«Дух мой молится, а ум остается без плода». Такие слова есть у апостола Павла. Далее он говорит о том, что хочет молиться и духом, и умом. Причем количество слов в молитве при участии ума может быть несоизмеримо меньше, чем длинные молитвословия при рассеянном, «не включенном» уме, а польза все равно будет больше. Сказанное вполне относится к объяснению Литургии, к так называемой миссионерской Литургии.
У Церкви должно быть в духовных кладовых много всякого добра. Но не все добро для всех, и тем более не все для всех сразу. Если кто-то хорошо знает и любит службу, так что окунается в нее, как рыба в воду, тому, конечно, станут мешать или покажутся раздражительными частые перерывы и объяснительные речи. Хотя и такой человек непременно услышит либо нечто новое, либо по-новому ощутит давно известное. Но насильно мил не будешь. И кому подобные служения не по душе, тот на них пусть и не ходит. Благо они у нас служатся редко и далеко не везде. А вот простому христианину, которому словосочетание «литургическое богословие» вообще ничего не говорит, присутствие на такой службе должно быть полезно.
По сути, миссионерские отступления или словесные вставки в данном случае сродни проповеди. И проповедей, оказывается, на службе может быть много. Я лично думаю, что начиная от Херувимской песни, через Символ веры, принесение Евхаристии и до самого Отче наш, разрывать службу не надо. Вся она в этой своей части есть один нерасчлененный поток благодатных внушений и действий Духа, на которые нужно отзываться, не прекращая молитвы. А вот в другие моменты службы пояснения и слова очень уместны.
Возьмем начало службы. После прочтения часов можно говорить слово предваряющее службу. Это может быть напоминание о том, как учит молиться Евангелие. Оно учит молиться дерзновенно и неотступно (как бедная вдова), простив доли должникам предварительно, видя перед собой свои грехи (как мытарь). Слово после Евангелия не только уместно, но и необходимо. Писание нужно объяснять, и «горе мне, если не благовествую». Затем можно говорить перед Херувимской, чтобы, как предлагалось ранее, до молитвы Господней уже не перерываться. Перед причастием верных может быть еще слово, дабы не было хождения по храму и всякой неуместной возни. И после отпуста опять удобно говорить с народом или о самой службе, или на другую тему, держа руку на пульсе и стараясь почувствовать – не перебрали ли мы лимит человеческих сил и внимания. Итого получается пять раз, что представляет из себя в идеале подлинную царскую трапезу с «закусками», «переменами главных блюд» и «десертом». Критиковать саму возможность подобной практики мне кажется нельзя.
Критиковать можно в конструктивном ключе само исполнение и воплощение идеи. Скажем, характер Литургии у нас возвышенный, радостный и хвалебно-благодарственный. Соответственно, краткие поясняющие речи и поучения, должны быть по духу и тону в соответствии сходом самой службы. Если слово будет вялым, или затянутым, если оно будет звучать так, «как мокрое горит», то это будет только мучить сердце молящихся людей и сбивать их. Сердце будет вынужденно то взлетать, то опадать, как на «американских горках», и, измучившись в конец от такого миссионерства, человек признает саму идею в целом неуспешною. То есть дело – за качеством поучения, за солью и уместностью слов, вернее – глаголов, благовествуемых силою многою. Если грамотного, имеющего опыт пастыря, к тому же хотящего нести сей крест, а не убегающего от навязанного послушания, нет, то и работы нет. Есть очередная раздражающая формальность. А если есть священник, который может и хочет совершать подобное служение, готовиться к нему, и проч., то дело будет, и плоды будут.
Вообще речь нужно вести о том, чтобы поднять на должную высоту Литургию Слова. Христианское служение есть служение словесное и предоставление себя Богу в жертву разумную. Поэтому без сомнения лучше пять раз по пять минут обратиться к людям с разъяснением и назиданием, чем привычно «съедать» по сорок минут литургического времени обременительно затянутым чтением, например, записок при поминании.
И дело-то все в том, что зело согрешают те, кто считает словесный труд и подобные усилия чем-то очень незначительным. Слово ведь – семя, а сеятель – Сын Человеческий, а поле – мир. Откуда взяться в мире сынам Царства, если мы сеянием пренебрегаем? Иного способа созидать и приращивать Церковь Господь нам не оставил. Поэтому говорить надо. И даже те, кто считает подобную проповедь несвоевременной, могут вспомнить апостола Павла, писавшего Тимофею: «Проповедуй слово, настой во время и не во время» (2 Тим. 4:2)