Датой начала войны считается 28 июля. Накануне неразрешимый и туманный конфликт раскручивался быстро: после убийства эрцгерцога Фердинанда Австро-Венгрия предъяляет ультиматум Сербии – унизительный, заведомо неисполнимый. И вскоре два враждовавших военных союза начали боевые действия. Основные тяготы войны в первые месяцы примут на себя Россия и Франция с одной стороны, Германия и Австрия с другой.
В самом начале войны воодушевил русских людей подвиг казака Козьмы Крючкова. Он первым в той войне получил Георгиевский крест за уничтожение одиннадцати немцев в неравном бою разъездов – разведотрядов 30 июля 1914 года. Отважный казак стал героем плакатов, песен, патриотических речей. Даже с папиросных пачек лихо поглядывал на публику. В 1918-м Крючков окажется среди белых, а его боевой товарищ, казак Михаил Иванков, который в том первом бою тоже одолел нескольких пруссаков, станет красноармейцем. Брат пошёл на брата… Крючков погибнет в августе 1919-го, на родной земле, в бою с соотечественниками. Ровно через пять лет после начала войны. 95 лет назад.
А летом 1914-го российская пресса (как и общество) демонстрировала патриотический порыв. Войну приветствовали, верили, что она преобразит жизнь, выметет всё низкое и мелкое. Казалось бы, просвещённая Россия к тому времени была искушена и марксизмом, и толстовством, то есть – идеями сугубо антивоенными. Всё это оказалось на обочине сознания во дни первых сражений.
«Началась война, спали маски, открылись истинные лица людей. Слабые стали милосердными; сильные – героями; и каждый почувствовал, что у него есть родина, которой он еще не заплатил долга. Всё случайное, житейское, все, чем жили изо дня в день, сгорело, поднялось как дым, и только долг, любовь и гнев остались руководителями людей, вчера еще боявшихся огорчения и боли, сегодня спокойно идущих на смерть. Воистину только трагический дух мог так зажечь сердца» — так писал в те дни Алексей Николаевич Толстой, который в самом начале войны стал военным корреспондентом. Человек тёртый, проницательный и, по мнению современников, циничный, он был захвачен , очарован военной героикой.
В статьях тех лет – дух времени, попытка на скорую руку, вдохновенно определить идеологию войны. Рождение и смерть надежд:
«В неделю совершилось превращение, на которое нужно было потратить века. Народ, – его считали униженным, затем таинственным, затем за последнее время просто пропащим, – внезапно поднялся на такую нравственную самобытную высоту, что повел за собой и города и те лучшие головы, которые мучились, не зная, как его спасти.
Так, обнажив истинное лицо свое, начал крылатый союз войну за освобождение духа человеческого. Враг наш противопоставил все силы механики, чудовищные машины, за сорок лет выработанный план уничтожения Европы и страшное мужество сынов своих, гибнущих сотнями тысяч по одному велению императора».
Это слова 1914-го. За год до этого Толстой вряд ли подписался бы под ними. И в разгар войны Алексей Николаевич рассуждал несколько иначе.
Блистательная публицистика! «Но, должно быть, не силой пушек, но могуществом духа, высотой поставленной цели решается война. Мало идти умирать, нужно идти, чтобы побеждать, с верою в правое дело.
Немцы стремительно двинулись двухмиллионной армией в пределы Франции, но неожиданно (только для них, конечно, потому что они вели расчет на человеческую подлость) Бельгия преградила им путь, решила судьбу войны. С яростью обрушились они на маленькую страну, стерли ее, но гнев их был несправедлив и слеп, поэтому, как ошалелый зверь, они затем попались в ловушку, наскочив на щетину французских штыков.
Действительно, все их действия за прошлые месяца были подобны прыжкам раненого зверя. Они бросали войска то с юга на север, то с запада на восток, хотя занятие Восточной Пруссии серьезным им ничем не грозило – дорога через Вислу слишком укреплена.
Огрызаясь на запад и восток, немцы роковым образом переходят из наступления к оборонительной тактике, то есть, к верной своей гибели: увеличение английской и русской армий бесконечно; английский флот черпает жизненные силы со всего света; в России, против мирного времени – избыток пищевых продуктов.
Для Германии все это теперь уже ясно. Она еще надеялась на победу до выступления Японии, но после этого крылатая фраза облетела наших врагов: «весь мир против нас».
Мир уничтожает теперь первопричину зла – идею, будто задача всего человечества – механика, механическая культура; и недаром последние два года перед войной так широко и повсеместно распространилась литература философская и религиозная. Это была, словно, последняя разведка перед битвой. Различный характер двух рас – романской и славянской – отражается и на тактике войны. На западе французы, англичане и бельгийцы сдерживают доблесть войск осторожностью и умеренностью. Жоффр, после занятия французами такой-то позиции, приказывает, например, отступить, и немцы, на другой день, ринувшись с удвоенными силами на место вчерашнего боя, обрушивают все силы на пустое место – тактика утомительная для врага, иногда можно вывихнуть руку, когда сильно замахнешься на что-нибудь и не встретишь ожидаемого сопротивления. Иное получается на прусском и австрийском фронте при соприкосновении с нашими войсками. Русский солдат несравненен по устойчивости, неутомимости и хладнокровию. При отступлении он не падает духом, зато в преследовании врага он с боем будет идти по тридцати-пяти, сорока верст ежедневно. Поэтому, конец боя всегда катастрофичен на нашем фронте. Всякое сражение становится гибелью и катастрофой для врага. Его преследуют один день и другой и третий, не дают опомниться, на его плечах вскакивают в укрепленные города, он бросает обозы, затем парки, орудия, отступление превращается в бегство, в панику.
И ко всему наша артиллерия, неожиданно для них, оказалась лучшей в мире по меткости и губительной силе огня. После ее работы не хорошо смотреть на поля, заглядывать в овраги и окопы, где сидели и двигались только что сильные, здоровые солдаты.
Вынувший меч – от меча и погибнет. Такова участь Германии, таков конец ее императора, пожелавшего взять на себя власть над человеческим духом, власть сатаны».
Закон войны: враг воспринимается как «тёмная сила», как инфернальное зло. А иначе – как призывать к убийству?
Ещё логичнее рассуждения М.О.Меншикова. Он призывал бороться за Победу: «Первая мысль в новом году, первый порыв сердца – да здравствует наша великая армия, завоевывающая народу жизнь и честь! Да ниспошлет Господь благословение на мученический подвиг наших сыновей и братьев! На долю их выпало перевернуть еще одну тяжкую страницу истории и вписать на ней новые бессмертные слова. Новые и вечно старые, пока народ растет под солнцем. И в 1914 году – уж не знаю, каком от сотворения мира, – народ русский боролся и побеждал. Страшную борьбу эту он перенес и на следующий год с надеждой победить. Мало сказать: с надеждой – с глубочайшей уверенностью победить, если, конечно, нас не оставит милость Божия и не случится чего-нибудь нежданного-негаданного, вроде татарского обвала семьсот лет назад. Но теперь таких слишком крупных неожиданностей ждать уже трудно. Человечество довольно плотно связано паром и электричеством, все основные процессы в нем наперечет известны, все действующие силы учтены, и, собственно, ничего трагического врасплох произойти не может».
Идеологическую подкладку противостояния выткал и Е.Н.Трубецкой:
«Русский патриотизм стоит против немецкого национализма, — вотсамое сильное и вместе самое отрадное впечатление последних дней. Никогда противоположность этих двух принципов не сказывалась сильнее и нагляднее, чем теперь. С одной стороны мы видим голый национальный эгоизм, который сулит жестокий гнет всем не принадлежащим к господствующей национальности, а потому всех отталкивает. С другой стороны, наоборот, — могучий подъем патриотического чувства, который объединяет в одно целое все народы великой империи, потому что в нем нет национальной исключительности, нет самообожания, нет того презрения ненависти к другим народам, которые составляют характерную черту национализма».
Всё это красиво, ярко и поучительно – не забудем, занесём в записные книжки. Но в мирные дни проясняется, что в таких рассуждениях слишком много самонадеянности. Война не оправдала высоких надежд. Вот Алексей Толстой надеялся, что спадут маски, что злу будет сложнее прятаться, когда яснее ясно, кто – враг. А оказалось – никакой ясности. И приёмы зла в военное время ещё изощрённее, чем прежде. Не спали маски, напротив, реальность обернулась жестоким карнавалом. Дипломатия обернулась ложью, патриотический порыв – апатией и помрачением. Борьба с мещанством – торжеством спекулянта. А выиграла третья сила – те, кто стоял в стороне от сражений и подсчитывал барыши. Не там рассмотрели сатану наши замечательные писатели – они сами покажут обманную, лукавую сущность войны, когда Россия, Австрия, Германия сгорят дотла.
В военные годы публицист на первых порах ощущает себя демиургом – и этот хмель соблазнителен. Но до раскаяния и разочарования не все доживут. Увы, эти рассуждения сегодня почти злободневны. А, может быть, столетие начала Первой Мировой подоспело к лету 2014 нам в назидание?
