Петр Романов рассказывает читателям Правмира о малоизвестных страницах русской истории
Из истории революционного правосознания
Очень хочется этот юбилейно-династический год закончить по-человечески, без излишнего глянца, который даже подлинную трагедию царской семьи умудряется сделать бутафорской. О расстреле Николая II написаны тома. О личном секретаре и друге Михаила Романова — англичанине Николае Николаевиче (Брайане) Джонсоне не слышал практически никто. Между тем подлинная история — это история маленьких людей. К счастью, мифология ими редко интересуется.
Добровольно отказавшись в марте 1917 года от престола в пользу Учредительного собрания, Михаил Романов жил до Октября тихо и скромно, пытаясь изо всех сил стать обычным гражданином новой России. Рядом с ним так же тихо и скромно существовал верный помощник Великого князя Николай Николаевич Джонсон. Неторопливые беседы за чаем, прогулки на свежем воздухе. И никакой политики. Ни малейшей.
Князь Михаил Романов. С сайта personalguide.ru
Октябрьский переворот вызвал в семье Михаила Романова естественную тревогу, поэтому уже в ноябре 1917 года Великий князь, как законопослушный гражданин, явился в Смольный и обратился к управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу с просьбой узаконить его положение при новом режиме, чтобы заранее исключить какие-либо недоразумения. Официальная бумага с разрешением на «свободное проживание» была получена, однако, в полной мере Михаила Романова даже она не успокоила. «Кричащая» фамилия мешала жить. Романов захотел стать Брасовым, взяв фамилию жены, чтобы уже окончательно раствориться в общегражданском море.
Известно, что просьбу передали Ленину, но тот от нее отмахнулся. Впрочем, дел у главы правительства тогда действительно хватало и без Михаила Романова. Ситуация в стране ухудшалась, а к февралю 1918-го стала для большевиков уже угрожающей. В этот момент и вспомнили о брате Николая II. Сам по себе аполитичный Михаил угрозы для советской власти, конечно, не представлял, но вот фамилия у него и правда была звучная, держать ближайшего родственника царя на свободе, да еще вблизи границы, большевики сочли небезопасным, а потому приняли решение отправить его подальше от столицы.
Решение Совнаркома звучало так: «Бывшего великого князя Михаила Александровича Романова, его секретаря Николая Николаевича Джонсона… выслать в Пермскую губернию впредь до особого распоряжения. Местожительство в пределах Пермской губернии определяется Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, причем Джонсон должен быть поселен не в одном городе с бывшим великим князем Михаилом Романовым».
Если в отношении Романова приказ Совнаркома обсуждению не подлежал, то относительно Брайана Джонсона решение носило рекомендательный характер. Насильно выселять в Пермь английского подданного никто не собирался. Более того, ему прозрачно намекали на то, что в Пермь ехать незачем, все равно он не сможет жить рядом с Михаилом.
Настоятельно рекомендовал соотечественнику покинуть Россию и посол Бьюкенен, но Джонсон категорически отказался, ответив: «Я не оставлю великого князя в такой тяжелый момент». Не доехав до места назначения, еще в пути Джонсон начал бомбардировать Совнарком просьбами разрешить ему жить в ссылке не отдельно, а вместе с Великим князем.
15 марта 1918 года со станции Шарья Джонсон телеграфирует Ленину: «Постановлением Совнаркома по прибытии в Пермь меня распоряжением разлучают у кого я состою секретарем; не прибыл еще даже в Вятку несмотря на четырехдневное утомительное путешествие, совершающееся при самых тяжелых условиях… Прошу Вас и Совет народных комиссаров принять во внимание расстроенное его (князя) здоровье, усугубленное таким путешествием. Прошу отменить постановление о разлучении».
По прибытии в Пермь о том же просит Совнарком и Михаил: «Сегодня двадцатого марта объявлено распоряжение местной власти немедленно водворить нас в одиночное заключение в пермскую тюремную больницу вопреки заявлению о жительстве в Перми на свободе, но разлучно с Джонсоном, который телеграфировал Ленину, прося Совет народных комиссаров не разлучать нас ввиду моей болезни и одиночества. Ответа нет.Местная власть, не имея никаких директив центральной власти, затрудняется, как поступить».
На этот раз Совнарком и ВЧК отреагировали довольно быстро: «В силу постановления Михаил Романов и Джонсон имеют право жить на свободе под надзором местной советской власти».
Брайан Джонсон и Михаил Романов.Фото с сайта wikimedia.org
Местная власть указаниям из центра подчинилась. Более того, даже позволила друзьям жить вместе. Правда, предупредила, что снимает с себя ответственность за их жизнь. Намек был понят, однако желание воссоединиться заставило Великого князя и Джонсона покинуть тюремный лазарет и снять пару комнат в так называемых «Королевских номерах» неподалеку от Камы. Помещение было скромным, несмотря на громкое имя, унаследованное номерами от бывшего хозяина купца Королева.
О том, как жили ссыльные, вспоминает эмигрант Крумнис: «Я видел великого князя несколько раз… Он носил серый костюм и мягкую шляпу и палку. Всегда был в сопровождении Джонсона. Бросался в глаза контраст высокого роста великого князя и низкого господина Джонсона… Однажды его спросили, почему он, пользуясь свободой, не принимает мер к побегу. На это великий князь ответил: «Куда я денусь со своим огромным ростом. Меня немедленно же обнаружат».
Действительно, для человека со стороны это была, вероятно, презабавная, чуть ли не клоунская парочка — длинный, как телеграфный столб, Михаил Александрович Романов и коротышка Николай Николаевич Джонсон. По свидетельству очевидцев, чаще всего они бродили по берегу реки, любуясь окрестностями. К лету положение ссыльных стало угрожающим. Ухудшилось состояние здоровья великого князя, обострились его отношения с местными чекистами, но главное, к Перми приближался пожар гражданской войны.
15 июня 1918 года местные и центральные газеты опубликовали сообщение: «В ночь с 12 на 13 июня в начале первого часа в „Королевские номера“, где проживал Михаил Романов, явилось трое неизвестных в солдатской форме, вооруженных. Они прошли в помещение, занимаемое Романовым, и предъявили ему какой-то ордер на арест, который был прочитан только секретарем Романова, Джонсоном. После этого Романову было предложено отправиться с пришедшими. Его и Джонсона силой увели, посадили в закрытый фаэтон и увезли…
Вызванные по телефону члены Чрезвычайного комитета прибыли в номера через несколько минут после похищения. Немедленно было отдано распоряжение о задержании Романова, по всем трактам были разосланы конные отряды милиции, но никаких следов обнаружить не удалось. Производятся энергичные розыски.
Подробности трагедии стали известны в 1990 году после того, как газета «Вечерняя Пермь» опубликовала статью бывшей заведующей местным партийным архивом, некой Аликиной, которая рассказала о своей встрече с Марковым — участником ареста и расстрела Михаила Романова и Брайана Джонсона.
Заведующая партийным архивом пишет: «…на одной из встреч с Марковым… я обратила внимание на его наручные серебряные часы необычайной формы и, на мой взгляд, очень древние. Они отдаленно напоминали дольку срезанного круто сваренного яйца. На вопрос, откуда такие часы, Андрей Васильевич ответил, что они принадлежали личному секретарю Михаила Романова Брайану Джонсону и он взял их себе на память, сняв с руки Джонсона после расстрела.
Заслуженный ветеран-мародер большевик Андрей Васильевич Марков пояснил и причины похищения: «Надвигалось бурное время, приближался фронт белых банд Колчака… Помню, в… Совете рабочих нас было только 50%, а остальная часть была меньшевики и эсеры… И вот… чтобы не удрал из Перми куда-либо, или не украли бы, или не скрыли где Михаила Романова, мы, небольшая группа большевиков, вздумали Михаила Романова изъять из обращения путем похищения его из „Королевских номеров“, где он проживал».
Далее Марков рассказывает, как вырабатывался план «изъятия», называет имена местных советских работников, сотрудников милиции и ЧК.
«Около семи вечера взяли двух лошадей в крытых фаэтонах и направились в Пермь. В Перми лошадей поставили во двор Губчека, посвятили в это дело председателя Губчека товарища Малкова. Здесь окончательно был выработан план похищения. Решено было так: явиться около 11 часов вечера в номера, где жил Михаил Романов, предъявить ему документ, подписанный Малковым, о срочном его выезде. Если он будет брыкаться и откажется следовать, то взять силой. Документ этот я сел за пишущую машинку и напечатал, поставили не особенно ясно печать, а товарищ Малков неразборчиво подписал…
По дороге никто не попадался… круто повернули по дороге в лес… Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок (это был Джонсон) то же самое сделал. И, только он стал выходить из фаэтона, я выстрелил ему в висок, он, качаясь, упал… Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем… Мне пришлось на довольно близком расстоянии… сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился тотчас же…
Зарывать трупы нам нельзя было, так как светало быстро и было недалеко от дороги. Мы только стащили их вместе в сторону от дороги, завалили прутьями и уехали… Зарывать ездил на другую ночь товарищ Жужгов с одним надежным милиционером, кажется, Новоселовым».
Милиционер-могильщик Новоселов на слово «кажется» в воспоминаниях Маркова обиделся до чрезвычайности, почувствовав себя обделенным славой, а потому написал собственные воспоминания. Ссылаясь на то, что только он знает, где могила Михаила Романова и Джонсона, милиционер язвительно пишет: «Пусть эти товарищи чужими историческими подвигами не пользуются, а совершают их сами».
По версии Новоселова, он и стрелял, и копал могилу. Более подробно у милиционера описан и процесс дележки вещей, снятых с трупов. Часы «шестиугольчатые, именные, червонного золота, с надписью на одной из крышек «Михаил Романов» достались «товарищу Иванченко», «именное кольцо, пальто и штиблеты» Михаила Александровича забрал начальник местной милиции Плешков, а вот вещи Джонсона действительно поделили между собой Марков и другие участники расправы.
Надо отдать должное большевикам-мемуаристам: будто наяву видишь, как после выстрела в висок падает на землю маленький человек Николай Николаевич Джонсон. И как из последних сил, уже подранок, бежит в его сторону «с растопыренными руками», чтобы проститься с другом, долговязый и неуклюжий великий князь Михаил Романов.
Не захочешь, а увидишь серебряные часы англичанина, напоминающие дольку круто сваренного яйца, и штиблеты Михаила Александровича на ногах начальника местной милиции товарища Плешкова.
Петр Романов
