Вопрос о том, можно ли согрешив, украв деньги, пустить потом их на доброе дело – вопрос между человеком и Господом Богом. Вот когда человек придет на исповедь, принесет свой грех, он рассчитывает на священника, что тот даст ему епитимью и пастырский совет. А потом нужно разработать варианты.
Иеромонах Макарий (Маркиш)
Все это личное измерение, и общих указаний, как должно быть, не существует. После совета – разбор возможностей: что можно сделать, как поступить. Священник предлагает: «Вы украли, растратили, нужно, значит, вернуть». В ответ, например, слышит: «Это невозможно, средств всех уже нет, к тому же если я начну это дело, раскрутится уголовное дело, которое заденет многих людей, в том числе и невиновных». Да просто: «Я боюсь, я не хочу 15 лет провести в тюрьме. Но я хоть как-то хочу исправить грех. У меня остались еще деньги».
И священник может предложить пожертвовать их на благотворительность. Вот если священник заберет эти деньги лично себе, он станет соучастником преступления.
Если же человек заранее думает, что вот я сейчас сворую, а потом деньги на доброе дело пущу, – это абсурд, полное пренебрежение и издевательство над нравственными законами. Если у нас есть нравственные императивы, как следует поступать, как не следует, и их дает Господь, то нам не надо их чем-то заменять.
Другое дело, что если мы опомнились, постфактум можем просить Господа о помощи и надеяться на Его прощение. Возьмем пример Закхея – единственный крупный богач, который фигурирует в Евангелии, он говорит, что кого чем обидел, «воздам вчетверо» (Лк.19:8). То есть не просто верну, и даже не втрое, как того требует закон, а вчетверо. Кроме того, «половину имения моего я отдам нищим» (Лк.19:8). И Спаситель говорит: «Ныне пришло спасение дому твоему» (Лк.19:9).
Вот, можно сказать, норматив поведения человека, виноватого в каких-то финансовых злоупотреблениях.
Но мы никогда не можем опускаться до самооправданий.
Как быть с помощью, полученной от неправедно нажитых средств? Если храм построен на такие средства? Рассуждая на эти темы, мы вновь берем на себя функцию Господа. Единственно, можно сказать, что в человеческой жизни, в истории, огромное количество людей, в том числе богатых и знатных, включая князей и императоров, было, так или иначе, замешано в разные неприятности. Они совершали грехи, а потом в рамках покаяния в этих грехах делали какие-то добрые дела, вносили пожертвования на монастыри.
Думать каждый раз, а вот на чьи деньги храм построен, – не очень правильно. Возьмем Ивана Грозного – фигура недобрая в истории, много крови на его руках. Тем не менее в какие-то минуты каким-то образом он пытался сделать что-то хорошее. Странно, если мы сегодня будем думать: «Нет, вот этот вот сосуд или тот потир подарил царь Иван Грозный такому-то монастырю, значит, его расплавить, а храм, который построен на его средства, надо разрушить». Можно вспомнить об этом человеке и помолиться о нем.
Главный пункт здесь – ни в коем случае нельзя уравнивать себя с Богом. Когда мы спрашиваем, как относиться к тому или иному человеку, не надо тут же привлекать божественный авторитет. Как Бог относится к этому человеку, видит его – это дело Господа. Я человек, живущий здесь и сейчас, и мое отношение к окружающим строится исходя из моего нынешнего состояния, из того, что я знаю как христианин, из тех нравственных устоев, которые мне вручены Церковью.
Это существенный принцип, который действует всегда, тем более в таком непростом вопросе.
Дальше – идет индивидуальный подход. Мы смотрим на человека, на текущую обстановку, а не на какие-то абстрактные формулировки. Судья, который кого-то судит, наоборот, должен обращать внимание только на обстоятельства конкретного дела. В каких отношениях он с подсудимым, друг он ему или нет, знаком с ним или нет – не должно касаться судебного процесса. Приговор судья выносит согласно букве закона.
Но вопрос не о судье, а о нас, простых людях. И мы не должны ставить себя в положение уголовного и даже гражданского судьи. Это получается второй пункт.
То есть человек делает ограничительные шаги: я – не Бог и я – не судья.
Когда мы это отсечем, нам становится гораздо легче. Представим ситуацию: приходит, например, к настоятелю человек и делает пожертвование на храм. А настоятелю говорят: «Этот человек, между прочим, отсидел за воровство» или просто сообщают, что он был «нечист на руку». Что делать настоятелю? Если человек приходит и хочет быть христианином, внести пожертвование, почему настоятель должен ориентироваться не на его поступок, а на то, что про него говорят?
Другое дело, когда ему доподлинно известно, что человек в данный момент под следствием и явно хочет отмыть какие-то деньги, то если настоятель будет участвовать в его противозаконных действиях, он станет соучастником.
Если у настоятеля нет ясных свидетельств, что те средства, которые человек предлагает ему для пожертвований, связаны с криминальной процедурой, как можно делать какие-то выводы? Настоятель должен принять эти средства. Перед ним – человек, неизвестно, хороший или плохой, хочется надеяться, что хороший. Если у него есть какие-то грехи, пусть в них кается, если хочет делать что-то доброе, пусть делает.
То есть получается третий шаг. Сначала понимание – я не Бог, я не судья; а третье – я вижу перед собой человека и пытаюсь оказать ему содействие в его добром деле.
Если, допустим, человек думает, что вот он сделает доброе дело, и тем самым ему «спишутся грехи», я могу объяснить ему что-то по этому поводу. Но решать, что раз так, доброе дело делать ему не надо, – я не вправе. Я не могу ни выносить обвинительного приговора, ни миловать. Это не мое право. Потому что это все – личное отношение человека с Богом, мы не знаем, что там внутри у человека.
Допустим, существуют обоснованные подозрения, что некто имеет криминальное прошлое. Дальше он участвовал в каком-то добром благотворительном деле. Какой при этом спрос с меня?
Священнику говорят: «К вам пришел человек, который раньше был бандитом» или «был коммунистом». Допустим, и что дальше? Что вы предлагаете, чтобы я его выгнал? Или стал прилюдно обличать и обвинять?! Толку от этих предложений не будет. Вот если он пришел на исповедь, мы с ним на эту тему поговорим.
Может быть, я использую свои знания, полученные со стороны о его каком-то недобром прошлом человека, и попробую направить его к покаянию. Вот это и будет польза делу. А все остальное, увеличение злобы, – точно не нужно. Здесь мы как раз сталкиваемся с заповедью «не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1).
Я не судья и тем более – не Бог, и мое осуждение, мое нагнетание злобы против кого бы то ни было не принесет никакой пользы.