В издательстве «Никея» вышла в свет книга «Матушки: жены священников о жизни и о себе», автором-составителем которой является известный журналист, кандидат филологических наук Ксения Лученко. Разные судьбы, 9 историй, повествующих об удивительных женщинах, раз и навсегда определивших свою жизнь как миссию, служение. И пронесших любовь к выбранному пути сквозь года….
Научившись читать в 3 года, я постепенно прочла всю папину библиотеку, начиная с поэтических исканий Ломоносова в издании 18 века до дневников жены Достоевского. Тем не менее, последние лет 15 я куда больше люблю кино. И пишу о кино с большим удовольствием, чем о книжных новинках. Единственное, чего мне не достает в пресс-показах, это возможности заглянуть в финальную сцену, чтобы потом спокойно смотреть фильм от начала и до конца.
Другое дело книга, она беззащитна перед столь варварским обращением с ней. Понимаю, что неприлично, отчасти неуважительно к автору, но поделать ничего не могу. Вот почему, получив от Ксении Лученко – автора-составителя сборника «Матушки: жены священников о жизни и о себе», я уже на эскалаторе легко сдернула целлофановую упаковку, перелистнула до 333 страницы и… пропала. Хорошо, что шею не свернула, успела вовремя соскользнуть с лестницы бегом в вагон. Чтобы ничего не отвлекало, не мешало.
Люди, наверное, смотрели странно на тетку, утирающую слезы над книгой. Но мне совершенно не было стыдно. И это не трагическая история семьи Натальи Михайловны Бреевой (раскулачивание, блокада Ленинграда) довела меня до столь маловразумительного состояния. Матушка вовсе не делала акцентов на подробностях, которые почти невыносимо читать. И, кажется, порой ей хотелось проговорить их как можно скорее, чтобы читатель не концентрировался на той жизни, будто придя в кинозал на хоррор. Чтобы он понял, ради чего и во имя Кого Наталья Михайловна решилась на рассказ. То будто мимоходом обронит о роли жены священника в храме: «И все-таки я считаю, что на приходе матушка не должна быть вторым лицом после батюшки. Она не может претендовать на какие-то привилегии и должна быть даже позади его духовных чад».
А то пересыпая рассказ мелкими, но очень важными и точными подробностями подведет к главной мысли: «Когда я была маленькая, очень любила танцевать. Для меня это было как молитва… Я начинала танцевать и уже не видела ничего вокруг – так уходила в танец, словно летела куда-то и сама по себе пела… Знакомые советовали маме не пропустить этот талант и отдать меня в балет. Но мама мне внушала: «Как ты можешь думать о балете? Представь себе, что завтра служба, праздник, а тебе сегодня вечером танцевать: ведь это же большой грех – танцевать под праздник» Нельзя этого!». Сейчас, когда я вспоминаю свои переживания и даже страдания по этому поводу, и понимаю (и понимала тогда!), что все же самым главным для меня была вера в Бога. Чем оправдаюсь? Только верой» – по слову апостола Павла».
Дочитав до последней страницы, успокоилась – теперь можно начинать «как положено». Один рассказ, другой, интервью… Признаюсь честно, сначала что-то мешало, даже раздражало. То отсутствие логического рассказа, то слишком простая манера изложения, то углубления в рассказ о воспитании детей. Но в какой-то момент вся суета отодвинулась на очень далекий план и больше ничего не существовало. Только эти девять самых обычных, но совершенно незабываемых женщин. Только течение жизни. Только их судьбы, с вплетенными в них бесчисленными именами, лицами.
Кстати, сначала было непонятно и оставленное в тексте бесчисленное множество мелькающих лиц. Но и в этом решении автора была своя мудрость. Упомянуть каждого стоило непременно, потому что все они — цвет православных мирян, священства и епископата. «Я собиралась креститься, и к этому много приложил сил и молитв дедушка моего Коли – Николай Евграфович Пестов – вспоминает Светлана Соколова. — Он жил рядом с Елоховским собором, и мы приходили к нему по окончании занятий. Николай Евграфович любил беседовать в своем кабинете, но говорил, что когда больше двух человек, то это потерянное время».
Таких отрывков, таких будто бы промежуточных этапов в книге «Матушки: жены священников о жизни и о себе» не счесть. И каждый из них бесценен. Потому что в результате кусочки паззла, разноцветные стеклышки калейдоскопа сложатся в замечательную, полную света и тепла картину, где матушки – главные героини.
Матушка Ольга Юревич, фрагмент из книги:
«Тогда уж являйся и мне!»
Я москвичка. У мамы с папой одна. Они у меня инженеры, и старались дать единственной дочке все самое лучшее, что только могли. Я всю жизнь мечтала о братьях и сестрах, но так и осталась единственной, потому родительскую заботу делить мне было не с кем. Так и вышло: закончила московскую немецкую спецшколу, художественную школу, на пианино меня научили играть. Потом поступила в Архитектурный институт. Жизнь была насыщенная и вполне светская. С батюшкой я познакомилась еще до института на подготовительных курсах. Мы, вообще, очень рано поженились: ему было 19 лет, а мне только-только 20 исполнилось.
На последнем курсе, за 10 дней до защиты диплома, родила Катюшечку, и когда ей было полтора года, мы с батюшкой поняли, что больше в Москве не выдержим. И в начале 80-х годов решили уехать, куда глаза глядят.
А глаза у нас особо никуда не глядели, потому что мы были москвичи и вообще не знали, есть жизнь за МКАДом или нет. Батюшка любил рассказывать, что родился в Сибири, говорил: «я сибиряк». Он меня как раз этим покорил, когда мы познакомились. Я чуть не упала: в Москве сибиряк! А потом оказалось, его папа был там на практике после медицинского института, вот он там и родился, а в 4 месяца его из Сибири вывезли. Вот такой сибиряк. Ничего не помнит. И мы написали друзьям его отца, они ответили: нужны архитекторы — приезжайте. И мы раз — и поехали. Буквально за месяц собрались и так оказались в Сибири. Лесосибирск тогда был молодой город, мы его даже не смогли найти на карте. Только знали, что где-то севернее Красноярска.
В Сибири батюшка стал главным архитектором города, я вторым и последним. Нам нравилось: мы были молоды, простор для творчества широкий, потому что архитекторов в Сибири очень мало. Года четыре мы отмокали от столичной шелухи и совершенно не думали ни о Боге, ни о вере. Жизнь налаживалась. Вторая дочечка родилась. Потом в перестройку батюшка ушел в свободный полет: организовал архитектурный кооператив, вполне востребованный, у нас появились деньги, мы купили первую машину – подержанный «Москвич».
И все в нашей жизни было так, как нам хотелось. Все устоялось, и было хорошо: и любовь, и детки, и домик. Мы переехали из пятиэтажки в деревянный дом: 2 комнатки и кухня, и огородик вокруг. Все-все наши мечты исполнились. И тут нам стало как-то не по себе. Мы почувствовали, что все хорошо, а что-то плохо. Но что? В душе плохо, чего-то не хватает. Как в Сибири говорят, «нехватат».
Помню, на Пасху я испекла кулич. И батюшка сказал, что надо его освятить. У нас в городе церкви никогда не было, даже до революции в этом месте была разбойничья деревня. И мы поехали в Енисейск и увидели там отца Геннадия Фаста. И мы с ним разговорились, но о вере особенно не говорили. О Льве Толстом, о Горьком, я помню, говорили, в общем, о том, что нам интересно было. Мы, если честно, скучали там по интеллектуальным разговорам, люди там попроще немножечко. А отец Геннадий нас поразил, потому что у нас было очень такое репинское представление, что поп должен быть с красным носом, с налитыми кровью глазами, жирный. А тут отец Геннадий, такой эрудит. Он — физик по образованию. В Томске он закончил университет, а потом аспирантуру, но защититься не успел, где-то на последних годах аспирантуры его выгнали за веру. Мы были поражены, что человек верующий, может быть таким интересным и развитым. Потом я уже поняла, насколько отцу Геннадию было трудно после ночной пасхальной службы сидеть весь следующий день, чтобы разговаривать с теми, кто приходил. У меня батюшка с тех пор на каждую Пасху днем сидит в храме, ждет, встречает людей.
После этой беседы целый год мы мечтали о следующей Пасхе, о встрече с этим священником, о беседе с ним. И через год опять на Пасху (я была беременна третьим ребеночком) мы поехали уже с четкими планами позвать его в гости и как следует дружить. Позвали, он приехал с матушкой. И мой батюшка вцепился в отца Геннадия, а я вцепилась в матушку. Потому что увидела женщину, какой раньше нигде ее не встречала. Я была потрясена, это был взгляд в другой мир. И когда они уехали, я укладывала детей спать, они и говорят: «Мама, ты слышишь, как у нас в доме тихо?». Я говорю: «Как это тихо?». Они мне в ответ: «Ну, послушай». И вдруг я поняла, что у нас в доме какая-то атмосфера не такая, какая была. Это было удивительно. Потом-то я это поняла, а тогда была ошарашена. И батюшка буквально на следующий день уехал в Москву с подаренной отцом Геннадием Фастом маленькой книжечкой Евангелие от Иоанна.Уехал и возвратился через пару недель — месяц, я точно не помню, уже верующим человеком. Это было явное рождение свыше. Я чуть с ума не сошла. Думала: был муж, было все, и вдруг совершенно чужой человек приехал, с такими светящимися глазами. Работать он уже перестал, и стал пропадать в Енисейске. Сначала он ездил к отцу Геннадию с большим списком каких-то вопросов о жизни, о вере. А я родила Сенечку. Я с тремя детьми на руках, с ним не езжу, в духовных спорах не участвую, ничего не понимаю. Мне звонят и говорят: «А как же заказ наш, проект?». Я говорю, не знаю, куда он делся и что делать. А он уезжал буквально на неделю, потому что там служба за службой, и он как-то быстро там стал пономарем, чтецом, вел воскресную школу.
Это было очень тяжело, конечно. Я себя чувствовала брошенной, причем в высоком смысле. Не то, чтобы меня променяли на какую-то другую женщину, а просто меня бросили ради какой-то идеи, которую я совершенно не принимаю. Я понимала, что тогда модно было верить. Ну и что? Из-за этого нужно что-то менять в жизни? Для меня это было дико. Вот только что было все хорошо, только на душе было плохо. А тут стало плохо вообще все: мужа нет, денег нет, я одна с тремя детьми. Он даже в другом городе: туда ехать час на автобусе, мне с тремя детьми это сложно.
И я не ездила, потому что новорожденный ребеночек, совсем маленький, я только-только родила. Это было, конечно, ужасно. А батюшка повесил первые две иконы (тогда же икон еще не было совсем), привез Иисуса Христа и Богородицу. В очередной раз я ему крикнула: «Или я, или отец Геннадий». У меня это вышло очень красиво, театрально. А он молча уехал, даже ничего не ответил, как будто через меня переступил. Просто молча на меня посмотрел и уехал. И осталась я у разбитого корыта.
Наверное, мы все пережили момент рождения свыше, когда ты на самом деле немножко выпадаешь из жизни, из практики, немножко блаженным становишься, совсем невменяемым. Вот он немножко такой и был. То есть с ним даже невозможно было поругаться, он не ругался. Одна, удрученная, я решительно пошла к этим иконам (я помню, что я была совершенно неверующая) и даже не со злостью, а с каким-то отчаянием уже, сказала: «Знаешь, Господи, если Ты есть, то давай, являйся и мне. Что такое, в конце концов?! У нас все было хорошо, была семья, а теперь я брошенная, и у нас все плохо. Раз так, тогда давай являйся и мне!». И вот я не помню, в какой момент, не то, что я прям сразу засветилась и крылья у меня выросли, не было этого, но очень быстро я уверовала. Я когда батюшке через год об этом рассказывала, как я уверовала, он говорит: «Как ты могла так нагло к Господу!». Я говорю: «Так получилось. Я в Него не верила, просто требовала. Я понимаю, что так нельзя». А он говорит: «Знаешь, Господь к тебе как отнесся? Как к ребенку» Когда ребенок иногда: мам, мам. Мы же его не гоним, говорим: «что у тебя?». Вот Он ко мне так отнесся. Не наказал, не щелкнул по носу, а дал такое счастье. Я очнулась верующей, и там дальше куда-то покатилось, полетело.
Наверное, все это было так задумано Богом, потому что у нас никогда не было церкви, и все наши верующие ездили в Енисейск. А у меня батюшка такой человек интересный, он идет во всем до конца, не может он половинку, четвертинку, он не глядя идет до конца. Вообще, иногда жестко очень. Но я думаю, что Богу в основном такие и нужны. И он, естественно, пошел до конца, и уже буквально через полгода стал вести воскресную школу — первую в крае, кстати, это было 20 с лишним лет назад. А потом он очень быстро стал собирать вокруг себя единомышленников. Вот в воскресенье или в праздник мы съездим в церковь в Енисейск (я уже ездила с детишками, с горшками, пеленками), и вернувшись домой, пообедав, собираемся изучать Библию и беседовать.
Продолжение рассказа и еще 8 историй читайте в книге «Матушки» издательство «Никея», 2012 г.
