Крещение ребенка в 1977 году было возможно только при согласии обоих родителей. Т.к. мой отец с мамой не жил и был членом партии, то Таинство все откладывалось.
В детстве отношение к церкви было спокойно-кладбищенским. В храм, мы заходили только по дороге на кладбище, где бывали часто; и которое было местом встречи дальних родственников.
В 7 или 8 лет меня крестили в селе Акулово где-то в Серпуховском районе. Помню, что крещаемых было много: и дети и взрослые. Помню, как ходили по кругу за батюшкой с зажженными свечами. Еще запомнилось, как священник поставил маму на колени перед иконостасом. А она должна была повторять за ним слова какой-то молитвы. Вот эти-то «на колени» и были противны моему октябрятско-патриотическому сознанию, и я бросилась к маме с криком: «Встань!». Мне казалось, что ее унижают или наказывают.
У купленного тут же в храме за несколько копеек алюминиевого крестика была короткая веревочка. Поэтому священник, не сумев надеть на меня, отдал крестик крестной, чтобы она с этим разобралась. В следующие дни надевать его на шею я отказывалась. Повисев недельку на кровати, он благополучно куда-то исчез. Крестной была женщина, у которой мы снимали дачу: любительница заговоров, примет и сплетен. С окончанием поездок на дачу исчезла и крестная.
Следующий эпизод встречи с церковью – уже лет в 15. Все на том же кладбище нас атаковали «Свидетели Иеговы». Бывшие со мной взрослые, видимо, интересовались знаниями о Боге, но искать их самим им что-то не давало. А тут – пожалуйста – все расскажем. Так я получила какие-то минимальные сведения о Боге, земном и небесном, грехе. (Кстати, «Свидетели» здесь ничего особо не исказили). Почему-то очень гордилась тем, что знаю имя Бога – Иегова.
Первый сознательный вход в храм был в 16 лет (храм все тот же – на Ваганьковском кладбище). Повод обычнейший – страх перед вступительными экзаменами в институт. Было лето, в храм я пошла в сарафане. Знакомой была только одна икона – «Всех святых». Около нее и пыталась помолиться, как могла. Чуть сбоку, лицом ко мне стояли, опершись на подоконник, две пожилые служительницы храма. Смотря прямо на меня, переговаривались: «Ишь ты – молодая пришла… Без платка… Плечи голые…Чего надо…». Послушав эти обрывки фраз, я ощутила себя абсолютно ненужной здесь; мне было стыдно; было огромное сожаление, что вошла сюда. Еще раз я убедилась, что храм – место, где проводят время язвительные брюзжащие женщины. В институт я поступила без проблем. Но и в храм после этого несколько лет не ходила.
В 18 лет чудесным образом мы поехали в Оптину Пустынь и Шамордино (маме на работе кто-то достал билеты). Поездку проводил Виктор Саулкин (не знаю – было ли тогда уже общество «Радонеж»). Ехали люди «от администрации президента». Несмотря на «светскость» публики, Виктор все 14 часов непрестанно говорил о вере, о Боге, рассказывал о святых, о местах, по которым ехали. Мы слушали с открытым ртом. Виктор был абсолютно естественен (до него я встречала людей, говоривших о вере как-то наиграно, нарочито). А он весь светился, от него шло спокойствие и тепло. И мы купались в этих положительных эмоциях, в этой радости и спокойствии. И, конечно, нам тоже хотелось поселить внутри себя такой источник-огонек. В Оптиной нас повели на трапезу, где я впервые молилась. Простая монастырская еда оказалась самой вкусной на свете.
По возвращении из поездки я впервые прочитала Новый Завет (правда, для детей — с картинками). Повествование о последних днях жизни Господа прочитала со слезами и неподдельным ощущением убийства близкого мне человека. Понемногу стала молиться и отслеживать греховные мысли и поступки. Но о приходской жизни, исповеди, духовнике я имела представления только из художественной литературы…
В 21 год встретился мне будущий муж. Первое свидание было назначено в Спасо-Андрониковом монастыре – на выставке кажется, церковной утвари и богослужебных книг. Денис комментировал посещение выставки со знанием дела. Его условием дальнейшей совместной жизни наряду со свадьбой было венчание. Я немного посопротивлялась обычными отговорками: «Это ведь такое ответственное дело! Может когда-нибудь потом?». На что последовал убедительный контраргумент. Тут я поняла, что такое: «Да убоится жена мужа своего».
Затем была первая исповедь, на которой подкашивались ноги и стучали зубы. Священник был очень строг. До венчания оставалась неделя. В один день я пришла на службу не вовремя – Причащение уже закончилось. Второй раз я была в храме одна и стояла в углу – так что священник, выносивший Чашу, меня не заметил; а я и не знала – когда нужно о себе напомнить. В какие-то дни придти не было возможности. Где и как я причастилась – не помню, знаю только, что это было очень сложно.
В одной из молитв о супруге при венчании звучали слова: «…и да будет яко лоза плодовита…». При этих словах мне что-то стало очень грустно… И верно: вся духовная жизнь последующие 4 года держалась на одной молитве об избавлении от бесплодия.
Священник, венчавший нас, о. Александр Короленков из храма святителя Николая в Заяицком, погиб через три месяца после нашего с ним знакомства. Это вызвало привычный при таких известиях ужас и мысль о несправедливости Божией. Ходить в храм не хотелось.
Отсутствие детей какими-то неведомыми путями привело нас к психологу, которая посоветовала нам обратиться к своему духовнику. Так у нас появился духовный наставник на последующие три года.
Воцерковление шло, мы постепенно привыкали к новому званию «прихожан». Посещали храм в субботние и воскресные дни, вместе молились; слушали и выполняли наставления о. Александра. Я все это время лечилась от бесплодия. Искреннее молитв, чем молитвы о даровании ребенка, наверное, не бывает. Отец Александр утешал нас в этом: «Какие ваши годы», «Потерпите – и даруется вам». Мы терпели и молились. Но с проходящими годами стало нарастать уныние, нежелание так жить дальше. Я не могла ходить в храм, видеть счастливые лица идущих от Причастия беременных и многодетных мам, не могла без слез смотреть на повсюду снующих в храме детей. И о. Александр как-то сказал: «Ну что же – может, такова воля Господа, чтобы у вас не было детей». Больше я в храм не ходила.
Конечно, я продолжала молиться дома. Но и с Денисом отношения уже не ладились. Ему надоело видеть постоянно мрачную и ничего не выражающую физиономию своей жены. Как-то, та самая психолог пригласила нас на однодневный семинар по какой-то семейной тематике в Санкт-Петербург. Ехать не хотелось: разговоры о семье только «сыпали соль на рану». Но мы поехали. И обнаружили общее желание побывать на Смоленском кладбище в часовне блаженной Ксении.
Через несколько дней чудом (иначе никак не объяснить) во мне поселилась наша дочка Ксения. Господь услышал нас! Мы были счастливы… Во время беременности я бывала по возможности в храме. Накануне родов исповедалась и причастилась. Но веры, как оказалось, во мне было мало. О. Александр обстоятельно рассказывал как вести себя во время родов; советовал не обращать внимания на устрашения врачей, и уповать на Господа. По своему маловерию я сделала в точности наоборот, за что мы с ребенком перенесли операцию кесарева сечения и долго потом лечились. Врачи сказали, что возможности родить еще одного ребенка практически нет.
Но через два года после Ксени появился Саша. Все снова произошло чудесным образом: и вынашивание беременности при постоянной угрозе прерывания и одновременном кормлении грудью первого ребенка, и роды – естественные после кесарева сечения. Наша духовная жизнь исполнена благодарности ко Господу!
Слава Богу за все!
