Максим Ибрагимов победил рак и бесплатно подготовил к ЕГЭ школьницу из онкоцентра. Она поступила в мед

Неслучайная встреча

В один прекрасный день в интернете мне попалась статья с громким заголовком в духе «Школьница три раза победила рак». Как можно? Три раза?

Открыл, начал читать — и у меня от ужаса на спине выступил холодный пот: одиннадцатиклассница сидела под капельницами и готовилась к ЕГЭ, сдала русский на 100 баллов. Ну вообще!

Почитал, что у нее проблемы с биологией: готовиться к еще одному предмету не было сил. А я как раз репетитор по биологии. Надо человеку помочь! Все по-разному реагируют, но была не была — напишу.

Поискал Алену через соцсети, нашел несколько однофамилиц с таким же именем. Потом сравнил фотографии. Одна девушка была похожа. Написал:

— Это вы, да?

— Ну да, это я.

— Прочитал, что вам нужна биология. В общем, я готов помочь бесплатно.

Она вроде бы и не отказалась, но и заниматься не начала. Видимо, были проблемы со здоровьем. Потом слово за слово мы с ней стали переписываться, я ей скидывал кое-какие материалы, она потихоньку втянулась. В итоге через два года она сдала биологию на 93 балла и поступила в медицинский университет.

Статья про Алену мне попалась неслучайно. Я биолог, мне часто приходилось искать материалы по клеточной биологии, а она рано или поздно наталкивает на материалы по онкологии: клеточные биологи изучают в том числе и опухолевые клетки. Но жизнь и работа у меня, к сожалению, переплелись. К тому моменту, как я узнал про Алену, я сам был в ремиссии.

«Хоть на пол лягу, лечите»

Все началось с того, что я заболел ковидом. Каждый день лежал и температурил, думая, что у меня легкая форма: если температура не падает, значит, организм борется, все хорошо. И так я пролежал дней двадцать. Зачем-то наш врач выписал мне антибиотик.

После этого я проснулся весь желтый и ватный. Вечером своим ходом, на такси, приехал в ковидарий. Сидел часа три на улице, ждал, пока меня примут. Было холодно, я замерз как собака.

Уже на приеме понял, что отключаюсь. Сказал врачу, что никуда оттуда не уйду: «Хоть на пол лягу, лечите, капайте, делайте что хотите». Остался я там на десять дней. В коридорах каждое утро появлялись тела в черных мешках. Мне сделали КТ легких: было двухстороннее поражение, 53% и 47%. Словом, серьезно прихватило.

Но я благодарен ковиду и своему рентгенологу. Мне делали КТ легких, и рентгенолог должен был описать именно их. Но он где-то под углом увидел, что у меня в почке есть образование, и просто сделал отметку: «Нужна консультация уролога».

Мне явно было не до того: долгая реабилитация, после ковида тяжело дышать и ходить. Но примерно в декабре я оклемался и пошел на УЗИ почек. На экране заметил что-то непонятное. Врач сказал, что есть подозрение на кисту, и отправил меня на МРТ почки. Я понимал, что киста так не выглядит.

Жена ждала в коридоре. Меня трясло то ли от холода, то ли от новости, которая пока была только предположением. Жена попросила не брать в голову, но я понимал, что там что-то серьезное: у образования на снимке не было четких границ.

А я из семьи медиков и знаю не понаслышке: обычно врач старается прямо не озвучивать свои опасения. «Что-то видно, что-то не видно, сейчас нужно дообследование», — то есть он готовит человека, чтобы тот пожил с тревожными мыслями, а потом, когда объявят диагноз, был более-менее к нему готов.

«Сколько живут с четвертой стадией?»

На МРТ подтвердили, что есть образование, но снова никто ничего толком не понял. Я стал искать врачей. Перед Новым годом попытался записаться на прием к онкологу у себя в Липецке, но получилось только на начало января.

Новый год я, несмотря на все казусы, встречал бодрым: родители, жена, дети — зачем портить им настроение? Моя дочь только-только поступила в колледж после девятого класса, а сын учился в средней школе. Внешне я старался держаться и не показывать своих переживаний, но жена и мама все равно сильно беспокоились.

Так как я человек тревожный, я начал ломиться в Москву, в институт Герцена. Туда меня записали быстрее, чем в Липецке. Не зная диагноза, я уже предполагал, что опухоль злокачественная. И это осознание, что у тебя внутри размножаются неубиваемые клетки, не из приятных.

Мне поставили четвертую стадию рака почки. Потом все-таки ее переквалифицировали в третью. Решили делать операцию: светлоклеточный тип рака не реагирует на химию. Перед тем как зайти на консультацию к анестезиологу, я сидел в коридоре, держа на коленях папку с анализами, и гуглил. Первый запрос, который я набрал: «Сколько живут с четвертой стадией?» В интернете писали, что полгода-год.

Зашел к анестезиологу, она говорит:

— А что такое?

— Ну как бы…

— Да ты не переживай, у нас здесь пачками такие приходят, они потом долго живут, все нормально.

Не помню, кто из врачей мне это сказал: «Не читай интернет, не смотри чужие истории». Потому что у всех своя ситуация, одного только рака почки бывает разновидностей двадцать. А читая чужие истории, ты не можешь на себя их не проецировать.

Как вы понимаете, был разгар учебного года. Я прочитал историю одного человека, которого прооперировали, но он потом не встал. И я стал думать, как скажу своим ученикам, что мне предстоит операция.

«Попросил врачей отдать мое ребро, чтобы сделать дверную ручку» 

Родителям учеников я написал без конкретики: «На месяц будет перерыв. Если вы готовы меня ждать, то ждите, я дам задание. Если не готовы, то ищите репетитора. Я просто физически не смогу».

Операцию сделали в январе. Мне говорили, что на нее уйдет часа два, а оперировали все четыре: опухоль отрастила себе новые сосуды для кровоснабжения, их тоже надо было пересечь. А почку пришлось удалять целиком, потому что опухоль была уже довольно большая.

Утром я, наивный, поднялся и пошел на перевязку. В коридоре начал терять сознание: «Падаю, ловите меня». И потерял. Открываю глаза — я уже в палате, туда прибежали заведующий отделением, хирург, лечащий врач.

— Мне плохо, — говорю.

— Конечно! Ты сутки ничего не ел, была операция, после операции тоже ничего есть нельзя, организм ослаблен.

Первую неделю ходишь по стенке, если честно. Сил нет вообще никаких. Потом потихонечку начинаешь восстанавливаться.

У меня все болело, но говорить-то я мог! Поэтому стал снова дистанционно заниматься с учениками. То есть перерыв у меня получился буквально на неделю, пока я обследовался, хотя и между обследованиями я тоже проводил занятия. А после операции времени было много, я выписался и жил на съемной квартире в Москве. Ходить особо не походишь, что еще делать? Вечерами учил детей. Ну а днем читал, сидел в интернете.

Я никуда не уезжал, потому что, кроме опухоли в почке, на одном ребре у меня нашли какое-то пятно, пятимиллиметровое образование. Подозревали, что это опухоль, а делать две операции сразу нереально. Решили делать дней через десять после основной, но пришлось ждать до конца февраля: началась новая волна ковида, я заболел.

Во время второй операции мне удалили ребро. После гистологии мы узнали, что это не раковая опухоль, а доброкачественное образование. Можно было и не удалять прямо сейчас, люди с этим живут и удаляют, если только вырастет что-то побольше. Но получилось, что я перестраховался.

Я попросил врачей отдать мое ребро, чтобы сделать из него дверную ручку. Врачи посмеялись, но не отдали. А чего унывать? Когда человек грузится, от этого ему не лучше.

«Смотри, как меня порезали»

Шов после удаления почки не такой большой, а вот после удаления ребра — значительный, к тому же с ребром удаляется еще и нерв. Вот это место очень болело, мне было трудно двигаться. Но со временем и это проходит.

Врачи рекомендовали мне каждые три месяца делать УЗИ, КТ и сцинтиграфию, а на второй год — каждые шесть месяцев. Теперь, уже спустя три года, я обследуюсь раз в год.

Если бы не ковид, я бы и не узнал, что у меня опухоль, потому что никаких симптомов не чувствовал. Я был благодарен, что вовремя вылечился, но после операции долго не мог прийти в себя. Мозгами понимал, что мне вырезали опухоль — все, живи дальше. Но психологически было непросто. Я даже записался к психотерапевту. Мне назначали нейролептики и антидепрессанты. Я сидел на них три года.

Я биолог, а мы хорошо понимаем, что такое жизнь и что такое смерть. Не было страшно умереть. Было страшно оставить родных. Еще пугало, что я могу оказаться беспомощным.

У меня есть семья, двое детей — это не то что мотивировало, а буквально заставляло бороться, потому что сын и дочь еще не совсем взрослые. Надо было выкарабкиваться ради них. Единственное, я особо не распространялся о том, что конкретно со мной происходило. Дочь была в другом городе, и ее, к счастью, моя история почти не коснулась. Сын переживал сильно. Я старался особо никакой трагедии из этого не делать: «Смотри, у меня проблемы со здоровьем, мне надо будет поехать на операцию». Мы с женой уехали в Москву, он остался с моей мамой. Вернулись — я ему рассказал: «Смотри, как меня порезали. Вот, все хорошо!»

И другим людям я тоже не говорил. Мне не хотелось жалости и сострадания. Я не считаю, что моя болезнь — это что-то значительное. Ну да, после операции, конечно, тяжеловато было, какая-то часть функций утрачена, но руки, ноги, голова на месте, все хорошо, поэтому нет поводов для грусти и жалости.

Горизонт планирования

В биологию я попал вообще случайно. Мои родители врачи, двоюродные и троюродные братья и сестры тоже. Мне после девятого класса предлагали поступать в училище на зубного техника, но я отказался, пошел в десятый класс.

Я собирался стать словесником, но, когда увидел конкурс, понял, что шансов мало, и прямо на месте решил: пойду по факультетам, посмотрю списки — где меньше всего желающих, туда и подам. А меньше всего желающих было на биологию и экологию. Я подал документы, сдал вступительные, удалось поступить на платку.

А после университета я пошел работать в школу. В одной школе поработал, в другой, втянулся, но потом уволился: большая нагрузка, много детей, не всегда есть взаимопонимание с администрацией — не в силу того, что я конфликтный, а в силу того, что часть требований не совсем конструктивная. Какое-то время я работал менеджером по продажам в салонах сотовой связи, какое-то — в рекламном агентстве, в торговле. Такая вот странная кривая.

А в итоге я опять вернулся в школу. Мы с семьей переехали в Россию из Узбекистана. Было лето, я пошел оформлять детей в школу. Разговорился с директором — она спросила, не хочу ли я поработать. Так до самого ковида я там и остался.

Репетиторством я занялся еще в университете, а плотно — с 2014 года. Увидел рекламу «Английский по скайпу». А что, биологию по скайпу нельзя? Ну и начал пробовать. Размещал объявления на сайтах: рядом с объявлениями о продаже носков были мои объявления об уроках. Потом я стал искать учеников через агрегаторы, у меня появилась самозанятость. Я подготовил программы и подал заявку в Минобр, мне одобрили лицензию.

Мои ученики сдают ЕГЭ в среднем баллов на 80, многие — за 90. Бывают ребята, которые сдают не очень высоко, на условные 70 баллов. Но в биологии все, кто написал выше 54, уже высокобалльники. И тот, кто за год с нуля смог добраться до 70 баллов, тоже большой молодец.

Ни один нормальный репетитор не даст гарантии, что вы получите высокие баллы. Во-первых, это совместный тяжелый труд. Во-вторых, мотивация сегодня есть, а завтра ее может не быть.

Есть две важные составляющие — системность и дисциплина. И все успехи своих учеников я не считаю своим успехом. Результаты, которые они получают, — это на 80% их вложение. Я просто тренер, который знает, как идти к результату и что нужно для этого делать.

Мои ученики в основном поступают в Первый, Второй и Третий медицинский. Если брать Санкт-Петербург — то в университет Павлова, центр Алмазова. Если на ветеринарию — то в академию Скрябина и Тимирязевку. Если на психологию — то в МГУ и ВШЭ. Биологи идут в МГУ, спортсмены — в институты физической культуры в Москве. Ну и не только. В первую очередь выбирают центральные вузы, но есть и те, кто поступает в региональные, хотя таких немного.

Алена Ложкина, например, выбрала Кемеровский университет. Когда Алена начала готовиться и когда я видел ее домашки, меня начинали расстраивать мои ученики, потому что у них постоянно возникали отговорки: «У меня было плохое настроение, я не сделал домашку», «Я поехал к бабушке в деревню, не было интернета». Хотелось сказать: «Посмотрите, человек под капельницами делал! В таком состоянии, когда проблемы с сердцем, с легкими и всем прочим, она готовила эту биологию».

Сейчас Алена студентка, мы до сих пор общаемся. Она говорила, что не строит никаких планов, потому что в любой момент может случиться рецидив, и в этом мы с ней были похожи. Я привык брать слишком большой горизонт планирования, и мой психолог советовал планировать жизнь месяца по три: через каждые три месяца обследование, мало ли что там выйдет. Со временем три месяца переросли в полгода. И потихоньку начинаешь привыкать, хотя перестраиваться тяжело.

Я же учитель, репетитор. У нас какой план? У нас год учебный! Вот есть четыре четверти, ты расписываешь программу. А здесь приходится планировать всего на одну четверть. Ты привык, что должен взять ученика за руку и провести его до самого экзамена, а тут думаешь только на три месяца вперед…

Но я понял одну важную вещь. Если бы не обнаружили опухоль, мой срок жизни был бы не очень долгим. Соответственно, и мое отношение к жизни тоже изменилось. То, что со мной произошло, остается принять как должное. А то, что происходит дальше, — это, я считаю, приятный бонус.

Фото из личного архива героя публикации