«Нашим детям нужен не диплом, а интерес и компетенции». Главные тренды в образовании будущего
Подписывайтесь на наш подкаст:
В какой момент у детей в школе пропадает мотивация?
— Международные исследования, например PIRLS, показывают, что у нас правда хорошо получается в начальной школе. И на уровне 10 лет, четвертого класса, наши ребята показывают сравнимые хорошие результаты с ведущими системами образования.
Как только мы смотрим исследование PISA по 15-летним детям, мы проваливаемся абсолютно, особенно в отношении мотивации. С одной стороны, мы понимаем, что есть логика развития и ведущей деятельности, и понятно, что становятся интересны менее учителя и родители, и более те, кто сидит рядом.
Но точно дело не в этом. Мне кажется, что они не могут найти ответ, как то, что они учат, относится к реальной жизни. Они точно хотят спросить: «А как это применять? Что с этим делать? И почему точно 18 стихотворений нужно учить?»
Они, улыбаясь, говорят: «Давайте мы вам расскажем про инфлюенсеров, которые зарабатывают миллион в месяц и точно не знают ваших дробей и процентов».
Я вижу одну картинку в реальной жизни, а вы меня здесь убеждаете, но ничего кроме «так надо» или «это есть в программе» вы сказать не можете.
Но мы же прекрасно понимаем, что какие бы мы способы ни нашли, внешние мотивации кратковременны. Реальная мотивация, которая может иметь значение, она внутренняя, она должна возникнуть у человека.
В проекте Школа «СКОЛКА» мы пробовали подход «Complex Learning». Это, по сути, конструкция обучения через практику. Идея этого подхода заключается в том, что теоретическое содержание, которого очень много в школе, не может ни для кого быть актуальной повесткой. Ребята должны вовлекаться в какую-то практическую реальную деятельность, и именно в контексте этой деятельности столкнуться с какой-то трудностью и понять, что им не хватает.
Мы приходили к пятиклассникам и раскладывали вместе с нашим партнером тюбики зубной пасты, и говорили: «Ну, как вам?» Эти бодрые товарищи тянули руки и говорили: «“Лечебные травы”, “Лесные травы” — это ужас! Нет здесь для нас зубной пасты». Мы говорим: «Клево, давайте сделаем».
Фото: freepik.com
И если начать с ними идти по этапам создания, важно, что через какое-то время взрослые люди из этой сферы им говорят: «А вот вы знаете, вообще есть коэффициент текучести». Эта консистенция зубной пасты должна быть не твердой и не текучей — а вообще-то это биология, химия и физика.
«А как рекламировать?» — «А мы сейчас снимем видео!» Они говорят: «Конечно же! И мы сейчас его запилим там-сям!» Мы говорим: «Подождите, а бюджет? А сколько стоит? А почему столько? А где продается?» Мы говорим: «Ребята, есть НДС. А есть НДФЛ» — и оказывается, дроби и проценты имеют значение! Вот мы уверены в том, что если попробовать увлечь ребенка деятельностью и не словами взрослых, а его реальным опытом, он увидит, что знания необходимы для практического применения.
Школа должна честно признать: мы не знаем все. И, наконец-то, выйти из окопа. Школа должна уверенно привлекать сторонние ресурсы для того, чтобы решать такие задачи, потому что сама она не сможет.
Неформальное образование — конкуренция школе
Мы все видим, что трендом последних 10 лет стало неформальное образование, появляется реальная конкуренция школе. И если я сейчас родитель, обладающий хотя бы определенным финансовым ресурсом, я могу путем внешнего неформального обучения составить для ребенка образовательную программу.
Поэтому я бы посоветовал родителям искать места, где может найтись тот интерес, с помощью которого ребенок хоть как-то «подпрыгнет».
И да, к сожалению, зачастую в школе найти это сложно. Но есть огромное количество сейчас и онлайн, и офлайн инициатив, где можно попробовать ребенка куда-то втащить и иметь шанс на то, что он изменит свое отношение к учебе.
И давайте честно скажем, у нас остается обучение с 1-го по 9-й класс обязательным элементом жизни по закону. То необязательное, дополнительное, неформальное и другое образование — необязательно. Но это значит, что тогда вероятность того, что оно более востребовано — выше. И поэтому такой поиск сейчас может дать очень хороший результат.
И когда ребенок очень мало что знает про какую-то область, очень сложно ему найти этот интерес. Но как только он начинает действительно в чем-то разбираться и отличать одно от другого, это первый шаг минимального освоения того, что зовется матчастью этой сферы. И это наиболее сложно преодолимый этап.
Есть очень хороший пример: катание на коньках. Любой из нас выходит первый раз на лед и думает: «Ну, это издевательство, это просто невозможно совершенно!» Но как только у тебя чуть начинает получаться и ты вдруг понимаешь, что вот эта скорость и этот кайф — здесь возникает удовольствие. И пройти от «как корова на льду» до того, что начало чуть получаться, началось совершенствование, фигуры: «А я умею то/другое/а я в хоккей» — это самый важный этап и самый сложный для всех: и родителей, и педагогов.
Фото: freepik.com
Я бы обратил внимание родителей и на детский лагерь. Потому что это не раз в неделю, а «Я попал в это, я так или иначе вынужден эти две недели погружаться во что-то». Надо вывести ребенка из привычной реальности. А если еще там клевые люди, то эта интенсивная история погружает достаточно быстро, и тогда шансы на то, что когда он вернулся, то уже вполне готов раз в неделю — они, конечно, выше.
«Сын директора Лицея Вышки не пойдет в 10-й класс?»
У меня двое сыновей, они уже достаточно взрослые, но с младшим у нас была ровно такая история: моими усилиями мы еле-еле закончили 9-й класс. И он говорит: «Пап, у меня нет хороших для тебя ответов. Ну, мне ничего не интересно. Школу я видеть уже не могу. Какого-то интереса к чему-то нет…» Ну, в общем, в итоге я понял, что ему не надо идти в 10-11-й класс. Я рассказывал эту историю на каком-то большом собрании с родителями, встала одна мама и сказала:
«Дмитрий Ефимович, серьезно? Сын директора Лицея Вышки не пойдет в 10-й класс?»
Я говорю: «Не пойдет. Не пойдет, потому что он не про высокий академический уровень. Он другой». И мы пошли в колледж. И соответственно, какая-то современная история: SMM, маркетинг, IT, все дела… И, в общем, пошел процесс. Но в какой-то момент я опять увидел, что мотивации нет. И он мне говорит: «Ты знаешь, а что, если я брошу все это дело? И пойду вообще в другую сферу?» Я говорю: «А куда?» Он мне говорит: «Ты знаешь, это какая-то безумная, может быть, история, но… Кулинария».
И я себя затормозил и сказал: «Какая разница, что?» Мне ведь важно, чтобы он что-то захотел. Чтобы произошла какая-то история. Останется ли он кулинаром или нет, и, может, сердце у меня рвется по этому поводу, но важно сейчас не это.
Я бы хотел призвать родителей к тому, что точно важнее увлеченность ребенка, чем то, что вы себе представляете о том, чем ему надо заниматься.
Даже если это кажется глупостью, и на самом деле «снимать должны профессионалы, а не ты на телефон» — не важно.
Болевая история есть и по поводу старшего ребенка. Когда он закончил бакалавриат Вышки, я ему сказал: «Ну, ты, конечно же, пойдешь в магистратуру». Он говорит: «Конечно же, нет». Я говорю: «Ну, подожди, давай я тебе расскажу, какие есть магистерские программы».
А он говорит: «Пап, я 15 лет учусь, можно что-нибудь поделаю уже, наконец-то? Ты только не обижайся. Я не хочу жить твоей жизнью. Ты посмотри на себя? Ты в 7 утра встаешь, в 22.00 приходишь, у тебя куча начальников, куча ограничений. У тебя здесь барьер, там барьер, ты здесь обходишь и так далее. У тебя куча зависимостей, в которых ты живешь. Да, ты статусный чувак, у тебя на визитке что-то написано. Но я так не хочу жить. Я закончил направление “Медиакоммуникации”. И я сейчас могу сам снять, смонтировать, выложить и распространить. И мне никто не нужен. У меня за спиной портфель навыков, который меня избавляет от огромного количества зависимостей, которые есть у тебя».
Дмитрий Фишбейн. Фото: Сергей Щедрин
Я говорю: «Подожди, но это фриланс. Ты не заработаешь, ты не обеспечишь свою жизнь. Ты хочешь сказать, что тебе хватит на съем квартиры?» Он говорит: «Пап, я готов довольствоваться меньшим, но зато у меня будет спорт, зато у меня будет хобби в танцах, которые я знаю. Ты пойми, у меня другая картинка жизни. Я насмотрелся на твою жизнь».
Вот мне кажется, что они мудрее нас. Они начинают видеть жизнь по-другому. Это другая траектория, другие навыки, другая занятость. Но это же очень не соответствует нашим представлениям, потому что мы видим их другую карьеру. И мне кажется, что проблема в нас, а не в них.
Мне кажется, что это в чем-то тоже кризис корпоративного мира. Я общался со многими выпускниками Лицея Вышки: блестящие абсолютно ребята, которые пошли по этому пути. Лицей Высшей школы экономики, программа двух дипломов Высшей школы экономики, Большая четверка консалтинговых компаний…
Встречаю я его через год и спрашиваю: «Ну как? Мечта сбылась же?» Он говорит: «Вы почему мне не рассказывали, что там так? Я пришел, меня привели в open space, где сидит 25 человек, и рассказали про 18 ступенек, которые я должен дойти до партнера, расталкивая локтями других. И что, ради этого были все те кровь, пот и слезы, которые были по Всеросу, по поступлению, по рейтингу Вышки? Почему вы нас обманывали? Почему вы не сказали, что там так? Я не уверен, что ради этого стоит».
Со второго класса надо готовиться к поступлению в пятый
Это беда, конечно. Мы знаем по ведущим селективным школам, особенно математическим, что ребята приходят даже на мехмат МГУ — и мы видим неуспешность и отчисления, потому что они сначала расслабляются, потому что «такие задачи с параметрами мы решали уже в школе».
10-11-й классы забираются на такой уровень, который по сути равняется университетскому, и непонятно, что тогда делать в вузе.
Но забирается он потому, что уровень конкуренции вынуждает. Если мы возьмем с вами профильную математику ЕГЭ, часть С — это практически высшая математика. И что с этим делать?
Сомневаюсь, что этот тренд на усложнение школьной программы мы как-то преодолеем. Мне кажется, это не получится. Поэтому, по-моему, нужно искать альтернативы. Мы, например, еще в свое время в Лицее Высшей школы экономики экспериментировали над идеей зачета ряда дисциплин, которые изучены в школе, на первом курсе вуза.
Это освобождение времени у студента, он может углубиться в исследовательскую работу. Вторая идея — это так называемый «ускоренный бакалавриат», более ранний выход на рынок труда и так далее. Мы не имеем права просто не замечать, что ребята приходят в вуз и 30% уже знают.
И мне кажется, что это хорошая история, когда с более ранних курсов ребята начинают работать.
В школе никто не говорит про будущее
Мне кажется, нам как родителям нужно чуть шире смотреть и замечать изменения, которые уже произошли. Мы когда проектировали школу «СКОЛКА», думали много над болью школьной — это столовая. Давайте возьмем современного подростка большого города. Он где? Ну конечно же, на фудкорте! Интернет, еда, сухо, тепло, можно столики сдвинуть и собраться!
Поэтому мы сделали большое помещение на 350 мест с высокими стульями. Это другое ощущение. Это первый этаж, и весной мы выставляли на улицу столы. Если бы нам сказали 15 лет назад, что около 7% сейчас людей в мире работают в основном в кафе за компьютером, мы бы сказали: «Подождите, что это за место работы? Как такое может быть?»
Фото: freepik.com
Ведь это реальность, которую мы видим. Но при всем этом, как только мы от этой реальности оборачиваемся на ребенка, мы ему транслируем другую картинку. Мы ему говорим: «Нет, подожди, ты знаешь, нужно получить образование…» Он говорит: «Мир-то изменился, он другой».
Давайте скажем честно, что у нас в школах про будущее никто не разговаривает. Про прошлое? Не вопрос. А про будущее?
Мы как-то должны предположить, что их там ждет.
Три навыка, которые дети заберут в 2040-й
Первый тренд — это наем не по диплому, а по компетенции и навыкам. Никто не спрашивает: «У тебя все-таки диплом МГУ или нет?» Спрашивают: «На каких языках программирования что ты делал и можешь продемонстрировать?» — и так далее. Ведущие компании сейчас нам говорят про то, что нужно составить карту компетенций.
Второе — тренд междисциплинарности. Очень мало становится прямых дорог. Есть биохимия, биоинформатика — комплексные компетенции.
Все реже можно будет сказать: «У меня такая-то профессия» или «У меня такая-то специализация».
И школа должна начать разговаривать про будущее. И в этом контексте, мне кажется, вреден был тренд последнего времени, когда мы говорили: «Ну, ты знаешь, ты сменишь пять профессий в жизни». Он, вот, 14-летний, говорит: «Мне сейчас что с этим делать, заплакать, что ли?» К чему-то же я должен готовиться. Я потом могу доквалифицироваться, переквалифицироваться, но, если мне сейчас в школе сказать: «Ты знаешь, так все меняется» — мне кажется, это демотивирует ребенка.
Но есть прям школьная реальность, связанная с тем, что называется метапредметными знаниями и навыками. Это, несомненно, мышление, внутри которого критическое мышление, креативное мышление, синтез, анализ. Вторая группа — это общение, коммуникация, коллаборация, переговорные компетенции, договороспособность. И третья очень важная вещь — это регуляция: самоменеджмент, терпение. Как я могу выстроить для себя реальность, занятость.
Зумеры инфантильны?
Очень часто нам поведение молодого поколения, их способ жизни и деятельности видится несообразным контексту, вызывающим.
Ты не можешь ничего критического сказать. Ты со своей стороны вроде бы очень корректно сказал о каких-то проблемах, а она приходит на следующий день и говорит: «Я увольняюсь».
Я говорю: «Что?» — «Вы меня оскорбили». Я: «Где?» Она говорит: «Вы не слышите, как вы говорите со мной?»
У меня такая версия: с одной стороны, я правда уверен, что это удивительное поколение, оно очень клевое. Они точно лучше нас.
Фото: freepik.com
Но мы видим, с одной стороны, такую очень противоречивую историю акселерации, когда он в 13-14 рассуждает, как взрослый человек, он говорит про то, что он ходит к психологу, он говорит про то, как он продумывает какие-то вещи, как он выбирает одежду. Кто из нас вообще в 12 лет без мамы выбирал себе одежду? Это невозможно было.
Но с другой стороны, это возрастающая инфантильность. И мы видим 25-летнего юношу, который живет с родителями и говорит: «Ребята, все нормально!»
Мне кажется, что это эффект свободы, который получило это поколение. Это сопутствующий негативный эффект, когда способы и инструменты обучения, как распоряжаться этой свободой, как воспринимать других, как входить в сообщество, как ценить свою самость, но при этом не выставлять ее на первый план — мне кажется, вот это мы упустили.
Например, мы в свое время, экспериментируя по этому поводу в Лицее ВШЭ, давали выбор и перевыбор образовательной траектории. И сначала этот выбор был частый. Ты мог практически всегда что-то изменить. Но потом мы поняли, что многочисленный выбор не ведет к ответственному выбору, а ведет к безответственному выбору.
Ты его спрашиваешь: «У тебя какие планы на завтра?» Он говорит, а в конце добавляет: «Но это не точно».
Они чуют, когда на них навешивают ответственность. Они как бы договариваются, но потом говорят: «Нет-нет, подожди, это вообще не очень точно!»
Ты ему говоришь: «Подождите, но мы же договорились». А он тебе говорит: «Это ты договорился. Я не договаривался. Это вы так посчитали, что мы договорились». Вот мне кажется, что все-таки свобода возможна в обмен на обязательства. Важно их приучать к тому, что не бывает без платы. Плата будет. Всегда. Ты все равно чем-то платишь: временем своим, усилиями, еще чем-то.
Искусственный интеллект заменит учителей?
Что может кардинальным образом и явно изменит искусственный интеллект в образовании, с моей точки зрения, связано с персонализацией. Сейчас образование все равно построено не на индивидуальной траектории, а на групповой — класс может быть 30 человек или 10 человек, суть не меняется — однотипные задания, одна и та же траектория, примерно одни и те же этапы, которые мы проходим.
Сейчас, при наличии ChatGPT, ты можешь достаточно быстро составить много задач. Освоение этого может дать возможности для реальной персонализации образования. И уверен, что педагогическое сообщество должно это использовать.
С помощью искусственного интеллекта мы можем попробовать сделать так, чтобы образование было направлено на ребенка, а не на группу детей, которую мы отобрали или собрали.
Очень часто, когда мы сталкиваемся с демотивацией, подросток говорит: «А почему это про меня? Это вообще не про меня. Мне сейчас это неинтересно, это не в зоне моего ближайшего развития». Вот если мы попробуем найти способы, чтобы это попадало в него, тогда, мне кажется, у нас есть шансы. Что бы мы ни сделали, если мы не изменим внимание к обучению ребенка, все остальное бесполезно.
«Давайте отнимем у него телефон»
Мы должны все признать, что это беда. Это правда зависимость. И могу сказать, что и в международном образовании мало кто нашел способы что-то с этим делать, кроме как ограничивать.
Хотя мы должны признать и то, что в нормальном виде телефон является рабочим средством. И вроде бы маразматично лишать этого средства в контексте образовательной деятельности. Но при этом точно объем реального использования телефона, компьютера, планшета в учебном процессе должен быть не меньше времени, как мы запрещаем с ним общаться.
Надо, чтобы обоснованность использования каких-то гаджетов и бонусы, которые ребята получают, используя их в образовательном процессе, была.
Дмитрий Фишбейн. Фото: Сергей Щедрин
Есть крайности, когда школа говорит, что: «Никакое домашнее задание не может быть сделано с помощью искусственного интеллекта. Запрещено!» И другая крайность, она говорит: «Вообще, ребят, не вопрос. Все можно с помощью любых источников, которые есть!»
Важно фиксировать, где ты это использовал честно; а во-вторых, этого мало. Ты все равно должен сделать свои выводы.
Мне кажется очень опасным контекст, когда при любом дискомфорте он сразу вынимает телефон. Моментально. И как бы в этой точке: «А что сейчас происходит? А почему мне стало так неуютно?» То, что в поведении они точно стали другими, это несомненно.
Они хотят тусоваться — как это использовать в образовании
Мне кажется, в этом может быть наш шанс, когда мы говорим про вот это «провальное время» подростковое, то, конечно же, они хотят тусоваться друг с другом. И в этом смысле можно использовать групповую динамику для обучения. Это не в педагогической традиции, как домашнее задание: «Ну ты делай. Сиди и делай». А они начинают объединяться. И они практически не делают индивидуальные задания.
Это можно как-то использовать. Но у нас возникает сложная педагогическая история: а как оценить вклад? Если Машенька все сделала, а Петя и Вася сидели и просто тусовались?
Но если у вас в школе нет групповых заданий, я бы сказал, что это не современное образование.
Вы определяете роли, описываете роли, заранее с нами обсуждаете, как будет измеряться эффективность этой роли в проекте… Электронный ресурс делаем? Дизайнер есть? Отлично. SMM есть, нужен дизайнер и верстальщики. Давайте обсудим критерии, как определять эффективность вашей работы. И тогда мы смотрим на комплексный продукт, пробуем выделять вклады и говорим: «Ребята, дизайн-то прекрасный, а механика работает плохо».
«С нами так не носились — и выучились как-то»
Я сам родом из провинциального города, и это сложные годы моего детства, но, скорее, родители со мной носились. Думали, чем я занимаюсь, покупали книжки и так далее. А во дворе с энным количеством ребят не носились, и могу сказать, что процентов 80, наверное, из них не дожили до моих лет. Мы, с одной стороны, говорим, что с нами так не носились — но это тогда, когда мы смотрим на ситуацию успеха. Мы не видим тех, кто провалился. Это такая классическая беда школьных учителей. Когда разговариваешь с условной Марией Ивановной и спрашиваешь: «Как ваши выпускники?» Она говорит: «Вообще, Машенька поступила в МГУ. А Тоня вообще уехала и в ведущем университете мира учится…» Про Петю и Васю, которые сидят в тюрьме, она не говорит. Вот в чем беда. Мы все время судим по верхнему слою. А очень важно, чтобы у нас хвост не был большой, а голова из пяти прекрасных детей, которых мы выставляем и всем показываем.
Все-таки мы обязаны думать про всех детей. Давайте сделаем селективные школы для 10%? А что другие? Как другие? Как складываются их судьбы? Насколько этот равный доступ к качественному образованию осуществляется? И мы, с одной стороны, как родители, смотрим и думаем про вот этого ребенка, но когда мы смотрим чуть шире, нам важно, чтобы разница в возможностях между этими детьми и другими — она все равно будет — но в будущем она должна быть меньше, чем сейчас.