Алексей Кузнецов
Май у нас — месяц советских праздников: как начинаем не в нашей стране изобретенным, но именно тут шире всего праздновавшимся Днем международной солидарности трудящихся, так и едем со всеми остановками до Международного дня защиты детей, тоже в СССР широко отмечавшегося. А что? Газеты-то все читали (День советской печати — 5 мая)? Радио все слышали (День радио — 7 мая)? Скарлатиной все болели (День медицинского работника — 12 мая)? Пионерами все были (День рождения Всесоюзной пионерской организации)? Так что когда поговорить о советском школьном образовании, как не в мае, некогда месяце упоительного ожидания полноценных советских каникул, а не нынешнего трехглавого ВПР-ОГЭ-ЕГЭ, будь они неладны.
Популярное суждение о нем, как ни странно, тоже трехглаво, ибо состоит из трех тезисов:
- Советское образование было лучшим в мире.
- Советскую систему намеренно развалили.
- Это сделано потому, что необразованной массой легче управлять.
Если вы, дорогой читатель, любите троллинг, спросите гордого носителя этих постулатов, в чем, собственно, состояли трудности управления самым образованным позднесоветским обществом, поголовно голосовавшим «за», твердо знавшим, что «надо — значит надо!» и «партия велела — комсомол ответил “Есть!”», и покатывавшимся со смеху над анекдотом: «А веревку дадут или с собой приносить?»
Спросите, почему при первой возможности самое образованное в мире население потащило к экранам телевизоров банки с водой на зарядку. Спросите… Впрочем, ответом вам, скорее всего, будет недоброе и нечленораздельное звукоиспускание, ибо вышеперечисленное — вопрос веры, и вас с вашей логикой никто не звал.
С вашей логикой вам сюда, к нам, в эту статью. Давайте разбираться.
«Лучшее в мире»
Нетрудно представить себе лучших в спорте: там в их пользу недвусмысленно свидетельствуют голы, очки, секунды и метры. Есть свои внятные критерии у лучших в бизнесе: индекс биржи, сумма прибыли, узнаваемость бренда. У образования до поры до времени кое-что объективное тоже можно выделить, например, уровень грамотности. Или количество средних школ «на душу населения». Однако сегодня в условиях почти поголовного среднего образования в сотне стран мира эти показатели уже не имеют значения. Их место заняло «качество». «Самое лучшее» значит «наиболее качественное». И вот тут-то и начинаются проблемы.
Дело в том, что «качество» — понятие не только растяжимое («осетрина второй свежести»), но и довольно неопределенное. Вот, например, несколько лет назад автор встретил в Сети аргумент немолодой уже женщины: «Я до сих пор помню наизусть письмо Татьяны Онегину, которое сдавала учительнице в 8-м классе!» Что тут скажешь? Во-первых, это, скорее, характеристика памяти (с которой ее следует поздравить); а во-вторых, хочется тихонечко спросить: «А зачем?» Каков практический смысл в способности без подглядывания воспроизвести текст? Многие из людей в возрасте 50+ помнят клятву юного пионера и текст гимна СССР, и что? Средний актер провинциального драмтеатра помнит наизусть десятки ролей в диапазоне от Чацкого до шестого козленка, он что — высокообразованный человек?
Качественное образование полностью соответствует поставленным перед ним обществом (на самом деле государством, конечно) задачам. Они, эти задачи, в основном сводятся к профессиональным, социальным и идеологическим.
В педагогике положительные результаты — дело не только отложенное, но и относительное.
Успех первого выпуска Царскосельского лицея не в том, что он помог сформироваться великому поэту (и вообще его известность в первую очередь благодаря дважды ссыльному литератору Пушкину и двум государственным преступникам-каторжникам Пущину и Кюхельбекеру — полный педагогический провал с точки зрения государства).
Его успех в том, что из него в немалом количестве вышли те, кого и положено было готовить, крупные государственные деятели: тут и Горчаков, и Корф, и адмирал Матюшкин, и 5 тайных советников…
Если мы говорим о школьном образовании, то профессиональные навыки не следует понимать буквально, школы не выпускают готовых специалистов. Здесь скорее следует говорить о выработке базовых умений, об «обучаемости». Выпускник средней школы быстро научится выполнять обязанности, не требующие серьезной специальной подготовки (секретарь, продавец, телеграфист), или перейдет на качественно новый уровень, где учебные навыки помогут ему приобрести сложную квалификацию (врач, инженер, геолог, учитель).
Есть широко приписываемая Бисмарку фраза: «Франко-прусскую войну выиграл прусский учитель». На самом деле сказал нечто похожее другой человек про другую войну. Лейпцигский профессор географии Оскар Пешель написал после австро-прусской 1866 года: «…Народное образование играет решающую роль в войне… Когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем». Чем образованнее человек, тем легче обучить его новым навыкам и умениям (так что не надейтесь, что военные без боя отдадут призыв людей с высшим образованием). Рекруты из крестьян в XVIII веке, как известно, не понимали «право» и «лево» (зачем оно крестьянину?), а умение усваивать абстрактные понятия у них развито не было, вот и появилось знаменитое «сено-солома».
В 1970-80-е стране нужны были инженеры, и в советской школе было немало черчения, богато физики (в том числе даже обрывочные сведения о теории относительности) и очень много математики, включая начала матанализа и стереометрию. А вот широких контактов советского человека с капиталистической заграницей не предполагалось, поэтому за исключением выпускников довольно немногочисленных спецшкол, говоривших на очень старомодном, но все-таки довольно свободном английском или французском, рядовой школьник-«хорошист» на выпускном экзамене мог прочитать небольшой несложный текст со словарем и наизусть рассказать одну из заранее выученных тем («Владимир Ильич Ленин воз борн ин эйтин севенти ин зе сити оф Симбирск нау Ульяновск»). Гуманитарные предметы обслуживали воспитательную («идеологическую») составляющую.
В результате из 10-го класса выходила заготовка «советского человека — человека коммунистического будущего» образца 1970+: инженера/технолога/геолога, члена КПСС, приученного читать (вот это, кстати, напрасно было, как выяснилось), военнообязанного (НВП, а как же!).
Знаний в голове у этой заготовки было немало, а вот умений эти знания добывать...
Многие первокурсники, оказавшись в институтских аудиториях, слышали от преподавателей: «А теперь забудьте то, чему вас учили в школе!» На самом деле речь шла не о содержании образования (в общем-то, ложных сведений советская школа своим ученикам не впихивала), а о подходе к нему: вызубрить-ответить.
Почему она сломалась?
Социальная задача советской школы (как и любой массовой системы образования в ХХ веке) — служить социальным лифтом. Здесь — никаких претензий: дети крестьян исправно становились инженерами, завлабами и профессорами. Система могла вставлять отдельные палки в отдельные колеса (сегодня хорошо известно, что многим юношам и девушкам в 50-е–80-е годы серьезно подкорректировала их планы на будущее «инвалидность по пятому пункту»), но в целом трудолюбие вознаграждалось. Другое дело, что этот лифт на верхних этажах плохо работал сам по себе, если к нему не прилагались партийность и незапятнанная анкета, но это не тема нашего сегодняшнего разговора: на средних этажах он свое дело делал.
Правда, довольно заметный удар был нанесен по этой функции в середине 1970-х, когда в «борьбе за качество» РОНО и ГорОНО начали выкручивать руки директорам с тем, чтобы в школах как можно меньше ставили неудовлетворительные итоговые оценки. В результате количество «второгодников» начало неуклонно снижаться, но и уровень требований заметно «просел».
Лучшая — не лучшая, а свою задачу советская школа выполняла — она растила советского человека для жизни в советском обществе; другое дело, что многое из того, чему учили, оказалось «за бортом» после того, как жизнь нашего общества резко изменилась. Однако упрекать за это школу было бы нечестно — консервативная по своей природе, она, естественно, работала на совсем другое «завтра».
В 1990-е годы система постепенно (в школе мало что происходит резко) начала рушиться. Причин тому множество.
Во-первых, «сдулась» идеологическая составляющая, а ведь она была не «пятой спицей в колеснице», а одним из краеугольных камней этой системы, на котором покоилась значительная часть так называемой «воспитательной работы».
Во-вторых, оставленные практически «без присмотру» (учителя, работавшие в 1990-е, эту часть своего бытия вспоминают, как правило, с удовольствием) со стороны чиновников, школы начали «идти своим путем», в результате чего возникло нехарактерное для позднесоветского времени разнообразие: вместо «массовой школы», слегка разбавленной языковыми спецшколами и исчезающе малым количеством других учебных заведений «с уклоном», как грибы после дождя пошли гимназии и прогимназии, лицеи и предуниверсарии, пансионы и авторские школы. Кто в погоне за коммерческой составляющей, кто — за свободой творчества — но они начали создавать свои схемы и программы, вводить новые предметы и системы аттестации. Учителя с творческой жилкой и мотивированные на учебу дети начали потихонечку скапливаться под одной крышей, предоставляя бывшим одноклассникам получать удовольствие от лоботрясничества в компании себе подобных под аккомпанемент бессильного рыка математички МарьВанны.
В-третьих, образовательное пространство оказалось привлекательным полем для экспериментов, широко проводившихся как отдельными руководителями, так и целыми институтами. В школах отменялись, а затем восстанавливались (неважно, под каким названием) обществоведение и НВП, в «началке» завертелся бесконечный круговорот систем «один-три» и «один-четыре», деятели Федерального собрания не реже раза в месяц начали требовать введения новых предметов в диапазоне от «Основ антикоррупционной политики» до робототехники, пошли баталии вокруг «Основ религиозной культуры и светской этики», грозным утесом возвысился ЕГЭ, прошел вал обвальных «слияний и поглощений», в результате которых некоторые директора теперь не знают в лицо не только немалую часть своих учителей, но даже и часть вверенных им зданий… А что такого — все учились в школе, все понимают в воспитании детей, отчего не пореформировать?
Каждый последующий министр рано или поздно покидал свой пост под все более громкое улюлюкание профессионального сообщества и активной части родителей, но реформаторского зуда это почему-то не убавляло.
Разумеется, у части наших сограждан, вообще любящих усмотреть в происходящем вокруг злую волю, «закулису» и прочие козни, уверенных, что коронавируса не существует и одновременно — что он изобретен в американских лабораториях, что технология 5G «зомбирует», а цифровые технологии в образовании «нейропрограммируют», не могла не возникнуть уверенность, что все происходящее — результат сознательной политики по оболваниванию населения. Детали (кто именно стоит за этой политикой — злокозненное Мировое правительство или зловредное собственное) мало что меняют в конечном выводе: «Спасайся кто может!»
Между тем, ларчик открывается до обидного просто. Отечественная система образования не имеет внятного ответа на вопрос: «Что мы хотим получить на выходе?»
Что же?
В Законе об образовании сказано немало прекрасных слов. Вот, например: «Гуманистический характер образования, приоритет жизни и здоровья человека, прав и свобод личности, свободного развития личности, воспитание взаимоуважения, трудолюбия, гражданственности, патриотизма, ответственности, правовой культуры, бережного отношения к природе и окружающей среде, рационального природопользования».
Или: «Свобода выбора получения образования согласно склонностям и потребностям человека, создание условий для самореализации каждого человека, свободное развитие его способностей, включая предоставление права выбора форм получения образования, форм обучения, организации, осуществляющей образовательную деятельность, направленности образования в пределах, предоставленных системой образования, а также предоставление педагогическим работникам свободы в выборе форм обучения, методов обучения и воспитания».
Но если обратиться к практике, то внятного понимания того, что такое желаемый образ выпускника средней школы, мы не наблюдаем даже в первом приближении. Если мы ставим задачу приобретения определенной суммы знаний (вообще-то это прошлый век!), то сумма эта четко не определена (а попытки определить ее, вроде историко-культурного стандарта, включающего в себя «принципиальные оценки ключевых событий прошлого, основные подходы к преподаванию отечественной истории в современной школе с перечнем обязательных для изучения тем, понятий и терминов, событий и персоналий», равно далеки и от научных воззрений, и от практических потребностей образованного человека). А если мы стремимся научить ребенка учиться и создать максимально комфортные условия для гармоничного развития личности, то это не так делается. То есть совсем не так.
Иными словами, школа есть, а вот зачем она — большой вопрос. Именно в этой плоскости, а не в злокозненной деятельности некоей группы могущественных тайных злодеев и лежит, по нашему мнению, ответ на вопрос: «почему так коряво».
Когда трава была зеленее…
Беспомощность тех, кто отвечает за государственную политику в сфере образования и воспитания молодежи, отлично передают периодически озвучиваемые призывы «вернуть как было».
Вот свежайший пример: после трагедии в Казани, когда в школе от рук убийцы погибли дети и взрослые, Уполномоченный по правам ребенка в Республике Татарстан заявила: «Пока не будет государственной идеологии, пока дети не будут заняты внеурочно так, как это было в СССР, причем эта занятость должна обеспечиваться государством <…> если мы сейчас кардинально не изменим нашу систему, то, к сожалению, ситуация будет повторяться. Далеко не каждая семья, особенно многодетная, потянет кружки, особенно если ребенок хочет посещать разные кружки». Вот что поделаешь, если в сознании чиновницы проблема внеурочной занятости детей так прочно сцеплена с государственной идеологией (кстати, прямо запрещенной п.2 ст.13 Конституции РФ), что она даже не понимает разницу между государственными расходами на кружки и детские клубы и забиванием юным гражданам мозгов «единственно верными установками»?
А «программа» предыдущего образовательного министра Ольги Васильевой, не придумавшей за первые полгода своего нахождения в должности ничего нового, кроме возврата к единым учебникам, патриотического воспитания и восстановления УПК, дежурства по классу и школьных производственных бригад?
Людям, ратующим за «восстановление лучшей в мире советской системы образования», хочется напомнить замечательные строки Александра Городницкого: «Ностальгия — тоска не по дому, а тоска по себе самому».
Наши дети не станут ни счастливее, ни образованнее, если опрокинуть их в наше прошлое, которое кажется нам радужным только потому, что мы были молоды, перед нами открывались сияющие перспективы, а папа и мама были живы.
Прошлое никогда не вернется. Никогда учителя не будут пользоваться прежним авторитетом, поскольку перестали быть главным источником знаний. Шахматный кружок не будет играть в жизни ребенка такой роли, как во времена юного Толи Карпова — шахматное обучение да и сама игра в значительной степени переместились в интернет. Ребенок не станет день напролет сидеть в обнимку с книгой, теперь у него есть планшет и телефон, они интереснее и разнообразнее.
Сегодняшний и особенно завтрашний специалист будут учиться всю жизнь, это уже понятно. В этой ситуации задача школы — учить работать с информацией, находить ее, проверять, систематизировать.
Конечно, базовые навыки остаются, уметь считать надо, хотя бы на случай, если разрядится телефон с калькулятором. Но вот учить наизусть столицы африканских государств, как это делал автор 30 с лишним лет назад к вступительному экзамену по географии — ей-Богу, лишнее…
Можно неодобрительно цокать языком и сетовать на времена и нравы — собственно, наши предки всегда так делали, и им, по слухам, становилось легче; в любом случае от этого не будет вреда. А вот пытаться загнуть времена и нравы в обратную сторону через колено никому не удавалось.
Не сто́ит и пытаться.
