Мой прадед был расстрелян в 1937 году. Он работал на железной дороге. Его жена и дети стали семьей врага народа. Им сказали – надо изменить фамилию и уехать. От фамилии отрезали окончание и добавили новое. Я ее восстановила, но до сих пор не знаю, верно ли. Я не нашла его имени в электронной базе «Мемориала» — хотя эта база огромная. И пока я искала его, я читала имена людей, которых расстреливали каждый день, сотнями, ни за что. Тысячи имен моего растерзанного народа.
Каждый год я хожу на акцию «Возвращение имен», которую проводит «Мемориал» у Соловецкого камня. С каждым годом там все больше людей. Год назад я стояла в очереди всего час. Три года назад – всего 20 минут. В этот раз мы ждали почти 4 часа. Я не видела, чтобы кто-то развернулся и ушел. Переминались с ноги на ногу, бегали греться в метро, общались с соседями по очереди. Эти четыре часа – очень осмысленные и очень важные.
Я держу в руках белый лист с именами людей, расстрелянных в Москве в годы Большого террора. Они были простыми людьми. Или не очень простыми. Они строили планы. Рожали и воспитывали детей. Смотрели кино. Пекли пироги. Пили чай по вечерам в кругу семьи. А потом их забирали неизвестные им люди. И они исчезали навсегда.
Моя бабушка была девочкой, когда забрали ее отца. Его расстреляли в тот же год, а она узнала об этом спустя много лет. Все эти годы она верила, что он жив и вернется. Я не знаю, кем были его родители. Кем были его дед и прадед. Наша родословная разорвана, мне никогда уже не восстановить эту связь с людьми, благодаря которым я родилась.
Нам ампутировали память, отрезали от нас наше прошлое. Если ребенок лишается родных и попадает в детский дом – он испытывает тяжелейший стресс, следствием которого становится депривация, нарушение поведения, подавленное психическое состояние. Мы – народ, лишенный родных. Мы, наверное, депривированный народ. Поэтому мы часто так жестоки или равнодушны, мы мало ценим семью и привязанность и не уважаем чужую жизнь и чужую свободу. Чтобы это изменилось – нам надо вернуть свое прошлое. Поплакать над ним. Осмыслить его. Простить, наконец. И не забыть уже никогда.
Мы произносим имена незнакомых людей, расстрелянных в нашей стране, не только ради этих людей. Они мученики, они с Богом. Мы делаем это ради себя, своих детей, своей страны. Это нужно нам. Несколько лет назад кто-то придумал зажигать 30 октября свечу и ставить ее на подоконник. Кто-то тогда сказал: если в каждом окне будет гореть свеча, я пойму, что мы выздоровели.
30 октября, в государственный День памяти жертв политических репрессий можно прийти на Покровку, в тот самый сквер, где был взорван Успенский собор. Можно – на Ваганьковское кладбище к памятнику жертвам политических репрессий. Или в часовню Свято-Филаретовского института. Там будут вспоминать и молиться. А если есть силы – приезжайте в поселок Бутово, в храм святых Новомучеников и Исповедников российских. Там перед погребальными рвами будут читать расстрельные списки. С августа 1937 по октябрь 1938 года на Бутовском полигоне было расстреляно 20 765 человек.
Вечная память.
