«Я не хочу, чтобы ты тут жила»
Нина Ефимова, мама 7-летнего и 3-летнего сыновей:
— Я очень ленивая, уставшая и иногда выгорающая мама. Из-за этого себя чувствую мамой-двоечницей. У меня два мальчика, Ваня и Паша. Ване 7 лет, Паше 3 года и 9 месяцев.
Они очень диалогичные, обнимательные мальчишки. Ваня вообще очень деликатный, но бывает по-разному. Как-то он мне сказал: «Мама, фу, от тебя воняет». На самом деле это была правда: у Паши поднялась высокая температура, и я дня два не мылась. Сначала я обиделась. Потом подумала и спросила:
— Ваня, а ты сейчас хотел меня обидеть?
Он удивился.
— Нет.
— Ну, вообще получилось обидно. Попробуй сказать то же самое так, чтобы было не обидно.
— Мама, мне сейчас от тебя неприятно пахнет.
И уже правда не обидно, потому что он постарался. Как тут обижаться?
Паша, например, иногда обзывается, может сказать «мама, уйди!» или «мама плохая». Недавно проснулся ночью и орет. Сложно назвать «плачет» — именно орет. Я подхожу, он орет: «Мама, уходи!» Пошла в туалет, потому что просто очень хотела, он побежал за мной, со всех сил стал дубасить по двери и орать. Когда я вышла, он сказал: «Мама, я не хочу, чтобы ты тут жила!» И ушел снова орать в детскую.
Я вроде и понимаю, что ему почему-то плохо, но все равно растерялась и расстроилась. Села рядом и говорю: «Ты проснулся и заплакал. Захотел к маме. Когда мама пришла, ты разозлился. Сказал, чтобы мама ушла. И снова заплакал».
Тогда Паша стал реветь чуточку потише. Потом опять громче. Потом пришел ко мне, немного посидел на руках, попросил кусочек сыра и сказал, что дальше сам и чтобы я шла спать. И уснул.
Это было самое яркое проявление «мама, уйди». Но такое у Паши часто случается. Иногда я спрашиваю: «Ты хочешь побыть один?» Или отвечаю, что не уйду, потому что то-то и то-то. Когда он говорит, что мама плохая, спрашиваю: «Ты очень сильно обиделся на маму?» — «Да». Ну и дальше полегче…
Вроде понимаешь, что ребенок выражает этими словами какое-то свое страдание, причем страдание в моменте. Он говорит не о том, что не любит маму, а о том, что именно сейчас он на меня злится: что-то не может или я не разрешила, а ему плохо — и виновата мама.
Иногда мама виновата даже не потому, что она все это устроила, а потому что она вообще за все отвечает, это выражается в возмущенной фразе «ну мам!!!» — даже если трагедия произошла без моего участия. И «не люблю» скорее показывает силу эмоции, а не отношение в целом.
И все равно я теряюсь, расстраиваюсь, обижаюсь сама. Потом худо-бедно пытаюсь вернуть себя к реальности.
У старшего еще лет в пять был период обзывалок. Нас спасла игра, когда на детскую обзывалку отвечаешь «а ты кабачок» — и дальше вместе придумываем смешные обзывалки. Недавно с младшим это тоже сработало. Не помню, как он меня обозвал, но было неприятно. Я сказала, что это обидное слово: «Обидно обзываться не надо, давай придумывать смешные обзывалки». Паша увлекся игрой и забыл про то слово.
Ваня всегда готов обниматься — с ним помириться несложно, он мягкий. Паша застрял в кризисе, а может, характер. Часто отжигает, и обнять его можно далеко не всегда. Но с ним хорошо работает, когда настаиваешь на общении не в моменте, а вообще уделяешь больше внимания, и потом он смягчается. В бурю что-то сделать уже труднее.
«Мама, уйди!»
Анастасия Шведова, мама двоих детей, старшей дочери 5 лет:
— Если моя пятилетняя дочь после садика закрывает дверь в свою комнату, я знаю, что к ней не надо ходить, и уважаю ее выбор: она устала и хочет поиграть одна. Если зову ее поесть, стучу и приглашаю: «Давай ты сейчас перекусишь, потом доиграешь?»
В порыве гнева она может крикнуть: «Мама, уйди!» Тогда спокойным голосом отвечаю: «Я вижу, что у тебя плохое настроение, но со мной нельзя так разговаривать», — и ухожу. Но не с видом, что я обиделась на ее слова, а именно с формулировкой, что со мной так нельзя. И дочь учится понимать, что, если вдруг ей тоже кто-то будет хамить, переходя на повышенные тона, она сможет сказать: «Со мной так нельзя».
Если ребенок говорит «мама, уйди», это хорошо — значит, есть некая степень доверия, когда ребенок может с вами общаться на равных и не бояться. Хотя, конечно, второе удобнее для родителей, но у этого есть обратная сторона — тогда ребенок будет удобным для всех вокруг. Привыкнув подчиняться, он не будет знать, как отстаивать свои права и личные границы.
Перед тем, как мы пошли в детский сад, я научила свою дочь говорить «нет». Если, например, она что-то не любит, если ее трогают, обнимают, она может спокойно вытянуть руку и сказать «нет». Даже бабушке. Я объясняю, что ребенок не любит обнимашки и это не грубость — она учится говорить «нет», чтобы в будущем в случае чего не терпеть чужие прикосновения и насилие.
Мне очень важно, чтобы дочь могла отстаивать свое мнение, могла со мной спорить и понимала, что спорить надо с аргументами, а не просто ругаться. Мы всегда пытаемся найти решение. Даже если происходит какой-то конфликт, мы потом в спокойной обстановке про него говорим. Причем чаще всего выясняется, что дочь просто голодна или устала после сада — конечно, там она ходила по струнке, а перед мамой и папой можно наконец быть самой собой.
«Ты плохая, плохая…»
Лариса, мама 6-летнего сына:
— Когда Ване было пять лет, я не могла понять, почему злость и обиду он выливает только на меня, хотя их причина не во мне. Он мог подбежать и бить ногами мне по ногам так, что оставались синяки. Говорил: «Ты плохая, плохая…» — но не всегда. Раз эмоции переполняют, может быть и не до слов.
Уже два лета подряд он работает с логопедом-нейропсихологом. Именно с ней я проговорила свою проблему, и она предложила, что можно сделать.
Первое — шумно и громко подышать. Насколько сильно Ваня зол, настолько громко пусть и дышит. Не зашло. Ребенок в 5 лет не мог сделать несколько одновременно скоординированных действий.
Второе — скомкать и кинуть бумажку, выплеснуть всю злость на нее. Тоже не зашло. Надо остановиться, скомкать, бросить… Так себе идея.
Третье — сильно сжать кулаки и потопать ножками. Вот это у нас получилось! Сначала, конечно, не очень: пинок мне по ноге, а потом потопать. Но я постоянно проговаривала: «Ты злишься. Очень злишься. Ты можешь потопать со всей силы. Сожми кулаки и попрыгай… А теперь скажи мне, что тебя так разозлило».
Повторяла как попугай прямо. Через месяца три-четыре уже не было такой сильной агрессии. Ребенок понял (я надеюсь), что он имеет право злиться, что он может это выражать приемлемым способом и что я его выслушаю.
Мы говорили про эмоции: и просто дома, и на улице — про людей, про персонажей, про животных. Еще есть терапевтические сказки. Все это помогает не быстро — на полгода работы точно.
Разговаривать пришлось очень много. Но проблему мы решили.
«Я люблю тебя любого»
Лидия, мама 4-летнего и 2-летнего сыновей:
— У меня двое детей — одному сыну четыре года, второму два. С младшим есть сложности. Он очень много кричит, может устроить несколько истерик за день, иногда они затягиваются на 40 минут. Я не всегда понимаю, чего он от меня хочет — может взорваться на ровном месте. И это тяжело.
Если я не в ресурсе, завожусь и начинаю кричать вместе с ним. Понимаю, что это не очень по-взрослому. Когда есть ресурс, я справляюсь. Поэтому первое и самое сложное — оставаться спокойной.
Второе — принять для себя, какое поведение я буду поддерживать постоянно. Условно, если я сказала, что сначала мы едим суп, а потом хлеб, ни в коем разе, ни при каких истериках от этого правила мы отходить не будем. Мама сказала, что сначала суп. Точка. У нас в семье такое правило. Если все четко, в какой-то момент ребенок это принимает и истерика сокращается.
Помогает режим: ребенок знает, когда у него обед, завтрак и ужин, когда он встает и когда ложится, когда спит.
Сейчас я выработала еще один вариант. Сначала сажусь рядом с ним во время истерики на пол или на диван: «Я в любой момент готова взять тебя на ручки. Я открыта. Ты готов? Да, мне тяжело даются твои истерики. Но я люблю тебя любого. Ты мне дорог. Ты мой золотой мальчик. Когда ты будешь готов, приходи», — я протягиваю руку и смотрю, готов он пойти ко мне или ему еще надо выплеснуть эмоции.
Если готов, помогаю встать, беру на ручки, глажу, успокаиваю, рассказываю, что мама его любит: «Понимаю, ты расстроился. Да, солнышко, мама тебя любит любого. Да, мне сложно, но в нашей семье есть правило…» — я смотрю по ситуации, какие слова в этот момент говорить, чтобы истерика не продолжалась и чтобы он видел, что я его поддерживаю в любой ситуации.
А если ему надо выплеснуть эмоции, то продолжаю сидеть рядом: «Как только ты будешь готов, я готова взять тебя на ручки». Да, мне не нравятся эти истерики, мне неприятно, но я поддерживающая и любящая мама.
Еще важный момент — в свое время я специально проходила курс Меседу Булач «Сенсорное развитие ребенка». Когда сын злится, кричит, начинает меня щипать или бить, есть ощущение, что ему не хватает нагрузки для мышц. У меня тоже такое бывает: когда злюсь, мне хорошо бы побить грушу.
Поэтому в моменты игры я делаю ему сдавливающий массаж, чтобы нагрузка на мышцы была больше. Иногда даю поносить утяжеленный рюкзачок — туда можно положить игрушки, не одну бутылочку воды, а три, только в разные места, чтобы было равномерное давление на плечи. Под более тяжелым одеялом укладываю спать: ночью он раскрывается, а днем я кладу его под три. И это нам тоже очень помогает, я вижу результат.
«Что ни день, то битва»
Алёна, мама троих детей, старшим по 9 лет:
— Ситуаций, где я потерпела фиаско, много. Но мы все до сих пор живы, хотя порой дергается не только глаз, но и все лицо. Держать лицо меня, кстати, научили мои дети. У меня двойняшки, им по 9 лет, еще есть младший сын — ему год.
Из недавнего: было родительское собрание, на котором разбирали конфликт между мальчиком и девочкой. Мои двое выступали свидетелями. Но в процессе выяснилось, что тот мальчик ударил и одну мою дочь, которая полезла защищать подругу. Ситуацию разобрали, виновные извинились. Применение силы к одноклассницам осудили. Родители поглядывают на дверь.
И тут вторая дочь просит слово: мол, всех выслушали, а я молчу. И с тяжелым голубоглазым взглядом из-под русой челки твердо выдает: «Еще раз тронет сестру — двину в морду. И ты, мам, меня не остановишь». И садится. В полной тишине.
Я заливаюсь краской и ищу, под каким плинтусом тихо умереть от родительского позора, но успеваю твердо похвалить, что молодец — сестру надо беречь, честно предупредить хулигана о возмездии тоже очень правильно, а вот над подбором слов мы поработаем уже дома.
Потом, конечно, наедине с ней договорились, что бить никого не надо, а надо идти к учителю или сразу к директору, пусть казнями занимаются они.
Дома с конфликтами проще, уколоть словами меня нелегко. А вечером у меня чай и шоколадка — думаю о них в очередном скандале.
«Вот тебе, доченька, новые прекрасные штаны, точно такие, как твои любимые, но без дырок. Вау же, да, милая?» — «Нет, мама, это тряпка, а не штаны, я в них страшная и жирная, носи сама такую гадость, ничего ты в моем стиле не понимаешь».
Ну ок, несу штаны другой дочери, говорю: «Забирай себе, а сестра пусть ходит в старых, у тебя теперь больше простора для стильных образов». Тут уже несется первая — как же так, лишили подарка, отняли такую ценную вещь. Штаны становятся нужными обеим, небольшая перепалка, договариваются носить по очереди.
Что ни день, то какая-нибудь битва. Но зато мы точно умрем не от скуки.
«Без истерик не будет»
Юлия, мама 3-летнего сына:
— Сегодня ребенок сделал мне больно. Ему три с половиной года. Мы дурачились, обнимались, я качала его на руках в несколько заходов (18 килограммов!) и пела песни. Потом «мама устала», и мы плюхнулись на кровать. Пока я переводила дух, сын залез на меня сверху, постоял немного на ребрах и решил прыгнуть мне на живот. Увидев готовность к прыжку, я спросила:
— Дорогой, ты хочешь на меня прыгнуть?
— Да.
— Но если ты на меня прыгнешь, мне будет больно, я расстроюсь и не захочу с тобой дальше играть. Пожалуйста, не прыгай на меня, не делай мне больно.
Секунды сомнений. Повторяю свои слова. Еще несколько секунд, и вот он отталкивается и прыгает. Ойкаю, сажусь, проговариваю: «Мне больно, я расстроена, я не хочу больше лежать на кровати, я пойду убираться на кухне».
Начинает орать.
Спрашиваю его, что нужно сделать, чтобы я перестала расстраиваться. Игнорирует. В сотый раз рассказываю, что, если обидел кого-то или сделал больно, тем более если знал, что так и будет, надо извиниться и больше так не делать. Но ребенок продолжает нечленораздельно возмущаться, требует не уходить и снова носить на ручках.
Я иду на кухню и убираюсь. Он орет рядом. Пробует запрыгнуть на меня с табуретки. Я спокойна, меня не пробить. Рассказываю, что он был не прав, что, если он хочет, чтобы я взяла его на ручки, он должен извиниться. Он вопит, что я не права, это несправедливо, это я его должна на ручки брать, а он не прыгал и не знал.
Спустя 15 минут понимаю, что хватит. Процесс воспитания не сложился.
Он уже небось не помнит, почему именно канючит и чего требует. И чем я расстроена. Ладно, думаю, в следующий раз. Беру на ручки. Вцепляется в меня, обнимает за шею:
— Прости, — шепчет мне в ухо.
— Ты хотел извиниться, когда я тебя на ручки возьму?
— Да.
Конечно, я все равно сказала, что раз он виноват, то сначала он извиняется, а не я его поднимаю. И что если он хочет извиниться у меня «на ручках», то я бы поняла его, если бы он сказал мне об этом сразу, а не просто орал.
В ребенке постоянно бушуют эмоции, которых он не понимает, его мозг непрерывно обучается и рождает новые нейронные связи.
И все это в таком объеме, что нам, взрослым, и не снилось. Ребенок в 2–3 года не может сказать: «Мам, я один посижу в комнате, в машинки поиграю, не трогай меня пока, пожалуйста». Ему нужно доверенное лицо, кто поможет ему со всем справиться, на кого можно выплеснуть весь негатив и во всем разобраться. А кто это доверенное лицо в большинстве случаев? Конечно, мама.
Мне вообще очень помогли книги. Не столько по психологии, их много и они очень разные, а по физиологии. О том, как устроен детский мозг и что и когда происходит именно с физиологической точки зрения. Ведь о методах воспитания и подходах еще можно поспорить, но биологические процессы невозможно отрицать.
Я не принимаю истерики на свой счет. Это довольно сложно было сделать, но в какой-то момент меня перещелкнуло. Я поняла, что его истерика — это только его истерика. И я буду рядом, я подожду, когда он позволит мне ему помочь, когда он будет согласен, чтобы я его утешила. Но сейчас он вопит, и это никак на меня не действует. Ему не больно, не страшно, он просто недоволен, он сейчас меня все равно не слышит, что бы я ни делала.
Поэтому я могу сидеть и спокойно есть свой завтрак, пока он лежит рядом и орет, что у вилки три зубчика, а он хочет вилку, у которой 10 зубчиков вот прямо сейчас. И его крайне расстроило, что у нас такой нет. И рисовать он такую не хочет. И мастерить тоже. Он хочет, чтобы именно у этой вилки зубчики еще отрасли. Но чтобы она не менялась. И сам в итоге запутался. От этого еще обиднее стало, и — «мама, не подходи, аааа…». Что-то пошло не так, его перемкнуло. Ему нужно две минуты орать и проживать эту несправедливость, после чего его можно будет обнять, проговорить и отпустить ситуацию. А за эти две минуты я еще могу насладиться теплым омлетом.
Без истерик не будет. Так устроена психика: покой — стресс — мобилизация — слезы — покой.
Сын идет в садик, где держится молодцом, все сам делает, узнает много нового и прекрасно себя ведет. Это требует от него очень много сил и внимания. И когда я забираю его, он может вылить на меня все, что копил этот день. И он должен это вылить, чтобы «обнулиться» и вернуться к состоянию покоя. Не всегда получится перевести это в игру и отбегать на детской площадке.
Я — мама, самый важный и главный его человек. Тот, кому сын больше всего доверяет, кого он больше всех любит. Именно со мной он может расслабиться и выдохнуть. И я должна быть сильной, чтобы выдержать этот напор, просто потому что он — ребенок. И я его люблю. И эта любовь дает намного больше, чем можно себе представить.
«Он может не заметить, что “как-то не так ответил”»
Юлия Романовская, мама троих детей, старшим сыновьям 7 и 10 лет:
— Моим старшим сыновьям 7 и 10 лет. Они живут в одной комнате и в целом достаточно нормально общаются. У них есть какие-то общие интересы, игры и совместное время. Но есть и поводы для ссор. Обычно они меня не сильно задевают, поскольку у большинства есть конкретная причина, с которой можно работать.
Несколько месяцев назад старший стал постоянно срываться на брата по абсолютно надуманным поводам. Чаще всего что-то вроде «не смотри в мой ноутбук, не подходи ко мне, не смотри, чем я занимаюсь». Младшему нельзя было оказаться рядом и услышать, о чем мы разговариваем со старшим, даже если в этом вроде как никакого секрета.
В общем, на любое присутствие брата старший реагировал очень эмоционально: криками, злостью, которую он еле сдерживал, слезами. Я напоминала, что комната принадлежит им двоим, а если старший хочет, чтобы кто-то не видел экран его ноутбука, то он сам должен об этом позаботиться: сесть в угол, закрыться шторой и надеть наушники. Иногда пыталась свести все в шутку, спрашивая, можно ли брату дышать. Помогало не сильно.
При этом он и со мной стал меньше общаться, проводя все свое свободное время за играми и видео. У нас пропали разговоры обо всем и ни о чем за завтраком. На все мои попытки выяснить причины и вопрос «что случилось?» я чаще всего получала выдавленное «ничего».
Некоторые родители могут посчитать это грубостью в свой адрес. Я помню себя в подростковом возрасте и мамины претензии, что я не тем тоном с ней разговариваю, хотя я не делала этого специально. Просто не могла в ответ на ее фразы отвечать милым голоском, и она это воспринимала как грубость.
Я стараюсь не принимать на свой счет тон детей. Ребенок может устать, расстроиться из-за учебы, отношений с друзьями или в семье. Расстроиться, что проиграл в компьютерной игре в конце концов. И он может даже не заметить, что «как-то не так ответил».
Я понимала, что у сына есть какая-то внутренняя проблема. Но и выходить с ним на разговор было бесполезно, он бы просто закрылся и молчал.
Интуиция подсказывала, что мне сперва нужно вытащить его из этого состояния, без этого ничего не получится. И я выбрала качественно провести время вдвоем — просто чтобы поднять ему настроение.
Мы поехали в кафе. Изначально был план вкусно накормить, задобрить и поговорить. Но отпустило его только к концу ужина. До этого мы просто молча ехали туда и ели каждый свое.
Так как он хотя бы снова стал меня слушать, мы посовещались и поехали в боулинг. Там он еще больше расслабился, и наконец-то по дороге домой мы болтали обо всем. Я почувствовала, что напряжение и в нем, и между нами ушло. Мы так и не поговорили о проблеме — я боялась разговором вернуть его в негатив и решила просто наслаждаться моментом.
Но при этом, как ни странно, ситуация разрешилась. Я это объясняю тем, что причина была именно во внутреннем напряжении. Как таковой причины этого напряжения я не видела — скорее всего, накопилось все по мелочи. А как при этом расслабиться и выдохнуть самостоятельно, он не знал.
Дети имеют право на эмоции, любые. А я имею право дать понять, что мне что-то не нравится. Я учу их распознавать свои эмоции и желания и говорить о них прямо. Вместо «как ты с матерью разговариваешь, не смей мне грубить!» учу фразам вроде «я сейчас не в настроении и не хочу разговаривать об этом» или «я хочу побыть один». И я тоже могу так говорить, а потом сказать, что настроение изменилось и я готова пообщаться, помочь, провести вместе время.
Иллюстрации: нейросеть Midjourney
