Никита Москвин
Время остановилось
В тот момент, когда я работал в ковидарии, сотрудникам запрещалось покидать территорию — мы жили в общежитии на территории больницы. С родственниками и близкими людьми я созванивался по телефону и видеосвязи. В комнате со мной жили еще пять ребят из Кемеровской медицинской академии.
Мы работали в красной зоне от 6 до 8 часов, в полной медицинской амуниции.
Когда состояние пациентов стабильно, а половина смены прошла, я выходил в длинный коридор за палатами и смотрел в окно.
Напротив госпиталя стояли дома, ходили люди, озадаченные своими проблемами, ездили машины — жизнь шла своим чередом.
Но здесь, в красной зоне, время остановилось, ты ощущаешь это буквально.
Все твои жизненные проблемы остались там, за стенами ковидария, теперь они не имели никакого значения. Есть только ты, спектр твоих обязанностей и пациенты, которых нужно спасать.
Здесь думаешь о простых вещах, когда становится совсем трудно: через несколько часов моя смена закончится, я приму горячий душ, выпью бутылку холодной воды, выйду на улицу и почувствую себя свободным. Этому раньше я не придавал никакого значения, абсолютно.
Мои ценности в красной зоне поменялись. Жизнь и возможность жить — есть высшее благо на этом свете, нужно это осознавать, как можно раньше.
Пациент, который говорил «спасибо»
Состояние Андрея Демина улучшилось. Мы перевели его на обыкновенную маску с кислородом, он стал чаще улыбаться, улучшился аппетит, у него загорелись глаза. Жизнь возвращалась в его тело и появился горизонт надежды. Каждую смену получалось выделить ему 5 минут для общения, он понемногу обучал меня языку жестов — Андрей был глухим, но чаще мы переписывались через электронный планшет.
Этот человек благодарил нас каждый день, пожимал руку и прикладывал свою ладонь на грудь, где располагалось сердце. Его состояние полностью стабилизировалось, мы все морально готовились выписывать пациента и перевести в терапевтическое отделение, где ему предстоит провести несколько дней, а там уже выписка и домой.
Два часа до окончания смены, я рядом с Андреем, проверяю его жизненные показатели, он тем временем мне пишет на планшете, как соскучился по дому и чем займется, когда его выпишут из больницы. Почти в каждом предложении он писал спасибо, я отвечал, что это наша работа, делаем все, что в наших силах, он пожимал мне руку и продолжал улыбаться глазами.
Сегодня нам удалось перевести в терапию пациентку 72-х лет, которая боролась с вирусом почти два месяца. Месяц Лидия Ивановна провела в реанимации, боролась за жизнь. Говорила, еще хочет повидаться с внуками. Ее выписка давала мне надежду на то, что у Андрея уж точно есть шанс поправиться и вернуться домой.
Каждый раз, когда из реанимации мы переводили человека в терапию, для каждого из нас это был праздник и личная, маленькая победа.
Андрею 37 лет, состояние стабильное, это говорит о том, что все получится.
Остановка сердца
Я сидел за столом и заполнял карты пациентов для нашей смены. Еще час и можно возвращаться в зеленую зону, а потом уже в общежитие для персонала.
Когда смена заканчивалась, я старался еще раз обойти всех пациентов. Потом снимал третью пару перчаток и медленно шел по коридору к лифту. Я оставлял всю усталость тут, в отделении. Прислушивался к тому, как ноет тело, болит лицо, насколько сильно хочется пить, снять этот защитный костюм, почесать свой нос, который находится за защитной маской.
— Никита, у Демина приступ!
В моем сознании эта информация не укладывалась абсолютно. Но рассуждать не было времени, и я рванул в палату к Демину.
Я не увидел привычной картины приступа: лицо было не синее, сатурация в норме, частота сердечных сокращений в норме, дыхание свободное, что же не так?!
Давление стремительно падало, начались судороги по всему телу, пациент уже не находился в сознании. Несколько минут я старался нормализовать давление, судороги удалось купировать и тут произошла остановка сердца.
— Дефибриллятор!
Я начал проводить реанимационные действия. Разряд. Еще разряд. Заряд на 200. Разряд. В какой-то момент глаза Демина открылись. Он не пришел в сознание, это было остаточное явление, эффект от реанимационных действий. Но его глаза были устремлены прямо на меня. Кубик адреналина! Прямой укол в сердце, и я начал непрямой массаж, разгоняя адреналин. Надавливал на грудную клетку, а в голове разрывалась одна мысль: «Ты выживешь. Ты обязан».
Я так хотел его спасти, настолько был напуган, что не сразу услышал звук аппарата, который сигнализировал полную остановку сердца. Руки автоматически нажимали на грудную клетку Демина, я не сдавался, позабыв о том, что откачиваю его уже больше положенного времени.
В этот момент меня взяли за плечо. Второй реаниматолог, Виталий Александрович, по-отцовски отвел меня от кровати, а я продолжал смотреть на Демина.
— Никита, нужно зафиксировать время смерти. Ты слышишь? Потом будем думать о том, что пошло не так, но сейчас ты должен зафиксировать время смерти. Москвин, ты слышишь?
— Два часа тридцать минут.
Это все, что мне удалось произнести.
Виталий Александрович сказать, что сам сообщит родственникам и подготовит все нужные бумаги. Я вышел в коридор, сел на пол и прислонился спиной к холодной стене.
Теперь понятно почему некоторые пациенты, которые еще способны были двигаться, трогали руками стены рядом со своими кроватями. Стены такие холодные, при высокой температуре это шанс прикоснуться к прохладной свободе. Я задремал.
Меня разбудил Сино, мой товарищ по комнате, который пришел на смену. Я показал ему карты, рассказал о состоянии пациентов. Проходя мимо палаты Демина, увидел, что его тело уже увезли.
След красной зоны
Шел к лифту по коридору, поймал себя на мысли, что не чувствую боли в теле и усталости. Не чувствую ничего. В лифте нужно было нажать на кнопку второго этажа, где располагалась зеленая зона. Вместо этого я нажал на кнопку минус первого этажа, в морг. Там было тихо, прохладно и горела всего пара ламп.
Я подошел к каталкам. Отыскал Демина. Занес руку над молнией на мешке, остановился. И медленно расстегнул мешок. Смерть изменила его лицо, это уже был кто-то другой, абсолютно незнакомый. Я простоял так несколько минут и просто смотрел, думая о том, что от человека осталась только больничная бирка, прикрепленная к мешку, где написано фио, диагноз, дата поступления и смерти. Я застегнул мешок и отправился к лифту.
В зеленой зоне после душа я подошел к зеркалу и всмотрелся в свое лицо. Вмятины на переносице, на лбу, висках — от защитной маски.
Эти следы потом долго не проходили. Синяки под глазами. Глядя в зеркало в какой-то момент в отражении я увидел лицо Демина, опустил голову и решил, что на сегодня достаточно, нужно отдохнуть.
В комнате спали ребята, к моему удивлению, сегодня обошлось без храпа. Сел на кровать, вслушиваясь в их мирное сопение, есть не хотелось.
Лежа на кровати, впервые за день почувствовал всю усталость, тело наливалось свинцом, я все думал о Демине. Перед тем как уснуть, окончательно понял: я устал катастрофически. Я перегорел.
Я устал вести счет потерям пациентов в красной зоне, устал при каждой смерти ощущать свою беспомощность и бессилие. Пациенты доверяют нам свои жизни и чувство ответственности не покидает врачей никогда. Но эмоции нужно оставлять за порогом красной зоны, чтобы пациенты видели в нас надежду, им нужна эта поддержка, чтобы поправиться.
***
Наше ковидное отделение закрыли в марте 2021 года. Но я до сих пор помню имена и фамилии всех пациентов, которых нам не удалось спасти. По ночам я слышал звук медицинской аппаратуры, и это долго не давало мне покоя.
Однажды я решил написать документальную историю о событиях в красной зоне. Так родилась идея моноспектакля «Давление. Сатурация. Пульс», ее поддержали в КемГУ. Премьера уже в октябре.
После работы в красной зоне я решил навсегда оставить медицину.
Фото: Сергей Щедрин (из архива редакции)
