Рождество
Бог допустил, чтобы Эмили заболела онкологией, и я не понимала, почему.
Когда на Рождество отец Боб зашел в больничную палату моей четырехлетней дочери, я смотрела «Один дома» без звука.
«Привет! Веселого Рождества», — сказал он громким радостным голосом. Мужчина лет семидесяти с густыми волосами цвета соли с перцем, он был очень похож на Санту.
«Я обхожу всех в своей лучшей рождественской жилетке», — сказал он и потянул за край своего синего ирландского кардигана. Его улыбка обнажила пожелтевшие зубы и золотые коронки.
Возникла неловкая пауза. Он посмотрел на Эмили, а затем снова на меня.
«Вы сегодня посещаете все комнаты?» — спросила я.
«О нет, только пациентов и родителей, которые относятся к католикам и хотели бы, чтобы мы их навещали, пока они здесь». Отец Эмили, должно быть, отметил галочкой пункт «католик» в форме приема. Я бы предпочла обойтись без этого.
Я не хотела принимать неожиданных гостей. Но из уважения к Иисусу, Санте и Богу я заставила себя изобразить улыбку.
«Отличный фильм», — сказал он и указал на телевизор. Затем он посмотрел на Эмили. «Как малыш?»
Я хотела сказать ему, что она бы обрадовалась кукле American Girl, лежащей в подарочной обертке в углу, если бы проснулась. Что ее шестилетняя сестра не хотела открывать свои подарки утром в пригороде Бостона, потому что без Эмили было невесело. Но была ли у него волшебная палочка, чтобы все исправить?..
У него не было, поэтому он открыл Библию и поправил очки. Он прочитал молитву об исцелении больных. Я не был уверена, что нужно делать, поэтому склонила голову и сложила руки. «Во имя Господа, аминь», — закончил он.
«Аминь», — прошептала я.
Отец Боб закрыл Библию и взглянул на часы над дверью.
«Сегодня я собираюсь к племяннице на большую семейную встречу», — сказал он, покачиваясь взад-вперед на каблуках и крепко прижимая Библию к груди. Ему не терпелось уйти. Мне хотелось схватить свою маленькую девочку и последовать за ним.
Бог меня оставил?
Моя бабушка всегда делала Рождество волшебным. Хотя подарков было предостаточно, чувство принадлежности к большой семье — той, что постоянно шутила во время раундов настольной игры Trivial Pursuit и предпочитала магазинные булочки домашним — заставляло меня чувствовать себя в ореоле умиротворения и любви.
У моей бабушки было семеро детей. Разнокалиберные столы громоздились через столовую и гостиную, фарфоровый рождественский набор моей бабушки сверкал на приставном столике у окна. От ее энергии все вокруг просто искрилось.
Бабуля была тихой ирландской католичкой, которая больше говорила взглядом, чем словами. Быть рядом с ней означало быть в безопасности. Она принимала Бога.
Я с моей бабушкой, чье присутствие я ощущала во время Рождества, которое моя дочь провела, борясь с раком
Моя же собственная ситуация с Богом — вернее, с католичеством — была сложной. Я была верующей, потому что была близка к своей бабушке. Все, что я узнала от нее о Боге и католицизме, указывало на то, что Бог не оставит в беде добрых католиков, которые все правильно делают.
Но, тем не менее, Бог меня оставил. Он позволил Эмили заболеть раком, и я не понимала, почему.
Я была зла на Бога, но также рассчитывала на то, что Он еще может помочь. Я хотела бы остаться среди преданных чад Господа; я просто не понимала, как это сейчас возможно. Либо я где-то ошибалась, либо в учениях о Нем была какая-то ошибка… Многие благонамеренные люди говорили мне: «Пути Господни неисповедимы». Я же хотела объяснений от самого Бога, но вместо этого мне пришлось иметь дело с Его представителем, отцом Бобом.
Я не была уверена, что у отца Боба есть ответы для меня, но тайно надеялась, что он знает что-то, чего не знаю я. Может быть, он, приближенный к Господу человек, мог бы уверить меня в том, что с Эмили будет все в порядке? А может быть, все так вышло потому, что Бог оставил меня? Я не была образцовой католичкой: перестала регулярно посещать церковь еще во времена колледжа, хоть и приходила на все семейные крещения и конфирмации.
Одиночество в больнице
Когда Эмили поставили диагноз, я непрерывно молилась, особенно ночью. Я читала «Отче наш» снова и снова, чтобы заглушить голоса страха и отчаяния в голове. Часто я пыталась «договориться» с Богом: «Я стану лучше. Я не буду жаловаться. Я составлю списки благодарностей».
Тихими жуткими вечерами в больнице под Рождество я думала о Рождестве, Боге и моей бабушке. Я могла бы усомниться в религии, в празднике, но я в жизни бы не усомнилась в бабуле.
Моя четырехлетняя дочь в больнице
С тех пор, как Эмили поставили диагноз шесть месяцев назад, я мысленно звала бабушку в самые трудные моменты. Во время поездок Эмили в отделение интенсивной терапии и на экстренные операции мне нужно было верить, что я не одна. Я рыдала, положив голову на руль на парковке, и звала бабулю на помощь. Может быть, это было из-за жары в машине, но я будто бы чувствовала ее рядом со мной. Ее большая рука на моем плече, запах ее лака для волос Aqua Net.
Как мне пережить Рождество, пока весь остальной мир празднует? Никто не мог мне ответить на этот вопрос.
Рождество в Бостонской детской больнице было не таким, каким я его себе воображала до того, как у Эмили обнаружили рак. В моих мысленных представлениях об этом месте Санта бродил по всем этажам, а из колонок в коридоре играла праздничная музыка. Медсестры были веселы. Дети пили горячий шоколад и по очереди открывали подарки.
Нет. Всех детей, которым удавалось пережить Рождественский сочельник и провести день вне больницы, отправляли домой, к своей семье.
«Больница — не то место, где ребенок может провести Рождество, — сказал мне врач во время утреннего обхода за несколько дней до Рождества. — Я бы хотел, чтобы Эмили стало немного лучше».
В середине второй пересадки стволовых клеток аппараты помогли Эмили выжить. Она спала весь день, опираясь на подушки, чтобы лучше дышать. Я надеялась, что она почувствует себя достаточно хорошо, чтобы открыть несколько подарков. Но ничего не менялось.
Бабушка была рядом
После ухода отца Боба я бродила по коридорам. В вестибюле двое охранников носили рождественские колпаки. Женщина разговаривала по мобильному телефону около лифта. Я ела черствое печенье с рождественской тарелки в кухне для пациентов.
И, когда я шла обратно в комнату Эмили, я снова вдруг почувствовала, что моя бабушка со мной. Пока аппараты Эмили пищали, а я прикладывала холодные компрессы к ее лбу, я почти могла видеть, как бабуля вяжет в углу комнаты, кивая головой и уверяя меня, что все будет хорошо.
Больница была пустой, пропитанной одиночеством на Рождество. Не было ни огонька надежды, ни ниточки поддержки, которые помогли бы мне пережить эту ночь.
Означает ли, что я сумасшедшая, моя вера в то, что бабушка вернулась ко мне, чтобы помочь? Не знаю. Мне не нужны были объяснения. Я чувствовала, что ее дух тут, что ее присутствие заполняет комнату, и вот уже я крепче могу стоять на ногах.
Моя дочь Эмили и я
Возможно, мы молимся Богу, чтобы чувствовать себя менее одинокими, и возлагаем нашу веру, наше доверие на кого-то большего, чем мы. Того, кто показал нам любовь, того, кто служит напоминанием, что мы в этом мире не одни.
Для меня ощущение близости бабули в этот момент было именно тем, что помогло выдержать страдания. И этого было достаточно. Обращение к моей бабушке стало для меня таким же сильным, как и обращение к Богу.
Я не уверена в том, какие высшие силы стоит благодарить, но Эмили выжила. Может быть, действительно безумие — связывать ее выздоровление с тем, что бабушка в тяжелый час незримо была с нами и поддерживала нас.
Но я так не думаю.
Источник: today.com