«Надеялись, что хотя бы детей спасут»
Этот день со мной каждую секунду.
Я не знала, что Стас и Вика в «Зимней вишне», они собирались в игровую комнату в другом торговом центре. Помню только свои действия: мне позвонили, я собралась быстрее и поехала их искать, хотя уже догадывалась, чем все закончится. Наверное, материнское чутье. Потом помню, как стояла у «Зимней вишни» с близкими тех, кто был внутри. Мы надеялись, что хотя бы детей спасут. Верили, что случится чудо и их выведут живыми…
Скажу страшную вещь. Это настолько больно, что ты готова пойти на кладбище и копать землю руками, только бы вытащить их оттуда.
Я спрашивала и спрашиваю до сих пор, почему это произошло именно со мной. Всерьез думала, что это наказание за мою неправильную жизнь.
Я хотела покончить с собой, и не один раз. Останавливала мысль, что самоубийцы не попадают в рай и тогда я не встречу Вику и Стаса на небе. Наверное, вера меня спасла. Но может быть, тогда это была просто защитная реакция: чтобы не причинить себе вреда, ты ищешь объяснения и выходы. Хотя тебе плохо до невозможности, мозг пытается тебя вытащить.
Евгения, Станислав и Вика
Я пыталась приглушить эту боль алкоголем. Просто идешь в магазин и покупаешь бутылку, а один или с кем-то — не важно. Плохо это помню, но на девять дней, на поминках я ни к чему не прикасалась. Пила уже дома, а потом села в машину. Не знаю, куда я ехала. Это было на автомате — ты не понимаешь, что ты делаешь и кто ты вообще.
Меня остановили гаишники. До сих пор стыдно, что позволила себе в алкогольном опьянении сесть за руль. Ладно — моя жизнь. Главное, что никто больше не пострадал. Меня лишили прав на два года. Теперь я вообще не пью.
«Хотелось говорить про Стаса и Вику»
У меня есть провалы в памяти. Года два для меня просто стерты.
Когда прокручиваю все в голове, понимаю: главное, чтобы в такие моменты кто-то был рядом. Хотя первые дни я вообще никого не хотела видеть. И себя тоже не хотела ни видеть, ни чувствовать. Мне казалось, я умерла прямо там. Но, с другой стороны, очень не хватало человека, который мог бы просто сидеть рядом и молчать.
Не надо успокаивать, не надо ничего делать. Просто быть рядом.
Глупый вопрос «как ты?» настолько раздражал, что хотелось бросить трубку — и я бросала. После такого невозможно ни разговаривать, ни жить, а тем более рассказывать, как у меня дела. Иногда просто не отвечала на звонки, а люди обижались и больше не звонили. Я понимала, что они хотят поддержать, но не знают, как именно. Поэтому обижаться на них глупо.
Станислав и Вика
Бессмысленные советы: надо сделать то-то, то-то, надо загрузиться работой, чтобы у тебя не было времени… Ерунда. Я их вообще не слышала. После такого нужно время, чтобы почувствовать, что ты еще живешь.
Понимаю, что я уже не совсем нормальный человек и с психикой у меня все плохо. Я поменяла, наверное, пятерых психологов. По-настоящему привести себя в чувства помог только один. Ну и препараты. Какое-то время я просидела на антидепрессантах. Чем раньше начинаешь, тем лучше — из такого самому себя не вытащить.
Спустя короткое время захотелось много говорить про Стаса и Вику. Наверное, это страх забыть. Разговоры давали ощущение, что они рядом, живы. Но потом видишь, что людям надоело, они устали слушать, — и замолкаешь. Не каждому хочется чувствовать чужую боль, и не стоит на это обижаться. Потом пришло осознание: «Да плевать, кто что подумает». Я буду говорить, пусть это и эгоистично. Хочу — говорю. Хочу — молчу. Не нравится — пускай не слушают.
«Мам, когда у меня будет сестренка?»
После «Зимней вишни» я попыталась уехать в Новосибирск, но не пробыла там даже месяц и вернулась в Кемерово. Доучилась, опять уехала в Новосибирск, купила жилье… но перебралась в Москву и прожила там полгода. Себя лучше чувствуешь, когда есть какая-то авантюра — ты ощущаешь, что живой.
В Москве я встретила Николая, своего будущего мужа. Все банально, познакомились в кафе, он просто подсел рядом: «Чем-то угостить?» Затеяли разговор, он попросил номер телефона, а на следующий день пригласил на свидание. Мы начали встречаться. Психолог посоветовала: «Женя, давай! Это будет для тебя хорошо». И я доверилась.
О том, что случилось в «Зимней вишне», я рассказала свидании на третьем. Он помолчал. Я подумала: «Ну, если еще раз позвонит, значит, нормально». Позвонил.
У меня не было чувства вины перед Стасом и Викой за то, что я начинаю новую жизнь. Оно было бы, если бы я продолжала горевать. Я чувствовала, что убиваю себя: организм сдавался, начались проблемы с сердцем — и они у меня остались до сих пор. И продолжи я страдать, не знаю, чем все закончилось бы. Если я живу, Стас и Вика хотя бы есть в моей памяти, они живут со мной. Если я умру — всё. Не думаю, что моя дочь хотела, чтобы я умерла. Тогда у нее никогда не появилась бы сестренка…
Евгения с Викой
Вика ее очень просила. Прихожу с учебы, и каждый раз одно и то же:
— Мама, когда у меня будет сестренка?
— Вика, ты задаешь этот вопрос десятый раз. Ты на него знаешь ответ.
И как-то раз опять: «Мам, ну ты доучишься, какое-то время пройдет, тогда у меня будет сестренка…» Так аккуратно и осторожно, что меня рассмешило.
Мне кажется, Вика была очень мудрой. Я с ней разговаривала, как с дочкой и с другом. Мы часто ходили в игровые комнаты, рисовали, что-то мастерили, из коробок делали домики для животных.
Знаю, что всегда будет тяжело. До сих пор не могу рассматривать Викины фотографии. У меня стоит одна, и все. Когда залезаешь в телефон и смотришь, сразу начинает накрывать. Но я всегда с ней разговариваю, в мыслях желаю спокойной ночи.
Стас говорил, что когда-нибудь у нас еще появятся дети. Он был очень умным человеком со своей правдой. Знал, как правильно разговаривать с людьми, очень положительный, воспитанный. У меня этого совсем нет. Именно Стас заставил меня идти учиться в медицинский колледж на фельдшера. Сказал, что у него должна быть жена с образованием. Хотя были и разногласия: я не такой тихий и спокойный человек, мне все время нужны приключения…
«Пытаешься найти сходства»
Когда я узнала, что снова беременна, наверное, сначала не поверила. Это совпало с началом ковида в Москве. У меня поднялась температура, и я думала, что заболела. Разговаривала с подругой по скайпу, а она спрашивает: «Ты тест не делала?»
Очень сильно хотелось девочку, я про себя повторяла: «Пускай это будет девочка, пожалуйста!» До беременности были сумасшедшие мысли, что когда-нибудь я снова рожу Вику. Но потом, когда уже носила Мию, я понимала, что это совсем другая душа.
Сейчас ей два года. Поначалу было страшно, я переживала, что ее не доношу, что что-то случится в родах, что во сне она может задохнуться, что чем-то подавится. Эти бессонные ночи, когда прислушиваешься к каждому дыханию… Сейчас боюсь, что она может удариться или куда-то залезть, поэтому дома у нас все углы перемотаны.
В роли мамы мне замечательно, но я опять наступаю на те же грабли. Пока мы живем с мамой мужа, она помогает и говорит, что я Мию очень сильно балую. Меня дети не воспринимают как старшую — больше как друга. Я могу вместе побегать, пойти в игровую и везде полазить, мне прикольно. Ругаться не умею, я совсем не строгая.
Николай и Евгения с дочерью Мией
Все равно время от времени сравниваешь Мию с Викой. Пытаешься найти сходства. Огорчает, что их нет. Понимаешь, что так нельзя, но невозможно этого не делать. Мия совсем другая. Смешная, любит хулиганить, не сидит на месте. Что-то ей не нравится — добьется своего…
Конечно, я расскажу ей, что у нее была сестра. Но не знаю, когда и как.
«Меня опять тянет в Кемерово»
В Москве жить сложно. У меня была квартира в Новосибирске, и мы решили пожить там. Потом ее продали и переехали в Воронеж: Москва рядом, на машине можно доехать до моря, климат помягче.
Сейчас понимаю, что меня опять тянет в Кемерово, без него не могу. Я не была там года полтора. Ищу любой момент, что вот-вот сорвусь и полечу.
Мне очень важно приезжать на кладбище. Поэтому мы и не вернулись в Кемерово насовсем. Муж понимал, что это будут постоянные походы.
Я тоже знала, что буду постоянно пропадать на кладбище. Когда приходила, могла там сидеть, лежать. Зимой лепила для Вики снеговика…
С другими семьями, у которых погибли родные, сейчас не общаюсь. Раньше каждый год ходила на встречи, но теперь я в Воронеже, поэтому поедет мама. Ей так же тяжело и больно, как и мне, она до сих пор от этого не может отойти. Первое время мы горевали раздельно, ее рядом не было. Я на нее злилась, но теперь понимаю: если бы мы вдвоем сидели и рыдали, было бы еще хуже.
С мужем о том, что произошло, мы больше не говорим — он даже не спрашивает. Думаю, просто не знает, как реагировать и как правильно меня утешить. Ему со мной сложно. Со мной вообще многим сложно. Я тяжелый человек, со мной постоянно груз горечи, и люди меня избегают. Мне тяжело находить новых знакомых. Живя здесь год, я так и не завела друзей. Из старых остались единицы, они живут в других городах.
Я теперь совсем другая. Мне кажется, нормальной я уже никогда не буду. Я стала слабее. У меня нет энергии, запала, но при этом все равно горит какой-то огонек.
Евгения с Мией
Пытаюсь всем показывать, что я более уравновешенная, чем на самом деле. Периодически очень сильно накатывает, опять случаются сбои в организме. Иногда ночью забываю дышать и просыпаюсь оттого, что задыхаюсь: «Где я? В каком я мире?» Потом заново себя восстанавливаешь, но случается что-то плохое, даже какая-то мелочь, и все опять нарастает как снежный ком.
Мне сложно думать про будущее. У меня поломанная судьба, иногда уже сама не знаю, чего хочу и куда мне дальше стремиться. Я потеряна. Хожу к психологу, пытаюсь как-то жить, понять себя — но до сих пор не поняла.
Точно знаю, что у меня есть ребенок, которого я должна вырастить, обеспечить ему какое-то будущее. Я очень сильно люблю Мию, я ей нужна. Поэтому я здесь и поэтому должна для нее что-то делать — не просто как робот, а быть при этом счастливой, чтобы давать это счастье ей.
Знаю, что очень хочется помогать людям. Хочется взять ребенка из детского дома, чтобы отдать ему все хорошее, что есть внутри.
