Почему слова «память смертная» так и остаются для нас словами, а не поводом для действия, размышляет священник Игорь Прекуп.
Человек боится умереть и в то же время живет так, словно его персональная смерть от старости – это что-то запредельное, как бы даже и не из этой жизни, не из этого мира. И это касается не только молодых. Понятно, если бы одни лишь юные натуры жили, не задумываясь о конечности земной жизни. Однако мне часто приходится сталкиваться с тем, что весьма-весьма пожилые люди застаются Костлявой врасплох. В чем дело?!..
Протоиерей Игорь Прекуп
Мы же все понимаем, что умрем когда-то, все имеем какой-никакой опыт соприкосновения со смертью (хотя бы просто узнавая, что кто-то из людей, с кем мы когда-то общались, умер, тем более, когда присутствуем на похоронах). С возрастом этот опыт обогащается не только за счет похорон родственников и друзей, знакомых, но и за счет обнаружения неумолимости времени, когда, например, мальчику, которого помнишь подростком, стукает сорок… Вот-вот он станет дедушкой… Ой! А ведь сам уже давно замечаешь, как все быстрей и быстрей бежит время, утекает, смывая жизнь – куда?.. – это уже от ее качества зависит.
Я долгое время недоумевал, почему даже при таком всем знакомом ощущении быстротечности и конечности жизни, все равно собственная естественная смерть воспринимается человеком как что-то призрачное, как бы из области грез или кошмаров.
И ведь понимаем же, что когда-то уйдем, почему и пытаемся оставить какой-никакой след в этой жизни, что-то такое, чтобы напоминало о нас, что-то такое, что продолжало бы здесь жить после нас (например, какое-то дело, которое мы могли бы передать преемнику – сыну, дочери, ученику, творческому коллективу, кружку единомышленников). И торопимся, торопимся, потому что можем не успеть…
А все равно понимание быстротечности, конечности – само по себе, а «память смертная» – сама по себе.
Вот, попадает, скажем, пожилой человек в больницу с инфарктом или, там, с еще каким-нибудь вполне естественным для своего возраста недугом. Ну помогли ему, ну вытянули с того света, ну и что? Ему (ей), допустим, за семьдесят. Не так, чтобы много, но вполне достаточно, чтобы призадуматься о бренности преходящей жизни. И что Вы думаете, это попадание в больницу послужило ему (ей) «звоночком»? Ага, как же…
Вся энергия этого человека сосредоточена на том, чтобы выжить, чтобы «выкарабкаться». Оно, конечно, все объяснимо: инстинкт самосохранения и все такое, бороться за жизнь и в самом деле надо, но!.. А вдруг не удастся? Вдруг все усилия, направленные на это, окажутся напрасными? Тогда получится, что тот, какой-никакой, но все же отрезок времени с момента «звоночка», которым человек мог воспользоваться для подготовки к переходу в иную жизнь, окажется бездарно потраченным, дар Божий останется в пренебрежении.
В чем дело? Почему пожилой человек так судорожно хватается за жизнь (ключевое слово «судорожно»: всем существом, как если бы ничего важней не было продления существования), словно его неизбежная смерть по старости – где-то далеко-далеко?
Добро бы, опять же, юное создание, так ведь нет же! Он по опыту знает, что годы даже не «как птицы летят», а как сверхзвуковые самолеты. Ну хорошо, откачают его врачи, ну выпишут его – и что? Понимает же, что, сколько бы их там ни оставалось – этих лет или, пусть даже, одного-другого десятилетий – ускорение идет по нарастающей, они промелькнут как один день: чего ж с ума-то сходить, чего ж не задуматься всерьез?
Как можно не понимать, что все теперь проходит настолько стремительно, что продление жизни принципиального значения не имеет? Принципиально только ее качество – качество ее непреходящего духовного содержания, и тем принципиальней, чем ближе тот самый порог, о котором, по вполне понятным причинам, не хочется думать.
Почему же опасность умереть от болезни, приступа, травмы и других внезапных роковых вторжениях в течение жизни, воспринимается нами с полной ясностью, а, быть может, соседствующая по времени с этой опасностью, перспектива естественного «отправления в путь всея земли» – как что-то неактуальное?
…Потому что происходящее здесь и сейчас – происходит со мной. А то, что должно произойти по естественным причинам со мной же в скором времени (а оно скоро, сколько бы лет или даже десятилетий не оставалось до смертного часа) – это не со мной…
Абсурд? С логической точки зрения – да. Но разве мы в жизни руководствуемся логикой? Переживания реальности порой отличаются от ее рассудочного понимания.
photosight.ru. Фото: Александр Сергеев
Кому не знакомы состояния, когда он словно наблюдает за собой со стороны (разумеется, речь не о случаях, описанных в литературе, когда человек во время клинической смерти или под наркозом видит себя и окружающих его людей как бы в ракурсе), слышит себя говорящим, и только понимает, что действует и говорит он, а не кто-нибудь? А теперь вспомним, как мы воспринимаем воспоминания глубокого детства, когда мы чувствовали и думали по-другому? Правда, такое чувство, что ты словно понимаешь, что ребенок, чьими глазами ты всё видишь – это ты и есть? Подобное бывает, когда тебе кто-то снится, и ты понимаешь, что это именно он, хотя внешность незнакомая.
Также и тут: умом ты понимаешь, что вспоминаемое происходило с тобой, при тебе, но все равно такое чувство, как будто не с тобой, как будто во сне, как бы не в этой реальности. Да-да, так и есть, не в этой. Воспоминания унесли нас в иную, ненастоящую реальность, в реальность нас других.
Вот и будущее, даже если мы его всерьез принимаем в том отношении, что пытаемся успеть пожить-нажить, все равно в глубине души воспринимается нами, как принадлежащее к иной реальности. Да, мы умрем, но если это не здесь и не сейчас, то не так страшно, потому что произойдет это как бы и не с нами – в другой реальности, с другими нами.
И мы всеми силами стараемся не сокращать дистанцию между нами настоящими (как во временном смысле, так и в бытийном) и нами «тогдашними», поэтому и боимся разговоров о смерти. Пусть она остается там – в иной, виртуальной реальности, а мы будем жить в этой – нашей, настоящей.
Вдумаемся, какой характерный для нашего осуеченного мышления смысл мы вкладываем в слово «настоящее». Изначально оно значит «нынешнее», «теперешнее», «данное», а мы понимаем его как «истинное».
Для обмирщенного сознания «истинное» – то, что здесь и сейчас. Максимум то, что в будущем, но относится все же к «здешней» реальности. Все, что не отсюда целиком и полностью, что, как смерть является процессом или событием переходного характера, что представляет собой явление пограничное: что-либо такое, в чем соприкасаются реальность временная и вечная (и что, естественно, побуждает задуматься о смысле человеческой жизни, о вечных ценностях) – это все «иное», «другое», «нереальное», «ненастоящее». А коль «ненастоящее», так чего ж на это отвлекаться?
Старость, сам процесс старения – это последствие грехопадения: попущение Божие, направленное ко благу человека. По мере того, как осознаешь увеличение объема того, что в твоей жизни уже было, и сокращение того, что еще будет, отдаешь себе отчет в приближении к «пересадочной станции». Это дает возможность «к выходу подготовиться заблаговременно».
Если ты думаешь не столько о том, что транспорт идет в один конец и что однажды придется сойти, сколько о том, ради чего ты движешься в этом направлении, какова цель твоего путешествия; если думаешь о продолжении пути с пересадочной станции дальше – подготовка к выходу не доставит хлопот ни тебе, ни попутчикам.
Читайте также:
