на него головой. Сразу же начали накачивать воздух, чтобы можно было дышать, и подключили телефон. К поясу закрепили трос, за который меня могли вытащить в случае потери сознания. Я взял в руки треугольный отвес для проверки горизонтальности катушек, перешагнул через борт и начал спускаться по лесенке в несколько ступенек, держась за пеньковый канат, закрепленный грузом, лежащим на дне. Для дальнейшего спуска пришлось нажать на клапан в шлеме, чтобы выпустить воздух, так как водолазный костюм начал надуваться, и я почувствовал, что всплываю. Затем я плавно опустился на дно и осмотрелся. На глубине примерно 15 м, где я стоял (недалеко от первого стенда), было совершенно светло. Все вокруг меня ясно видно на расстоянии в несколько десятков метров.

Картина, развернувшаяся передо мной, поразила меня. Под ногами не было буквально квадратного сантиметра, не заполненного живыми морскими существами. Здесь были и морские звезды, и ежи, и крабы. Мимо меня проплывали разные рыбы. Одна камбала опустилась на дно прямо у моих ног. Зрелище фантастическое, но надо было работать. Я двинулся к ближайшему ряжу. Идти по дну было тяжело, так как я должен был тащить за собой и шланг, подающий мне воздух, и телефонный кабель, и спасательный трос, а в руке железный треугольник для определения горизонтальности катушек. Но более всего затрудняло мое передвижение довольно сильное течение. Я должен был идти под малым углом по отношении к дну. Двигаясь, не должен был забывать нажимать головой на клапан…

Добравшись до ближайшего ряжа (он был выше моего роста), я не нажал на клапан и легко всплыл на его платформу и своим железным ватерпасом проверил горизонтальность катушки. Увы! Она не лежала горизонтально. Проверка положения катушек на других ряжах показала, что некоторые из них также были распо­ложены неправильно. Мне стало жарко, хотя вода снаружи была холодная. Это я определил по воде, протекавшей по моей спине при открывании клапана. Он воздух выпускал, но одновременно и впускал порцию воды.

Проверка первого стенда была закончена. Я всплыл около шхуны. Меня вытащили на палубу и сняли костюм. Под водой я пробыл около двух часов. Мои эпроновцы были удивлены. Они не ожидали, что я не всплыву раньше времени, не попрошу помо­щи и выполню в один прием всю работу. Конечно, я сказал не­сколько не очень приятных слов о результатах их работы и по­требовал все исправить. Они же признали меня водолазом и за­числили в свою команду.

В дальнейшем никаких вопросов при необходимости прове­рок их работы под водой не возникало. Между нами установи­лись самые дружественные отношения. После проверки второго стенда они выдержали меня около 10—15 минут на промежуточ­ной глубине для ликвидации азотного отравления. Под водой я пробыл в общей сложности 20 часов.

Как уже было сказано, мне выделили катер. Я неоднократно ходил на нем в Мурманск, с тем чтобы в Управлении тыла согласовывать вопросы о необходимых материалах для станции. Если за один день не удавалось решить все намеченное, я всегда останавливался в шестиэтажном здании на проспекте Ста­лина, в котором последний этаж был превращен в гостиницу для офицеров, командированных в Мурманск.

Последний представлял собой в 1942 г. город, который со­стоял, кроме проспекта Сталина и нескольких соседних улиц, из улиц с однотипными двухэтажными четырехквартирными деревянными домами с печами для дровяного отопления. В 1942 г. эти дома стояли пустыми, так как почти все проживающие в них были эвакуированы. В городе оставались только те, кто работал в учреждениях и предприятиях, связанных с флотом и службами, без которых нельзя было обойтись.

Финляндия — союзница Германии — была рядом, так же как и немецкие войска в оккупированной ими Норвегии. С их аэродромов каждую ночь, когда погода была летная, прилетал один, иногда два бомбардировщика, которые не спеша сбрасывали свой груз на разные части города. Отбомбившись, они улетали, но их сменяли следующие со свежим запасом бомб, от которых также не сразу, постепенно, освобождались. Такая процедура продолжалась всю ночь, очевидно для того, чтобы не давать спать людям, которым с утра нужно было идти на работу.

Офицеры, ночевавшие в гостинице, как правило, не уходили в бомбоубежище. Не уходил и я. Однажды меня разбудил сильный взрыв бомбы, упавшей во дворе. Взрывом был подброшен огромный валун, который при падении упал на одноэтажный деревянный домик. Другой валун пробил крышу гостиницы, пото­лок на шестом этаже и оказался у двери комнаты, в которой я ночевал. Опять судьба мне благоприятствовала.

Немцы не оставляли в покое Мурманск. Бомбежки продолжались. Потопили и небольшой катер, стоявший в гавани у пирса, который еще до революции перевозил на Соловецкие острова верующих паломников.

Не помню точно месяц, когда бомбардировщики сбросили много зажигательных бомб на район деревянных домов. Так как здесь некому было их обезвредить и тушить возникшие пожары, в два приема дома были сожжены дотла. Меня не было в городе, когда они горели. Результаты пожаров я увидел после того как они кончились, и нечему уже было гореть. На большой площади не осталось ни одного дома. Торчали только сотни кирпичных труб печей первых и вторых этажей. Тут же валялись покореженные железные кровати. Нигде не было видно ни единой души.

Наступил август. Строительство станции приближалось к концу. Эпроновцы закончили работу и уехали. Шхуна тоже ушла. Дом станции был построен. Все 15 флюксметров установлены на специальных фундаментах, и их зеркальца исправно отбрасывали световые лучи на фотобумагу на вращающемся барабане.

Пришло время подбирать персонал станции. Списочный состав был определен в 16 человек. В него входила начальник станции, назначаемый Москвой, шесть операторов, моторист, электрик, охрана, кок и другие члены вспомогательного персонала. По распоряжению А. Г. Головко мне были предоставлены командным отделом персональные дела офицерского состава разных подразделений Северного флота для подбора оператор станции. Мне предстояло обучить их определять магнитные поля кораблей по показаниям флюксметров, записанным на фотоленте. Очевидно, что операторы должны были иметь соответствующее образование. Среди документов я обнаружил фамилии Бакешина и Старицкого, бывших моих студентов Ленинградского политехнического института с физико-механического факультета. Они служили в лыжном разведотряде недалеко от Полярного. Остальных операторов я подобрал из инженеров, окончивших вузы с наиболее подходящим профилем.

После завершения строительства были завезены мебель, посуда, белье, оборудование для камбуза и другие вещи, необходимые для жизни и работы персонала. Прибыли и люди. С операторами я уже был знаком, так как с каждым уже беседовал предварительно, чтобы убедиться в уровне их знаний и согласии работать на станции.

На станцию был назначен замечательный кок — до войны он работал шеф-поваром одного из ленинградских ресторанов, готовил прекрасно, используя не только выдаваемые продукты, но треску, выловленную в заливе, а также занесенные течением припасы с потопленных немцами кораблей конвоев, следующих в Мурманск из США и Англии.

Обучение операторов шло успешно. Они овладели всеми операциями определения магнитных полей кораблей, и можно было им доверить самостоятельную работу. Все необходимые инструкции были мною составлены, и моего дальнейшего присутствия на станции больше не требовалось. Она работала безупречно.

Я понимал, что кроме основной задачи — контроля степени размагничивания системами ЛФТИ и безобмоточными методами – ее можно использовать и для других целей для обеспечения безопасности плавания кораблей. Одной из таких задач, как мне представлялось, являлась разработка методов повышения эффективности траления магнитных мин. Эту работу я решил выполнить для тральщиков с разомкнутым тралом.

Каждый стенд позволял измерять магнитное поле кораблей, так же как и трала, на разных глубинах в полосе шириной до 70 метров. Полезная ширина полосы траления зависит от силы тока в кабеле трала, глубины залегания мины на дне и от расстояния между плавающими на поверхности воды кабелями трала. Прогоняя тральщик над стендами станции можно стразу определить силу тока, необходимую для подрыва мины, лежащей на известной глубине, и ширину полезной полосы траления, в пределах которой при известном расстоянии между кабелями трала минный взрыватель должен сработать. Были составлены и соответствующие таблицы траления.

Неоднократно встречаясь с А. Г. Головко, я докладывал о ходе строительства, подготовке к работе и моей деятельности по составлению таблиц траления. Закончив их составление для тральщиков с разомкнутым тралом, я доложил, что задание выполнено и дальнейшее мое пребывание на станции не являет­ся необходимым, попросив разрешения вернуться в Казань. Он не возражал и дал распоряжение о награждении меня медалью «За оборону Советского Заполярья». К сожалению, медалей в на­личии не оказалось, и мне выдали только справку о награждении, по которой я должен был получить медаль в военкомате.

Я обращался в военкомат Выборгского района Ленинграда, (здесь расположен Физико-технический институт, а по приезде в Ленинград я получил квартиру в этом же районе) и передал справку некоему лейтенанту Дееву, который сказал, чтобы я за­шел через две недели за медалью. Когда я явился, то узнал, что Деев арестован за кражу наград. Моя справка исчезла, а медаль я не получил.

Перед отъездом из Мурманска мне был зачитан приказ ко­мандующего Северным флотом с благодарностью за выполненную работу, а в Мурманске — такой же приказ начальника тыла Северного флота.

Академик И.В. Курчатов

В 1943 г. упомянутый выше А. И. Карась написал о том, что я неправильно построил контрольно-измерительную магнитную станцию в Полярном. Как мне стало известно, была создана спе­циальная комиссия для проверки проведенной работы, в которую вошел Игорь Васильевич Курчатов. Меня, конечно, туда не пригласили. К началу работы комиссии были выписаны документы из Англии.

Должен признаться, я пребывал в довольно скверном настроении, пока работала эта комиссия, хотя и был уверен, что все сделано правильно. Когда приехал И. В. Курчатов после окончания работы комиссии, он сообщил мне, что я не сделал ни одной ошибки. Я уже не раз упоминал, что судьба меня оберегала. Конечно, если бы допустил ошибку при строительстве, то был бы, объявлен врагом народа, а во время войны это каралось смертью. Своим доносом Карась только подтвердил собственную некомпетентность, но против него я никаких шагов не предпринимал.