Организм девочки был буквально съеден болезнью изнутри. Почему не спасли Марусю, зачем мама начала писать о смерти дочери в соцсетях, как выпить чашу боли до дна и жить дальше, Анна рассказала «Правмиру».
«Нет повода думать, что это ковид»
Когда Маруся родилась, она была очень похожа на папу. А в последнее время личико девочки начало меняться — с фотографии смотрят две веселые, довольные жизнью, ужасно похожие друг на друга блондинки — мама и дочь. В соцсетях Анны Паршиковой много фотографий девочки. Трудно представить, что малышки уже нет в живых.
Новый, никому неизвестный коронавирус встревожил Анну еще до появления его в России. Когда начался карантин, семья перебралась за город. «Я заволновалась сразу, у меня не было мысли, что это все раздуто». Семья старалась до минимума ограничить все контакты и ушла на самоизоляцию.
— Но в середине апреля у Маруси внезапно поднялась температура под 40. Она ничем толком не сбивалась и больше никаких симптомов не было. Мы вызвали скорую Домодедовского района. Нам сказали, что это обычное ОРВИ и никаких признаков ковида у дочери нет. Как и у нас. Я списала это все на свои нервы: накануне узнала, что коллега, с которым мы 10 лет проработали, скончался от пневмонии. У меня был озноб без температуры и совсем не было сил, как будто из меня выпили всю кровь. И муж был в таком же состоянии. Но скоро все это сошло на нет, а что это было, мы до сих пор не знаем. Тест на антитела к ковиду был отрицательным.
Прошло три недели. На майские праздники Маруся снова затемпературила, градусник показывал выше 38 градусов. Врач скорой сказал: «Нет повода думать, что это ковид. Если через два дня не полегчает, вызывайте еще раз». Мама консультировалась с педиатрами в интернете, но никто не мог сказать ничего внятного. Кроме температуры у Маруси никаких симптомов не было.
На третий день на шее у девочки появился заметный лимфоузел. Семья поехала в Москву, по месту прописки. Каждый день приходил участковый педиатр, приезжали платные врачи, доктора нервничали, но экстренных мер не предпринимали. А Маруся слабела на глазах, из нее словно уходили силы. И только после появления на ножках сосудистой сыпи Марусю с мамой увезли в Морозовскую больницу. Это было 18 мая.
— Это Кавасаки? — по дороге тревожно спросила у врачей скорой мама. Врачи предположили, что это реакция на антибиотик, ведь к сыпи добавился понос. Термин «синдром Кавасаки» Анна услышала случайно по ТВ. И запомнила. В сюжете говорили про возможные осложнения от ковида у детей. Увиденные кадры впечатались в память Анны.
Но Кавасаки тоже отвергли
В Морозовской больнице Марусю с мамой поместили в отдельный бокс. Синдром Кавасаки врачи отвергли, хотя у Маруси уже начали опухать и краснеть глаза. Сразу сделали УЗИ лимфоузла, чтобы исключить гнойное воспаление, его не было. Девочку отправили в инфекционное отделение — лейкоциты в крови были высокими, они взлетели буквально за один день. Дежурный врач не исключила Кавасаки, назначила аспирин, антибиотики и экстренные анализы.
— Но наутро аспирин отменили и сняли этот диагноз, не знаю, по каким параметрам, — вспоминает мама Маруси. — Я не медик и не могу интерпретировать действия врачей. Я видела, что люди неравнодушные, но при этом действий врачей в первые сутки нашего поступления в больницу практически не было. И ко мне до сих пор приходят мысли: вдруг еще можно было что-то повернуть в сторону выздоровления? Ответа я никогда не найду и, наверное, надо перестать его уже искать.
Марусе становилось все хуже и хуже. Единственный просвет был в ночь, когда девочке капали иммуноглобулин. Сыпь уходила на глазах. И Маруся, как показалось маме, начала уже немного оживать.
— Я молилась всю ночь. Мне казалось, Маруся выздоравливает, — голос Анны срывается и она начинает плакать. — До 6 утра капали этот иммуноглобулин, а пописала она в последний раз в ночь перед тем, как его начали капать. К утру мочи так и не было. Почки очень пострадали и перестали вырабатывать мочу.
И с этого момента ситуация стала необратимой, просто об этом пока никто не знал. Девочку перевели в ревматологию, начали капать мочегонное. Но оно вообще не действовало. Уже потом врач сказал: «Альбумин как в трубу вливался». В почках на лекарство не было никакого отклика. Марусю перевели в реанимацию.
— Я обрадовалась: просто уже не могла сидеть над ней одна в диком страхе. Мне кажется, Марусю надо было сразу в реанимацию отправлять. А ее забрали туда только в четверг. Я была уверена, что потом нас вернут в обычную палату. Но ни утром, ни через день Марусю из реанимации не выпустили.
Уже который день Анна почти не спала, не ела. В реанимации она с тоской и ужасом смотрела на приборы, машинально отмечая уровень кислорода, давления. Женщину трясло. Она вздрагивала, когда пищали капельницы, лекарств в девочку вливало безумное количество. Анна мобилизовалась до такой степени, что до самой себя ей вообще не было дела.
Когда Марусе стало резко хуже и ее подключили к гемодиализу, у мамы случился нервный срыв. Она в истерике сползла по стене на пол и не могла остановить рыдания. «Езжайте домой хоть на пару часов», — велели врачи. Анна вышла из больницы, в чем была — халате и тапочках. И увидела во дворе мужа. Анна упала на холодный асфальт и начала кричать от страха, ужаса и боли. Муж увез Анну домой и попасть в больницу к дочери она больше не смогла.
«Хуже некуда», — сказали врачи
У Анны не было мазка на ковид, а без него в больницу не пускали. Женщина в платных клиниках умоляла сделать ей этот анализ скорее, но быстро он не делается. Почему-то в больнице требовали именно мазок из горла, анализ крови их не устраивал.
Анну так и не пустили к дочери, но к ней спустились на разговор сразу три человека — врач-реаниматолог, заведующий отделением реаниматологии и психолог. Когда Анна их увидела, ее будто толкнули в грудь. Страшное и беспомощное ощущение. «Ей не хуже?», — умоляюще спросила женщина. «Хуже уже некуда», — ответили врачи. Анна отправилась домой.
Звонок с незнакомого номер раздался в 8 вечера. Анна посмотрела на мужа: «Я не буду отвечать на звонок. Не буду!». Ответить на звонок пришлось. «Мы не смогли спасти вашу дочь», — услышала Анна. Это было 23 мая.
— Как же так? Она ушла и без меня? — эти мысли мучили женщину первые дни. — Но потом я подумала: наверное, меня Бог оттуда увел. Я в истории болезни прочла, что Марусю интубировали, реанимировали полчаса. И если бы я была там, за эти полчаса точно бы сошла с ума. Может, это слабость во мне говорит и жалость к себе, не знаю. Но ей хотя бы было не больно.
«Невозможно было зацепиться за что-то, одно вытягивали, другое рушилось», — несколькими словами Анна точно описала состояние дочери за пару дней до ее ухода. Уже после смерти Маруси оказалось, что ее маленький организм почти полностью разрушился изнутри. Коронавирус вызвал мультисистемный воспалительный синдром, который и привел к обширному поражению внутренних органов.
Об этом синдроме в мире стало известно в начале весны, его еще называют Кавасаки-подобной болезнью. Почему подобной? Признаки болезни схожи с синдромом Кавасаки: лихорадка, сыпь на слизистых и кожи, отеки, конъюнктивит, увеличение лимфоузлов.
После этого долгое время врачи Морозовской больницы с Анной на связь не выходили. Только ревматолог Седа Курбанова.
— У меня к ней безграничная благодарность, — говорит Анна. — Когда все случилось, она находила время разговаривать со мной по телефону просто как человек с человеком. Понятно, что это ужасно тяжело, и через руки врачей проходят разные дети. Но она меня поддерживала спокойным ласковым тоном, и это было важно для меня. Тогда мне казалось: все, жизни нет больше. В тот момент только она со мной по телефону общалась.
С врачами лично Анна Паршикова поговорила лишь 10 июня, когда очно приехала на беседу к главному врачу и его заместителям.
— Они проявили искреннее участие. Упреков не было, хотя сейчас в больницу поступают многочисленные запросы по этому случаю. Я благодарна врачам, что они не жалели времени на объяснения. Я понимаю их занятость, мне уделили не меньше часа, извинились за действия некоторых сотрудников больницы. В этом плане участие было максимальное, не могу ничего сказать плохого в адрес врачей. Вопрос у меня остался только один — почему Марусей плотно не занялись сразу, как только мы приехали? Невозможно не возвращаться мыслями к этому. А вдруг моя девочка была бы жива?
«Мне пишут родители со всей России»
После трагедии Анна общается с журналистами и активно ведет соцсети. Считает это своим долгом. О ковиде до сих пор известно еще не все, а уж о Кавасаки-подобной болезни тем более. Анна начала получать обратную связь со всей страны:
— Кроме слов поддержки, мне задают вопросы, просят помочь. Скидывают фотографии детей, описывают симптомы. Я, естественно, сразу говорю: я никакой не врач, я не беру на себя ответственность ставить диагнозы. Я просто рассказывала, как у нас было, что-то совпадало, что-то не совпадало. Пришло сообщение от мамы мальчика, который попал в инфекционную больницу в нашу же палату сразу после нас: «Спасибо вам большое, после того, как о смерти Маруси стало широко известно, от нас не отходят врачи и смотрят нас под лупой». Мальчик выздоровел, его выписали, чему я безмерно рада. Даже одна детская жизнь, пусть и не напрямую, а косвенно спасенная Марусей, дорогого стоит.
Врачи нечасто сталкиваются с Кавасаки-подобной болезнью, она достаточно редкая. Сейчас они будут внимательнее ко всем ее признакам. Смертность от нее составляет менее 1%, и почему-то именно Маруся попала в этот 1%. Но сколько процентов умерших детей будет через несколько месяцев, если врачи не станут внимательнее?
После Маруси Паршиковой уже 12 детей поступило с Кавасаки. И все они находятся под контролем врачей.
— Такое впечатление, что Маруся была пионером в этом страшном списке, страшном для нашей семьи. Я верю, что врачи в Москве по-другому будут на детей сейчас смотреть. Но станут ли внимательнее врачи регионов? Мне пишут родители со всей России и просто плачут — у них нет поддержки медицинской на должном уровне. Мамы говорят: «Если у вас в Москве не сразу распознали эту болезнь, то что же нам тут делать?». Иногда мне пишут и врачи из других регионов, я отвечаю: «Пожалуйста, не пропускайте своих детей, смотрите внимательнее на симптомы». И тогда я чувствую какую-то пользу и вижу смысл во всей этой ситуации.
Как найти силы жить дальше
Бывать в детской комнате Маруси всем членам семьи Паршиковых еще тяжело — там хранятся ее вещи, игрушки. Анна заходит туда только покормить рыбок и полить цветы. Не впасть в полное отчаяние, жить дальше, вернуться на работу помог Бог, рассказывает мама девочки. Он дал Анне, ее мужу Матвею, остальным родственникам Маруси не только страшное испытание, но и силы с ним справиться:
— Ко мне приходят люди, я даже не понимаю, откуда. Порой они появляются в моей жизни какими-то невероятными способами и меня вытягивают из горя. Это православные, пережившие потери, и эти люди кольцом встали вокруг меня. Свой опыт, энергию они передают мне, дают поддержку, а дальше душа уже что-то сама делает, я чувствую, как она трансформируется в прямом смысле слова. И в неочевидных вещах проявляется смысл. Когда было совсем тяжело, я просила: «Господи, помоги!». И в течение часа или даже еще быстрее поступали какие-то важные слова — через людей, через книги. И эти слова давали очевидный ответ, что всё действительно будет хорошо, и силы появлялись, и смысл был виден в этом. Это такое чудо! Не всеми постижимое.
Конечно, помогает моя семья, муж. Я знаю, что люди иногда не справляются со своим горем и разводятся. А у нас всегда была дружная семья, и мы искренне любили друг друга. И я чувствую, что сейчас нас с мужем уже какая-то другая сила связывает, — продолжает Анна. — Старший сын, конечно, тоже тяжело пережил потерю сестры, у них была огромная разница в возрасте, 10 лет, но они обожали друг друга. Сейчас он более-менее выходит из состояния острого горя и сам каким-то образом начал искать ответы на свои вопросы. Естественно, я его поддерживала и своими знаниями, но мое удивление было бескрайним, когда он прислал видеоинтервью с батюшкой, который рассказывает, как пережить потерю близкого человека. Сын интуитивно тоже пошел по пути правильному, я этому очень рада.
Анна смогла сделать правильный выбор. Можно было долго скорбеть, плакать, ни во что не верить, мстить медикам, судиться, добиваться условной справедливости. Анна выбрала выпить чашу боли до дна, жить дальше и просить Бога о новых детях.
— Поэтому я сразу отказалась от разбирательств на уровне прокуратуры. И я потом с батюшкой разговаривала, советовалась, он сказал мне: «Слушай свое сердце, подумай, зачем тебе нужно перекладывать камни с места на место». После этого я поняла, что судиться — точно не мой вариант. Донести информацию до родителей можно цивилизованным путем вместо того, чтобы устраивать бойню и наказывать врачей. Потому что эти врачи спасут еще много детей. Брать грех на душу, судиться с теми, кто родился лечить и спасать, я точно не хочу.
Фото: Фейсбук Анны Паршиковой
