Мой тесть Игорь Александрович Кривошеин скончался в 1987 году. После его ухода в мир иной, остался довольно большой архив. И эти чемоданы бумаг и папки, которые прожили тоже «четыре трети жизни Кривошеиных», мне достались в наследство, их я и принялась разбирать. Игорь Александрович был единственным и первым репатриантом из Парижа, который после выхода из Тайшетского лагеря в 1954г. стал активно рассказывать о м.Марии, его молитвами и стараниями во многом состоялось её «проявление» в бывшем Советском Союзе.
По мере того, как я перелистывала записи в тетрадях и вчитывалась в старые вырезки газет, выстраивался совершенно новый образ Игоря Александровича. А самое главное я совершенно неожиданно, окунулась в жизнь и судьбу матери Марии (Скобцовой). Она вошла в мой мир неожиданно, обожгла, с ней стало жить интересно, но крайне неудобно, она волновала и ввергала в совершенно неожиданные обстоятельства. Именно так в 1987 году, я познакомилась с ней. Потом я задумала написать её изображение, потом появился мой сайт и книга о её творчестве «Красота спасающая» где предисловие написал митрополит Смоленский Кирилл ( нынешний Патриарх), а послесловие профессор Жорж Нива. Позже, я работала с архивами Колумбийского университета, устраивала выставки её работ, и «она» свела меня в жизни с интересными людьми, для которых моё дело ( начатое И.А.) стало их делом.
Никита Кривошеин, мой супруг, вспоминает:
«Известно, что у моего отца и матери Марии было много общего по линии судьбы-жизни. У обоих петербургское отрочество и юность. У каждого (по-своему) увлечение искусствами, политикой, у обоих обращенность к мистике и разными путями сложившаяся контрреволюционность. У обоих бег из Крыма, Париж, оба из лучших «образцов» русских европейцев. Оба в отличие от многих в диаспоре по ходу эмигрантских десятилетий болели Россией и за Россию. И.А.Кривошеин сразу же по его освобождении из Компьенского лагеря в 1941 г. естественно подключается к работе в «Православном деле». Очень частое, тесное общение с м. Марией впечатлило и пометило Игоря Александровича на все его оставшиеся лета.
Нина Алексеевна, моя мама, тоже имела свою долю в работе, которая велась на ул. Лурмель. Намного позже она в книге «Четыре трети нашей жизни» посвятила русскому Сопротивлению во Франции и м. Марии отдельную главу, из которой здесь надо привести один абзац: «Я была у ней в каморке раза три-четыре – и вот как-то, пожалуй, уже под конец, я сидела и слушала ее как раз про сушение (грибов), и вдруг что-то вроде шока, и я во мгновение ощутила, что со мной говорит святая, удивительно, как это я до сих пор не поняла!.. А вот в памяти осталось только ее лицо – лицо немолодой женщины, несколько полное, но прекрасный овал и сияющие сквозь дешевенькие металлические очки незабываемые глаза».
При встречах с м. Марией, описанных моей матерью в ее книге, я, восьмилетний, присутствовал по крайней мере раза два. Мама брала меня с собой на улицу Лурмель – не для показа сына, просто меня не с кем было оставить в квартире. Полная женщина в черном, её глаза очень живые осталась в моей зрительной памяти и памяти сердца необъяснимо, странно, навсегда. Физическое тепло, от нее шедшее, тем более ощутимое в нетопленом оккупированном Париже. Могу легко восстановить в памяти узкую длинную келью, большой киот, стены, целиком увешанные иконами и картинами, вышивки, много разноцветных клубков шерсти, рисунки и рукописи на столе и полка с книгами».
В СССР с середины 60-х годов Игорь Александрович начал искать возможности для возвращения из официального забвения русских участников Сопротивления. Вместе с В.Б. Сосинским подготовленные выставки и вечера в Библиотеке иностранной литературы, участие статьями в исторических сборниках, встречи с Райт-Ковалевой, М.Алигер, Д.Е.Максимовым, Е.Богатом, Н.Кальма, А.Горяниным, многими другими писателями и интеллигентами, для которых эмиграция и ее история стали в период так называемого застоя и кислородом, и новым увлекательным континентом. Приезды в Москву о. Сергия Гаккеля, помощь Игорь Александровича в написании и распространение этой книги, собрание т.н. «Никитинских четвергов», целиком посвященное м. Марии, Вильде и Левицкому. Разговоры и встречи очень одухотворенные и на удивление свободные!
На них присутствовали Лев Копелев (Рубин из “Круга первого”), очень близкий Игорю Александровичу друг, и несколько человек освобожденных из Дубравлага, – знак прямой преемственности нескольких поколений антитоталитарного Сопротивления.
Вернувшись во Францию в 1974 году, Игорь Александрович не оставляет начатого дела: выступления по французскому радио, активная переписка с увлекшимися жизнью м. Марии москвичами и ленинградцами, консультации Евгению Богату, тогдашнему корреспонденту “ЛГ” в Париже, переписка с Б.В. Плюхановым (Рига) и с А.Н. Шустовым (Ленинград), который только что скончался в Санкт-Петербурге
«Кто я, Господи? Лишь самозванка,
Расточающая благодать.
Каждая царапинка и ранка
В мире говорит мне, что я мать. »
м. М. (Гренобль, Франция)
Мать Мария давно погибла мученической смертью, и в неумолимой безумной сутолоке жизни, революций и войн многое окончательно стерлось из нашей памяти. Каждодневные разочарования и горечь затемняют память о вчерашних подвигах и жертвах, но мать Мария и «оттуда» продолжает свой рассказ. Более того, за последние десять лет ее имя высветилось особым светом, ее облик, вероятно, совсем другой, не похожий на тот, который знало ее парижское окружение, он пришел к нам из небытия через десятки лет. Невозможно сказать иначе: мать Мария (Скобцова) в наши дни стала и вправду востребованной.
Как не вспомнить, что мать Мария выросла во времена, когда каждая барышня из хорошей семьи знала французский или немецкий, рисовала и вышивала, пела, играла на пианино, танцевала и писала стихи в альбомы. Тогда эмансипация только начинала давать свои ростки, проявление многогранных талантов, стремление их реализовать было редкостью.
Как яркая личность, она, конечно, вполне вписывается в ряд русских образованных женщин XX века. Ее детство сформировал век Достоевского и Толстого, подобно другим барышням, она засыпала с французским романом под подушкой, позднее увлекалась Хомяковым и Вл. Соловьевым, дружила с Сарьяном, училась символизму, подражала Н. Гончаровой, была влюблена в Блока, а в Париже ее духовными наставниками стали о. С. Булгаков и Н. Бердяев…
Сегодня о монахине Марии много написано, изданы ее стихи, эссе, богословские труды, и не стоит здесь повторять заново о фактах общеизвестных; наработанные клише затуманивают что-то… Но именно в это «что-то» до сих пор всматриваются и историки, и люди Церкви, и мы с вами, для которых жизнь и смерть есть тайна.
Общеизвестно, что м. Мария и в лагере Равенсбрюк сочиняла стихи, писала иконы и готовилась к последнему обретению себя в смерти. Но ее жертвенная гибель на долгие годы затмила важную составляющую этой универсальной женщины: поиск самой себя.
Ее стихи изобилуют строками неудачными, корявыми, а порой и наивными. Богословские эссе грешат незаконченностью мысли, длиннотами, отступлениями, хотя в них целиком — отражение того времени и постановка вопросов, на которые искала ответы русская философская мысль. Литературовед К. Мочульский, знавший лично м. Марию, говорил, «что она пишет стихи запоем и никогда не отделывает их», а Г. Раевский добавил – «почти не отделывает». Но правильнее всего определил ее стихи Евгений Богат: «…разве дело в том, насколько искусно огранены те или иные ее строки? Стихи матери Марии — нечто большее, чем стихи в обычном понимании. Она писала их не для публикаций, а потому, что должна была выразить душевную боль, поиск, порой безысходность».
Действительно, в ее стихах есть не только пророчество, но и пламя пожара и зажженная свеча перед Образом, и любовь к Богу и людям. Так и в живописи, которая в равной степени грешит техническим несовершенством, но ее работы притягивают к себе. В чем же секрет? Почему чем больше читаешь ее тексты, рассматриваешь вышивки, иконы, наивность и дилетантство отходят на второй план? Может потому, что в них трепет и молитва матери Марии, а оттого безоговорочно прощаешь и эклектичность стиля, и неровность исполнения.
Она была наследницей европейской культуры, а потому и в эмиграции, продолжая любить Россию, в равной степени восхищалась Францией.
Всю жизнь мать Мария без всякого сожаления раздавала свои работы, и эта щедрость помогла сохранить часть ее произведений. В лагере она мечтала, если выживет, «вернуться в Россию, посетить могилу дочери Гаяны и потом бродить по дорогам». Ее мечта действительно сбылась, она уже вернулась домой: музей в Анапе, работы в Русском музее, музее А. Ахматовой в Питере и в Тверском музее; ее произведения издаются, ей посвящены конференции и выставки, сняты фильмы, в мировой сети на всех языках можно прочитать о матери Марии . Ее жизнь, расколотая надвое, теперь не имеет границ!
Россия для матери Марии всегда оставалась источником радости и надежд. Ее пророческие слова: « Я верю, Господи, что если Ты зажег огонь в душе моей, то не угаснет пламя… » — есть доказательство того, что этот огонь теперь не опаляет, а согревает наши души. Канонизация новомучеников и исповедников XX века, к сожалению, обошла ее и она не попала в их число. А по многим признакам, могла бы. Но так как канонизации происходят на небесах, то на все свое время.
И в конце, маленькое уточнение. Первый сайт «Жизнь, творчество, судьба – матери Марии (Скобцовой) » был сделан мной в 2000 году. Здесь можно узнать и о Серебрянном веке, и о Сопротивлении и мученичестве ХХ века, прочитать редкие тексты, увидеть вышивки и иконы монахини Марии. За это время 2002-2011 сайт постоянно пополнялся и буквально на днях в обновлённом виде вышел в интернете. Вот его адрес Жизнь, творчество, судьба – матери Марии (Скобцовой) . Его польза огромна и теперь он включен в образовательную программу Министерством Образования для старшекласников и университетов.
