Инокиня Евгения (Сеньчукова)
Все это очень важно и интересно или, напротив, совершенно неважно и скучно, и в зависимости от убеждений спорящих — душеспасительные беседы или многословие и пустословие.
Поэтому лучше я расскажу историю, понятную каждому верующему христианину. В ней нет спорных моментов, места для дискуссий и богословско-канонических проблем.
В 1867 году в селе с неожиданным названием Содом в Саратовской губернии родился в семье церковного чтеца мальчик Сергей. Рано осиротел, закончил Казанскую духовную академию, женился, стал священником, овдовел, принял постриг с именем Феофан, потом был хиротонисан во епископа Соликамского, викария Пермской епархии, был настоятелем Соликамского Свято-Троицкого монастыря и ректором Пермской духовной семинарии.
Человеком он был прямым, горячим и несколько подозрительным. В убийстве Столыпина он видел руку мифических жидомасонов, миссионерские курсы открывал, чтобы миряне могли дать отпор врагам Церкви, а как пришла новая власть — да какая это власть, в 1917-1918 годах еще и власти-то никакой не было, революционная смута, война да местами анархия — так вот, не боялся он обличать эту так называемую власть. За что и пострадал.
После убийства (казнью это назвать язык не поворачивается) Пермского архиерея архиепископа Андроника владыка Феофан принял управление Пермской епархией. Ненадолго. Через полтора месяца большевики арестовали и убили священника Михаила Накарякова, который достоин отдельного рассказа — такой был популярный и любимый народом пастырь, что его даже конвоиры-красноармейцы убивать сначала не хотели. Владыка Феофан поминал отца Михаила после гибели как священномученика. Незамеченным это не осталось. Архипастыря арестовали, в период заключения — вволю поиздевались, а 24 декабря тоже убили.
Снимок епископа Феофана, сделанный в фотосалоне местного фотографа Б. И. Чернавина в 1917 году
Убивали страшно. Пермь — не самый холодный уголок нашей страны, в декабре там и небольшой минус, и даже маленький плюс может быть, но в декабре 1918 года морозы достигали тридцати градусов, и владыку Феофана утопили в проруби (казненных таким образом большевики цинично называли «водолазами») после немыслимой пытки — погружали в ледяную воду, вытаскивали, дожидались, пока тело покроется льдом, снова погружали…
Владыка, как и первые мученики, которые продолжали жить после страшных истязаний, тоже никак не умирал.
Помните, как со святым великомучеником Пантелеимоном было? И колесовали, и вешали, и ранили, и в кипящем олове топили — а он все жил и жил, обличая мучителей, пока ему не отрубили голову.
Может быть, если бы епископу Феофану отрубили голову или выстрелили в сердце, из его раны, как и из раны святого Пантелеимона, истекло молоко.
Вместе с ним такой же смертью погибли еще девять человек: семь монахов (сохранилось имя одного — Савва (Холмогоров), неизвестный офицер польского происхождения и работник железной дороги по фамилии Малярин. Даже не знаю, прославлены ли они официально, да это и неважно — у Бога точно прославлены.
Место мученичества было залито кровью и усыпано осколками костей — так его и удалось определить, и следственная комиссия правительства вошедшего через несколько дней в Пермь Колчака даже смогла провести расследование, из которого мы и знаем обстоятельства этих — смертей? Или побед?
Можно очень много спорить о том, когда правильно отмечать Рождество и когда складывать подарки под елочку в Сочельник. Но одно бесспорно: в 1918 году десять человек отдали в дар благодарности Спасителю все, что у них было — свои жизни (хотя Ироды своего времени полагали, что это они очищают пространство от опасных — ну не младенцев, конечно, а контрреволюционеров, которые еще чего доброго власть отнимут, такую вожделенную), и в ту же минуту Он Сам встретил их в убогих яслях — на кресте Своего страдания и сострадания — в славе Своего пришествия и Воскресения.
