Протоиерей Игорь Фомин: Не запятнать Христа (+видео)
Валерия Потапова: Всем добрый вечер! Сегодня у нас в гостях отец Игорь, настоятель храма во имя святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО.
Давайте начнем нашу встречу с вопросов о том, что всех волнует, о насущном. Кстати, что для вас является насущным, батюшка?
Весь крестами обвешанный, в бороде запутанный…
Отец Игорь Фомин: Что для меня является насущным – хороший вопрос, очень хороший…
Милостью Господней, я с детства в храме, и, конечно, насущное для меня – это именно общение с Богом. Это самое для меня важное и насущное взаимоотношение.
Сегодня была лекция, если можно так сказать, или общение со студентами МГИМО — один факультет решил проводить такие ежегодные общения с первокурсниками, вступительную лекцию. Мы с ними поговорили о Боге, а потом они стали задавать вопросы. Один вопрос был очень интересный: смог бы ли я отказаться от Бога ради любимого человека? Как вы думаете, кто задал? Правильно, девушка…
На самом деле, не смог бы. Не смог бы отказаться ради любимого человека от Бога по одной простой причине – без Бога я этому любимому человеку не нужен, просто не нужен. Вся моя жизнь сформировалась именно в Боге, всю мою жизнь формировал именно Господь. Именно Бог ведет меня по пути в Царствие Небесное к спасению. Я упираюсь, куда-то ухожу, возвращаюсь – это уже дело второстепенное, но Господь меня всегда ведет, поэтому другим я себя не представляю. И вам не советую — общаться со мной другим, это нехороший и неприятный был бы человек, поверьте…
Дело в том, что выбирая для спасения человека, или желая спасения человеку, Господь дает возможности этого спасения.
Очень часто раньше задавали мне вопрос: вы такой, в рясе, весь крестами обвешанный, в бороде запутанный, поставленный в храме – вы что, лучше нас всех? Нет, ни в коем случае. Мы стоим на том месте, где нас лучше спасти.
Владимира Владимировича лучше, удобнее спасти на месте президента, правильно? Анну Данилову лучше спасти в виде главного редактора «Правмира». Кого-то лучше спасти помощником главного редактора «Правмира». А меня лучше спасти именно в священном сане. Поэтому я считаю, что самые мои большие чаяния, самые большие надежды и ожидания, и тому подобное – они находятся только в Боге.
Валерия Потапова: Вы где-то сказали, что вошли в храм лет в семь или девять, и больше из него не выходили. Это что значит?
Отец Игорь Фомин: Знаете, это тоже очень интересная вещь. Я помню свою первую исповедь, она была в храме Николы в Кузнецах у отца Алексея. К сожалению, забыл сейчас его фамилию, но вся доперестроечная Москва его знала — такой небольшой седоватый батюшка. Он служил в храме Флора и Лавра на Зацепе около Павелецкого вокзала.
Я помню свою первую исповедь: исповедался я первый раз в девять лет у него, и понял, что это всё для меня. Всё, что здесь сейчас происходит, — для меня. И я не ошибся.
Потом Господь сподобил меня прислуживать в алтаре. Я алтарничал в одном подмосковном храме у совершенно замечательного батюшки, отца Василия Владышевского. Все это было органически моим. Дай Бог, чтобы и в последующее время мне тоже не выходить из храма…
Можно ли космонавту спастись в космосе
Валерия Потапова: Сейчас вы говорили о путях спасения, кому на каком месте спасаться предназначено. И вот вопрос, который прислали читатели нашего портала «Правмир»: простите, батюшка, существует ли третий путь спасения? Третий – это, видимо, речь идет о том, в монастырь или замуж? То есть люди интересуются, как-то иначе можно?
Отец Игорь Фомин: Честно говоря, я даже второго не знаю… Только один путь спасения есть – через Христа. Первый и второй, в монастыре или в семье – нельзя их разделить на какие-то отдельные пути спасения. Если так спросить, можно ли космонавту спастись в космосе?
Валерия Потапова: Хорошо. Следующий вопрос от читателей: хотеть успеха в жизни – это грех или нет?
Отец Игорь Фомин: Вообще, желания, которые у нас возникают, могут быть греховными, могут быть, наоборот, хорошими. Желание спасения – это успех или не успех? Наверное, это самое большое, что у нас может быть.
Желания как таковые являются двигателем наших поступков, нашей жизни, но очень часто они преобразуются в какие-либо страсти, с которыми мы должны бороться. А очень часто эти страсти преобразовываются в грехи…
Посмотрите, сколько у нас положительных желаний: «Господи, пошли мне миллион долларов! Как минимум, на 800 тысяч из них я осчастливлю других людей». Есть же такие желания, очень часто возникают. Да, они все очень положительные, добрые.
Валерия Потапова: Очень хорошее желание – всего 800…
Отец Игорь Фомин: Почему? Желаем ли мы в этом смысле успеха себе? Конечно, желаем. На что мы употребим этот успех?..
Желать мы должны. Должны просить у Бога чего-то, но всегда добавлять: «Пусть на это будет святая воля Твоя». Если бы солдат не желал быть генералом, наверное, плох бы он был как солдат.
Валерия Потапова: Наверное, можно так говорить: я желаю себе успеха, но по воле Божьей?
Отец Игорь Фомин: Я считаю, да, только очень важно, чтобы это желание совпадало с промыслом Божиим именно о тебе.
Валерия Потапова: Это очень сложный вопрос, мне кажется. Люди ищут этого промысла и спрашивают тоже, как найти. Вы часто говорите тем, кто к вам приходит, «не знаю»?
Отец Игорь Фомин: Я пытаюсь быть честным. Если не знаю, скажу, что не знаю.
Валерия Потапова: Как правило, на какие вопросы вы такой ответ даете?
Отец Игорь Фомин: Из недавнего. «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых», – читаем у апостола Павла. Я не считаю себя умным человеком, я не считаю себя человеком эрудированным и тому подобное, но сейчас очень много людей воцерковленных стали очень эрудированными. Мы это увидим с вами и по вопросам, которые здесь будут встречаться, и которые присылали на сайт. Поэтому, естественно, не всегда я могу на что-либо ответить.
Я — один из «прозорливых»
Валерия Потапова: А какие вопросы ставят вас в тупик?
Отец Игорь Фомин: В какой цвет оклеить комнату, какие обои выбрать, какую машину купить? Вот такие.
Валерия Потапова: Это в храме при МГИМО задают такие вопросы?
Отец Игорь Фомин: Вы знаете, в храме при МГИМО задают разные вопросы, потому что там совершенно живые люди, и когда у человека происходит смятение в душе, он что-либо должен совершить, естественно, ему хочется с кем-то посоветоваться. Приходит к кому? К прозорливому человеку — как ему кажется. Этот «прозорливый человек» не оправдывает надежды. Бывает такое? Бывает. Вот я – один из них.
Валерия Потапова: Расскажите, пожалуйста, о своем храме. Года еще не прошло, как он освящен. Многим представляется, что храм при МГИМО — это одни студенты, дипломаты. Это именно так?
Отец Игорь Фомин: Там действительно студенты и дипломаты. Будущие студенты, будущие дипломаты; бывшие студенты и бывшие дипломаты. Храм как храм. Мы можем увидеть людей, облеченных властью, но у них, поверьте, такие же проблемы, а иногда даже и больше проблем в жизни, чем у простого человека. Там такие же приходят бабушки, совершенно замечательные, очень хорошие.
Храм – это то место, где нельзя различать людей по какому-то статусу. Помню, одна социологическая служба решила провести опрос. Я тогда находился в социальной комиссии у отца Аркадия Шатова, нынешнего владыки Пантелеимона, и вот нам социальная служба принесла опросник, очень интересный. Хотели узнать состав приходов. Мы должны были по своим благочиниям это разнести. Среди прочих там был вопрос о составе прихожан: сколько у вас президентов, сколько премьеров? И тому подобное. Я посмотрел и подумал: «Дай-ка заполню честно». И написал: пять президентов. Когда я это отдал, тогда еще в Казанском соборе служил, на Красной площади. А мне и говорят: «Нет, не может быть пять президентов, у нас президент только один». Я отвечаю: «Стойте-стойте! У меня президент шоколадной компании есть, и так далее, и тому подобное…
Понимаете, различать состав прихожан, говорить, что этот приход — интеллигентный, а тот не интеллигентный, считаю, нельзя. Неправильно говорить о каком-то уровне прихода и тому подобное. Все мы желаем спасения.
Господь не будет смотреть на то, что ты ел или не ел во время своей земной жизни. Не будет смотреть на то, какое образование ты получил, не получил или мог бы получить. Господь будет смотреть на твое сердце, на то, как ты относился к себе, к ближнему и так далее. А какие-то внешние признаки – это всё то, что помогает тебе войти в Царство небесное, ни больше, ни меньше.
С православием лучше дружить, чем его кусать
Вопрос из зала: Можно я задам провокационный вопрос? Сегодняшняя тема – это искусство, культура и Церковь. Как вы считаете, вправе ли (не знаю, как мягче сказать) Церковь вмешиваться в дела культуры, искусства, рекомендовать, что ставить в театрах? Где та грань, чтобы не впасть, прошу прощения за такое слово, в мракобесие?
Отец Игорь Фомин: Хороший вопрос, но не провокационный. Я после студентов МГИМО ничего не боюсь…
Валерия Потапова: Видимо, речь идет о выступлении Константина Райкина, правильно я понимаю?
— Я с Райкиным согласна.
Отец Игорь Фомин: Вы знаете, а я думаю, что Церковь может вмешиваться в общество. Она, конечно, никогда не диктовала и не может диктовать, чтобы выбирали те или иные постановки, но рекомендовать, чтобы чего-то не было или что-то отсутствовало в той или иной степени на театральных подмостках, — почему бы нет? Почему театр может диктовать, ведь это не просто выбор человека.
Церковь все время упрекают, что она существует за счет денег государства. Ничего подобного. Это театр существует за счет денег государства. Это театры должны учитывать, что на данный момент нужно для государства, должны способствовать укреплению государства.
Я думаю, что Церковь, как один из институтов нашей страны, имеет право голоса. Мы, конечно, не можем прийти и сказать: «Дорогой Константин, извини, этого ты делать не будешь, а это будешь». Да, мы этого не сможем, но просить прислушаться к тому, что Церковь скажет, я думаю, вполне возможно.
Когда человеку исполняется 16, 18, 20 лет, он же очень часто не слушает родителей. Что может родитель? Ничего не может. Поверьте — сам родитель, сам знаю. Он не может его приковать, привязать, заставить и тому подобное. Он может рекомендовать: слушай, на грабли на наступай, шишка будет такая, что потом забудешь таблицу умножения, в лучшем случае.
Точно так же и здесь – то, что говорит Церковь, это тот минимум, который нужен для нравственности человека. Просто минимум.
Когда потом возьмут вилы или какую-либо другую технику и начнут крушить те же самые институты власти и тому подобное, все начнут кричать: «Куда же смотрела Церковь, почему она не говорила?»
Вы знаете, я думаю, что мы не только должны вмешиваться, мы должны говорить, громко-громко говорить не только на страницах своих печатных изданий и СМИ, в соцсетях и тому подобное, но и с каналов общественного телевидения.
Валерия Потапова: Но, отец Игорь, вопрос в том, как говорить. Вы ставите Церковь по отношению к искусству в родительскую позицию, с чем деятели искусства, по-моему, совсем не согласны. И Церковь – это рекомендательный голос, совещательный. А тут речь идет о вмешательстве серьезном. Речь о насилии, можно сказать, над искусством, о православных активистах, которые появляются на выставках и так далее. Это возможно? Как Церковь должна заявить о своих позициях?
Отец Игорь Фомин: Церковь и заявляет о своих позициях. Заявляет с родительской осторожностью, предупреждает, вразумляет и тому подобное. Вы думаете, что этих православных активистов направила Церковь, Синод их благословил? Как меня обвиняли в том, что я кого-то тоже направил громить. Да, Боже упаси, ни в коем случае! У человека свободная воля. Его в лагерь посади, — и мы знаем эти времена, — а он все равно своих мыслей не меняет.
С человеком можно только разговаривать и разговаривать по-доброму. То, что мы говорим о насилии, это совершенно к Церкви не имеет никакого отношения.
Я, кстати, здесь с вами совсем не согласен, что театр не прислушивается к голосу Церкви, и театральное сообщество не согласно. В театральном сообществе очень много есть людей православных, очень много тех, кто делает совершенно потрясающие вещи. Они, может быть, не так видны, но мы с вами знаем, что в большом житейском море золото имеет удельный вес, и оно всегда находится где-то на дне. Его очень трудно рассмотреть, за ним действительно нужно нырнуть поглубже. Все остальное более видно – то, что шумно. Я же не хочу сказать, что все давайте возьмем в руки топоры и вилы, и пойдем громить неугодных.
У нас страна настолько свободная, такой свободы нет нигде. Сейчас открыты границы — поговорите с друзьями из других стран. Где столько свободы, как не в России? В общем-то, в ней всегда была свобода, что бы нам сейчас ни говорили. Смотрите, царская Россия, государственная религия – это православие. 190 с лишним народностей проживало в царской России. И каждый народ сохранил свою веру, свои обычаи, свои традиции и так далее. О чем это говорит? Это говорит о величине православия.
Давайте возьмем любую другую религию, которая приходила в те или иные страны – в Австрию или какие-то другие места, и посмотрим, что там происходило. Я думаю, что с православием лучше дружить, чем его кусать.
Как христиане создают себе Диоклетианов
Вопрос из зала: Хотел спросить… Православный человек, должен ли он в меру сил проповедовать среди людей, с которыми живет?
Отец Игорь Фомин: Обязательно. Обязательно должен проповедовать. Мне очень нравится поговорка, что когда аргументов в пользу Христа у тебя уже недостаточно, тогда можно говорить о Христе. Замечательная поговорка!
Наше дело, в первую очередь, — проповедовать делом, если так можно выразиться. Естественно, надо говорить о Христе своим ближним, в первую очередь, естественно, своим поведением и своим видом. Невозможно говорить о вреде алкоголизма с рюмочкой в руках и поднимать тост за то, чтобы во всем мире наступил трезвый образ жизни. Это была бы ложь. Поэтому наша проповедь — в делах, и наша проповедь, естественно, в словах.
Но есть очень интересные исключительные случаи, когда, допустим, жена имеет такой потенциал по отношению к церкви, ко Христу +10, в математическом возьмем плане, и она вся в храме, вся внутри погружена. А муж теплохладный, индифферентный, у него потенциал по отношению к церкви, ко Христу -1. Он: «Ты постишься? Постись. Ты молишься? Молись. Ты куда-то в паломничество ездишь? Езди, пожалуйста. Ты встречаешься, молитвы поешь? Пойте, пожалуйста. Что тебе там надо – что-то отнести в храм, давай я помогу». И вот она на него бросается, начинает его душить и говорить: «Ты посмотри, как замечательно в Церкви! То да сё, какая польза от поста – ум прояснится. Ты выключи хотя бы телевизор на время поста». А он со страхом говорит: «Зачем? Не надо». И она его начинает вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик. Что получается? Плюс десять умножаем на минус один: получается, мы его пнем так далеко, в общем-то, до минус десяти! И он становится Диоклетианом.
Есть такое предание, что у Диоклетиана жена и дочь были христианками, а он был к христианской вере совершенно индифферентен. Но они его превратили в одного из самых страшных гонителей христианского мира.
Это тоже проповедь, но с другим знаком. Поэтому мы должны понимать, что мы говорим, и что делаем, как мы говорим, и как делаем.
В житии Антония Великого есть замечательный пример, когда ангел ведет его в Александрию и показывает двух сестер-христианок, которые живут с мужьями-язычниками. По мнению ангела, они обе преуспели в доброделании больше, чем равноангельный Антоний Великий, только потому что живут в мире друг с другом и с мужьями-язычниками. Потрясающий пример. Поэтому, надо ли говорить? Надо говорить!
Бывают другие случаи. Мы можем вспомнить «Очарованного странника», помните? Как он рассказывает о свой «замечательной» жизни, как его поносило по свету, и он попал в какое-то племя, где ему подрезали пятки, насыпали туда щетины конской, и пришел туда к ним проповедник христианский. Его быстренько убили, потому что он пришел со словом Христа совершенно не так, как это надо было. Герой «Очарованного странника», будущий монах, говорит, что не так надо проповедовать Христа – надо проповедовать Христа на том языке, на котором эти люди могут воспринимать. Их сначала надо запугать, устрашить, а потом сказать, какой Христос.
Я о чем хочу сказать? Нет четкой инструкции, как проповедовать, как говорить о Христе. Ее просто не может быть. Нас больше семи миллиардов человек, и каждая личность очень индивидуальна, каждая очень чувствительна и нежна, и к ней нужно искать свой ключик. К каждой личности. Это только уникальные люди могут говорить на большую аудиторию, и эта аудитория будет единодушна и со всем согласна. Христос в последние мгновения Своего земного пребывания перед Вознесением приходит на Елеонскую гору, с Ним множество людей, Он начинает возноситься, и кто-то отворачивается и уходит, просто уходит.
Что же говорить о нас? О нас тоже говорить не приходится, что у нас 100% будет миссионерский успех, нет. Но семечко мы можем посеять в каждую душу.
Я в нашем храме — самый больной
Валерия Потапова: Вы говорите о том, что сеять нужно делами. Вот здесь большая проблема. Потому что стоит совершить даже самый небольшой грех, как люди, далекие от Бога, говорят тебе: «Ты же в церковь ходишь…» Тогда от православных тут же идет такой аргумент: в Церкви все такие же, как везде. Бывает еще следующий уровень: а если бы я не ходил, я был бы еще хуже.
Отец Игорь Фомин: Да, именно этот я вам привел в самом начале – если бы я не ходил, я был бы еще хуже. У меня вообще очень страшная есть теория по этому поводу, и как-то никто ее не комментирует. Ведь мы же называем храм врачебницей, больницей. Кто в больнице находится?
Валерия Потапова: Больные.
Отец Игорь Фомин: Больные. Кто ходит в храм? Сколько больных? Много. Вообще, больные все, если так взять, у кого-то психосоматика, у кого-то физические заболевания, но только не все обращаются в больницу. Я сейчас имею в виду не Церковь, а городские больницы, поликлиники. Потом, когда уже «приспичит», когда уже понимаешь, что пора зубы вырывать, глаза вставлять, нос прочищать, тогда уже бежишь, и тебе уже неважно, что там в больнице той происходит.
Так и я считаю, что храм – это тоже больница, и в нем тоже находятся больные люди.
Причем скажу еще страшную такую вещь, я даже это в нашем храме говорил. У нас храм большой: выходишь иногда, и если не праздничный и не воскресный, а какой-нибудь будний день, видишь, как вдалеке люди стоят. Меня, на самом деле, очень радует, что стоят вдалеке, потому что, я считаю, чем ближе человек к алтарю, к престолу, тем он больнее. Я в нашем храме — самый больной. Могу это смело сказать. Даже сейчас произнося, я в глубине души и плачу об этом, но врачебница эта уникальная, она действительно потрясающая. Она не дает мне права ошибаться. То есть если я совершил грех, не могу сказать: «Знаете, я больной, поэтому мне все простительно». Нет, я нахожусь в больнице и поэтому не могу ошибаться.
Ошибаюсь ли я? Да, ошибаюсь. Я такой же человек, совершаю ошибки. Бывают у меня какие-то проступки, грехи? Да, конечно, бывают. Я совершенно тяжело к этому отношусь. И я понимаю, что не идеален, но поведение мое должно быть таким, чтобы всё же не запятнать Христа. Поэтому с детства я был воспитан никогда не говорить о своем духовнике, чтобы его не позорить. Я сейчас говорю о своем Боге, о Христе, и то мне иногда бывает стыдно, что у Него есть такое чадо. Наверное, как-то так я мог бы ответить на ваш вопрос.
Разнесите Николая ІІ и Дзержинского на разные столы
Вопрос из зала: Отец Игорь, здравствуйте. Я знаете, о чем хотел спросить… Сейчас очень сложная международная ситуация, и внутренняя ситуация очень сложная. Государство пытается сформировать какую-то государственную идеологию. Раскол в обществе такой, в основном, проходит по линии красное и белое. Когда начинаешь о Николае II говорить, о Российской империи. С другой стороны, появились какие-то православные сталинисты. Человек вроде бы называет себя православным, а при этом рассказывает о том, что его кумирами являются Маркс с Энгельсом. Что вы скажете на это? Как мы можем примириться?
Отец Игорь Фомин: В кабинете одного чиновника недалеко отсюда, на Лубянке, я видел очень интересное сочетание. Стоит икона Николая II, но из портрета сделанная, а рядышком — бюстик Дзержинского. Я так удивился, говорю: «Вы хотя бы разнесите их как-то на разные столы…»
Да, мы живем в очень тяжелый период, очень тяжелый, в период переходный. Осталось 15 лет до того 40-летнего этапа, который должен закончиться, до выхода из очень сложного времени, когда боролись именно с Богом.
Из истории мы можем проследить несколько народностей, у которых тоже было очень тяжелое положение. Допустим, греки. Почти 500 лет они были под турецким, османским игом. Но там не боролись с Богом: одна конфессия пыталась заменить собой другую. Там немножечко другое, хотя жестокость была колоссальная.
У нас же совсем другое. У нас пытались вытравить Бога вообще из жизни человека. Я считаю, что начиная с 90-х годов – переходный период, точно такой же, как у евреев при выходе из Египта в землю обетованную.
Почему он длился 40 лет? Не потому что они там заблудились, или у Моисея были какие-то навигационные проблемы. Нет, совсем по другой причине. Чтобы то поколение — такое, как я, — не вошло в землю обетованную. Чтобы ничего не было привнесено из тех привычек, которые были в Египте: любовь к огурцам и макаронам, которые на ужин дают, – чтобы ничего не привнесли в новую землю.
Сейчас у нас в храме очень большая работа идет с детьми, с общеобразовательными школами. Надеюсь, скоро сможем опубликовать всякие методички. Просто можно будет этот материал брать и приходить в любую школу с этим материалом.
На самом деле, в любой школе сейчас будут ждать любого священника. Я смотрю, что совершенно другая обстановка в школах уже. Помню, как в 1995 году приходил в школу, и весь учебный процесс замирал. Я уже несколько раз об этом говорил — челюсть нижняя у всех падала, глаза открывались, рука поднималась, указательный палец выставлялся, и все говорили: «Бог пришел». Я так важно шествовал по коридору до класса, была тишина, я заходил, и все сразу опять – гул и тому подобное.
Сейчас ничего подобного. Сейчас мы приходим в школу, она не останавливается, замедляет бег. Кто-то вежливо здоровается, кто-то берет благословение, если успевает, притормаживая немножко, а потом скрывается где-то дальше в коридоре. Иногда тебя могут там сбить — имею в виду, врезаться в тебя. Сбить-то меня ребенку невозможно, сами понимаете, разные весовые категории. Но совершенно другая атмосфера, школьники стали совершенно другие.
У нас очень интересная молодежь, очень интересная, поверьте мне. Они задают потрясающие вопросы, вступают с тобой в дискуссию на сложнейшие темы. В одной из школ есть дискуссионный клуб, куда нас регулярно приглашают как спикеров. Задаются такие темы, я даже не буду говорить здесь, потому что могут быть последствия – такие темы нельзя поднимать в школе, но, вы знаете, просто потрясающие.
Я хочу привести пример. Мы сделали один урок, год назад. Ровно год назад в конце ноября в нескольких школах провели урок, посвященный Дню матери. Ничего не говорили про Церковь — просто об отношении к матери, как Церковь на это смотрит. Сделали хороший видеоряд с Безруковым, из его фильмов очень интересные вещи, из других. Дети подготовили стихи и тому подобное.
Эти уроки проходили в актовом зале. То есть через них решили провести все классы с 1-го по 11-й. Такими группками заводили: сначала начальная школа, средняя школа, а затем старшая. И вы знаете, что меня поразило? Все плакали, вот все плакали! И так как у нас уроки открытые, поскольку официально невозможно, чтобы священник присутствовал в школе, естественно, пришли и родители, кто хотел посмотреть. Слава Богу, есть у нас активные родители, которым не безразлична судьба их детей…
И вот, одна мама написала на нас очень серьезную бумагу на имя директора школы: «На каком основании, то да сё, пятое и десятое, священники РПЦ присутствуют в школе и воздействуют на умы нашего подрастающего поколения?» Однако она имела неосторожность не только принести это директору, но еще взяла и опубликовала это на сайте школы. Вот это была ее большая ошибка… В соцсетях ее просто заклевали другие родители. Было столько постов на эту тему! Один я могу привести вам чуть ли не дословно. Мама какая-то пишет: «Что вы пишите? У меня дочь учится в девятом классе. Первый раз за все время она попросила прощения сама, просто так. Я этих священников готова кормить, чтобы они только жили у нас в школе…»
Знаете, надежда есть, что с голоду я не помру — уже кто-то хочет прокормить меня.
На самом деле, то, о чем вы задали вопрос, это действительно, очень тяжелая геополитическая атмосфера внешняя, раздирают внутренние нестроения. Но, я так понимаю, эти внутренние нестроения подогреваются извне геополитикой. Может быть, какие-то ошибки кто-то делает внутри страны, и это подчеркивается особо, но я хотел бы привести вам удивительный пример, который на меня в свое время произвел очень большое впечатление.
Святитель Николай Японский, всем известный наш святой, приезжает в Японию с миссией. Очень долго там устанавливает взаимоотношения, связи с местным населением. Установил, начал проповедь – и вот, война России с Японией. Что делать? Как быть, куда податься? Естественно, к нему ходят не только русские из посольства, которые в этот момент снялись и уехали, но и местные жители, японцы.
Удивительное дело, он начинает призывать японцев к тому, чтобы они защищали свою Родину, чтобы они служили на благо своей Родине, чтобы ни в коем случае не предавали те ценности, которые в них были воспитаны. Это говорил человек, который впоследствии будет канонизован. Удивительный момент!
Духовная жизнь настолько многогранна, что мы должны в себе воспитывать правильный взгляд на происходящие события. Мы должны любить свою Родину, любить свою семью, ближнего своего как самого себя. Если взять любовь, и ее так препарировать, что мы найдем внутри? Ведь все говорят: любить, любить, любить, а что это такое? Кто может сказать, что такое любовь, по большому счету? Это же не рулады под Луной, не какие-то чувства восхитительные по отношению к другому человеку. Нет.
Любовь очень четко можно охарактеризовать. Чем хорошо христианство, чем хорошо православие — оно очень четко обо всем говорит: кто такой Бог, что такое любовь, что такое грех и так далее. Все можно найти, если сразу не услышишь ответ, но найти на всё ответ можно.
Если препарировать любовь, то мы увидим там радость, благодарность и жертвенность. Вот три качества, из которых состоит любовь. Именно они и должны быть в человеке, который находится на своей земле, живет жизнью своего народа, желает, чтобы каждый человек спасся. Эти качества совершенно потрясающи по отношению к другим людям. Мы с вами можем это испробовать на себе. Вот попробовать начать благодарить за недожаренные котлеты – я обращаюсь к мужской части населения и подростковой, кого еще кормят родители. Давайте попробуем порадоваться любому проявлению другого человека.
Вы знаете, по поводу радости могу привести очень интересный пример. У нас есть одна прихожанка, они с сыном живут в частном доме. Сын занялся аэрографикой, стал расписывать машины, у него это прекрасно получалось. Так как гараж находится прямо в доме, то, сами понимаете, все эти запахи тянет в дом. Его мама и его жена начали его пилить за завтраком, обедом и ужином, потому что все остальное время он просто в гараже скрывался и занимался своим делом.
Они обкладывали двери тряпками мокрыми, еще что-то делали, какой-то занавес вешали, но бензин, ацетон и другие лакокрасочные запахи очень активно проникали в дом. Они уговаривали: «Антоша, как же так можно? У нас маленькие дети, то да сё, это же гарантированная астма». Пока он ел суп, они зачитывали ему целые медицинские трактаты, что будет с организмом. А тот сидит и ест. Они кричат, а он ест, они уговаривают, а он ест. Вдруг в какой-то момент мама его совершенно, как она сама сказала, искренне ему говорит: «Антоша, у тебя такое замечательное увлечение появилось – вот эта аэрографика, просто здорово! Мы теперь хотя бы видим цветные сны…» Он как ел, так остановился, на нее посмотрел и дальше стал есть. Но с того момента перестал заниматься этой аэрографикой, начал строить гараж, чтобы там заниматься…
Понимаете, очень сложно перевоспитать, переубедить человека, когда ты на него наезжаешь: «Слушай, ты дурак, это всё не так. Я сейчас тебя научу жизни». Человек послушал и сказал: «Да, за этот поступок я уже получил наказание в виде «дурака». Всё, я могу дальше продолжать так же поступать». Наказание-то прошло, всё. Духовность, разумность такая – она просто необходима в нашей жизни, просто необходима.
На молитву можно брать и лошадку
Анна Данилова: Спасибо большое. Вопрос от читателей. Мне кажется, очень важный вопрос. «Батюшка, как поступать с домашней молитвой детей, если чувствуешь, что они не расположены молиться? Я помню, что покойная матушка Инна Асмус говорила: «Я вечером командую: «На молитву!» Первой радостно идет кошка, за ней радостно идет собака, а потом нехотя подтягиваются дети». Как поступать в ситуации, когда молиться не хотят, и что делать?»
Отец Игорь Фомин: Как мы поступаем с собой, когда молиться не хочется? Я говорю про ежедневное наше состояние утром и вечером. Как ты с собой поступаешь? Начинаешь себя уговаривать, предлагать себе какие-то варианты те или иные, помолиться или не помолиться. На самом деле, пользы от этого очень мало. Хотя я больше склоняюсь, что чему ты детей научишь в определенном возрасте, тем они будут заниматься всегда. Причем возраст этот очень ограничен, есть границы этого возраста.
Научишь их учиться, всю жизнь будут учиться. Научишь ничего не делать — посуду за них будешь мыть, полы, выносить ведро, заправлять кровать и так далее – вот так они и будут всю жизнь потом лежать. А когда стукнет им лет сорок, ещё и скажут: «Я тебя не просила рожать меня. Давай-ка, корми меня, одевай, развлекай и так далее».
Что же делать с детской молитвой? Молитва подразделяется на два этапа. Первый этап – это, естественно, та беседа с Богом, которая может тебя охватить совершенно в любом месте. Ты едешь в метро, и вдруг находит какое-то молитвенное состояние, вплоть до того, что можешь проехать свою станцию.
Молитва – есть еще и правило. Мы же называем молитвенное правило, значит, надо себя понуждать. Должна быть какая-то дисциплина. Какую молитву первую выучили дети в церковной семье? Естественно, «Отче наш» и «Благодарим тебя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ». Вот эти две молитвы, чаще всего читаемые в православной семье перед едой и после еды, дети выучивают сразу. У них запечатлевается такое правило.
Я считаю, что подходить нужно очень осторожно и аккуратно, но молитва должна обязательно присутствовать в жизни человека. Вообще, не просто надо молиться с детьми, а надо учить их молиться. Мы же учим их английскому языку. Для чего? Чтобы он общался где-нибудь там за рубежом с кем-то. Правильно? Это же беседа, это язык. Молитва – это тоже беседа, это тоже язык. Надо научить молиться. Может быть, надо иногда научить молиться «Господи, помилуй» один раз.
Я всегда привожу пример бестолковой молитвы. У нас как-то никогда не складывалась хорошая ситуация с жильем, мы всегда жили в каких-то очень стесненных обстоятельствах. Помню, встаешь пораньше, еще все спят, тебе надо на службу выезжать в шесть-полшестого или в семь часов.
И вот встаешь, начинаешь молиться, молишься, молишься – и вдруг кто-то из детей просыпается, садится на кровать, смотрит на иконы, крестится и говорит: «Господи, слава Тебе, что я проснулся». «Блин, — думаешь, — потратил полтора часа, а такой искренности совершенно не добился!»
Ты уже знаешь свой молитвослов наизусть и понимаешь, что до конца правила осталось пять страниц, четыре, три, две, одна. Старт! И побежал, в общем-то… Если человека научить вот так молиться, если он будет понимать, что такое молитва, у него всё в жизни будет, абсолютно всё, но правило остается правилом.
Знаете, очень трудно делать детям замечания. Я до последнего терплю в храме, но когда они совсем разбушуются, тогда уже выходишь… Может быть, это неправильно, может быть, сразу надо научать их какой-то дисциплине по чуть-чуть, понемножечку, как-то интересно. Матушка у меня самостоятельно приняла такой образ молитвы – она читает предначинательную молитву с детьми, потом утренние и вечерние там под номерами идут. В первый день первую молитву и последнюю молитву. Во второй день опять предначинательную, вторую молитву, и так по кругу молитвослов ходит.
На самом деле, это было одно из первых благословений мне того отца Алексея Зотова (вот вспомнил я, как его фамилия!), который служил в храме Николы в Кузнецах, когда я был еще совсем-совсем маленьким. Он мне так и сказал: «Ложись, бери молитвослов и читай». Я ложился, брал молитвослов, и именно так и читал, прямо по молитовке по одной в день. Есть дети, которые наоборот говорят: «Почему так мало? Давай побольше». Думаешь, ну, ладно, побольше так побольше. Так что опять индивидуально всё, но правило должно быть правилом.
Анна Данилова: Не возникнет такой ситуации, что ребенок, например, играет, ему хорошо, здорово, весело, тут опять его загоняют молиться, и он воспринимает молитву как такое унылое ограничение собственной жизни?
Отец Игорь Фомин: Такое может возникнуть, но я вообще за всякие ограничения, за то, чтобы ребенка приучать к какой-то дисциплине, чтобы он мог говорить «нет» не только другим, но и себе, и как бы этому научался. Если ребенка не научить говорить «нет», тогда он будет капризным, просто капризным ребенком. Поэтому ничего, я думаю, страшного в этом нет.
Все зависит от того, как мы это делаем – дергаем их или все-таки как-то подводим к молитве. Или говорим о безвыходности ситуации: «Ну, всё, идём молиться». И он такой: «Да? Ну, всё, дорогая лошадка, до свидания, мне придется уйти молиться». Да, придется. Это тоже. Дети же ходят на работу в детский сад, они же так и говорят: «Куда пошел?» – «На работу в детский сад». И здесь тоже так: «Мне надо поговорить с Богом». Не научим сейчас говорить с Богом, потом он вам никогда не позвонит. Когда состаритесь, будете сидеть перед телефоном и ждать, когда же мне любимый мой сынок позвонит? А он не будет звонить, ему не надо это, он и так самодостаточен.
Так что, да. Кстати, на молитву можно брать и лошадок, и кого-то еще. Почему-то в голову лезут покемоны, можно и их взять, конечно, лишь бы смирно стояли…
Анна Данилова: Веровали и трепетали.
Отец Игорь Фомин: Веровали и трепетали, да.
В соцсети — со Христом
Вопрос из зала: Сейчас много говорят о ювенальной юстиции, о технологиях ювенальных. Закон о шлепках. Я хочу узнать позицию Церкви по поводу ювенальных технологий, вот этих запретов.
Отец Игорь Фомин: Да, очень хороший вопрос, спасибо большое.
Запрет о шлепках. Что такое шлепки? Наверное, это какое-то наказание за провинность. Если бы даже этого закона не было бы, я бы выступал против шлепков. И выступаю против шлепков, которые совершаются с гневом. Я считаю, что наказания, которые совершаются для пользы ребенка или другого человека, просто необходимы и нужны. Очень большая дискуссия была на разных порталах в интернете об этом.
Я думаю, мы, как всегда, не ту причину рассматриваем, не ту проблему затрагиваем. Мы говорим о том, что нельзя бить, но не затрагиваем проблему, кто это совершает, кто это делает? Может быть, это то общество покалеченное, которое было воспитано: «Занимайся, чем хочешь, лишь бы мне не мешать». Тогда не было телефонов, наверное, компьютеров и гаджетов, но человека бросали на произвол судьбы, он ходил и слонялся.
Потому что другой человек, воспитанный в определенных рамках, ни за что не поднимет руку на ребенка, просто потому, что сегодня пришел раздраженный. Он может наказать – поставить в угол, взять ремень, пригрозить и тому подобное, если видит, что это действительно необходимо. Но если родитель занимается ребёнком, это совершенно ненужная вещь.
Что касается ювенальной юстиции, мы видим какие-то перегибы, с которыми я абсолютно не согласен. Опять же, пытаются решать последствия, а не саму проблему. Не оказывают помощь родителям, которые находятся в стесненных обстоятельствах. За отсутствие апельсинов могут сделать какие-то взыскания, наказания и тому подобное – этих примеров множество, это неправильно.
Но, поверьте мне, у нас этот переходный период, и мы видим, что многие вопросы положительно решаются. Я надеюсь, что разум возобладает, возобладает духовность, и этот вопрос тоже будет решен в положительную сторону. Православная Церковь имеет гигантский опыт воспитания. Мы видим, что целый пласт новомучеников — людей, которые не жалели своей жизни, отдавали ее ради блага других людей, были воспитаны в церковной среде. Это тоже акт воспитания. Это всё воспитывалось в христианском мировоззрении, понимании, в христианских традициях. Не надо изобретать велосипед, надо просто обратиться к Церкви и всё.
Анна Данилова: Отец Игорь, вопрос, который связан с предыдущим, отчасти, по поводу информационного пространства современного. Здесь цитируют ваши слова о том, что информационное пространство часто уничтожает в человеке человека.
Читатели спрашивают, как не выгореть духовно и сохранить человеческий облик тому, кто в этом пространстве находится, работает — журналисту православного издания и вообще тому, кто ежедневно потребляет весь информационный контент через соцсети, новостные издания; кто находится постоянно в эпицентре, являясь объектом пропаганды и так далее. Как в этой ситуации сохранить какой-то человеческий облик?
Отец Игорь Фомин: Нужно иметь какую-то защиту для того, чтобы спокойно в этом пространстве находиться. Эта защита – Христос, Который должен наполнять тебя всего. Христос, Который защищает тебя извне и внутри. Христос, которым ты должен жить.
Это то состояние, которое просто необходимо иметь, для того чтобы в нашем современном бурном информационном пространстве как-то выжить. Как сориентироваться, как быстро среагировать правильно на то, что тебе пишут, что происходит с тобой, что тебе навязывают, и так далее? Если твой ум растворен в Священном Писании, если в сердце твоем живет Христос, то реакция будет однозначная.
Совсем недавно закончился форум «Вера и Слово», который проводит информационный отдел Русской Православной Церкви, и там выступал Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, который сказал очень интересную вещь. Говорит, ты заходишь в соцсети, такой весь благодушный, замечательный, у тебя всё хорошо, все здоровы, ты только что позавтракал, и так далее и тому подобное. Открываешь, и вдруг тебе приходит на твою ленту сообщение — какой-либо вызов, негатив, который тебя пытается выдернуть из этого состояния. Если он выдергивает, он победил, он возобладает над тобой.
Кем ты покорен, тому ты и раб. Если ты покорен Христом, ты раб Христов, и это очень почетно.
Если покорен грехом, раздражением, гневом и тому подобное, значит, слаб ты еще. Значит, надо что-то ограничить в твоей жизни. Это чисто практический такой совет – взять и поставить какое-нибудь ограничение: смотреть соцсети, когда мигает батарейка, чтобы она поскорее выключила это информационное пространство.
Но я точно знаю, что без Христа ничего не получится нигде — ни в соцсетях, нигде.
Два-три языка выучили, и церковнославянский не будет проблемой
Вопрос из зала: Добрый вечер! Намедни был на одной из вероучительных встреч, услышал такой термин – секуляризация, если я не ошибаюсь. Насколько я понимаю, это размытие священного, некое обытовление в диалоге Церкви и общества. Услышал мнение, что это опасная тенденция, что Церковь должна оставаться на позициях сохранения священничества и разговаривать на своем языке.
В этом смысле, мне, как мирянину, это показалось немножко странным. Если с ребенком разговариваешь, все-таки разговариваешь на языке, понятном ребенку. Просто хотелось бы услышать ваше мнение или, может быть, официальную позицию Церкви, насколько и где проходит эта граница допустимого для Церкви? И что в стратегическом развитии правильно?
Поскольку еще услышал одну цифру, более развернуто скажу: 5-10% называющих себя православными посещают церковь, что меня немножко даже пугает, поскольку малое это количество. Очевидно, здесь вопрос серьезнейший, каким образом разговаривать? Говоря о дальнейшем, есть ли у Церкви, в принципе, некая стратегия в политике внутренней, для того чтобы увеличить количество людей, активно посещающих храм? И каким образом это видится, как? Вот как – или ждать, когда человек сам, что называется, придет, дойдет или не дойдет, или оставлять это на самотек? Хотелось бы услышать позицию в этом отношении. Спасибо большое.
Отец Игорь Фомин: Давайте я с конца начну отвечать. Вы закончили цифрами, я тоже хочу вам привести цифры.
К примеру, готовил одну бумагу и заглянул в статистику. Вы знаете, что есть ложь, есть откровенная ложь, есть смертельная ложь, а есть статистика. Заглянул в статистику. Совершенно не лояльная к Церкви организация, которая собирает эту статистику, приводит следующие цифры.
На 2015 год 75% населения нашей страны называют себя православными; 18-20% – люди, которые читали Священное Писание; 7% – люди, которые раз в месяц ходят в храм, в церковь и приступают к таинствам. Есть еще 33%, которые заходят в храм на крестины, отпевание и венчание, и 30%, которые никогда не бывали в храме, но называют себя православными.
7% мусульман. Причем, это такие же мусульмане, как 75% православных, мы тоже должны это прекрасно понимать.
У нас в Подмосковье есть дачка. Естественно, как на любой подмосковной даче, точнее, в садовом товариществе, есть группа приезжих из Таджикистана, Узбекистана и тому подобное, которых планомерно свозят на курбан-байрам, хотя, они этого не хотят, но иначе регистрацию потом не получат. У них свои есть механизмы влияния. Всё, как обычно, поверьте мне. 1% отдают иудеям, 1% — буддистам, 1% — протестантам в нашей стране. Порядок цифр представляете себе? 1%, я считаю, просто округлено. Это цифры, которые совсем недавно я сам выискивал.
Теперь то, о чем вы говорите. Я считаю, что Церковь должна говорить о Христе на том языке, который понятен обществу. Здесь я с вами абсолютно согласен: с ребенком надо говорить на его языке, но чуть-чуть выше. Мы все с вами прекрасно понимаем, что социализация не проходит в обществе, равном тебе. Когда нам говорят, что в школе дети социализируются, в детском саду дети социализируются – это полное вранье. Ребенок социализируется в семье, когда к нам приходят гости, когда мы сидим за столом, когда смотрим фильмы – вот там социализируется ребенок. В равном обществе человек не социализируется, точно так же, как футболист или хоккеист в команде среди игроков, которые играют на том же уровне, не развивается.
Поэтому говорить с обществом надо на понятном языке, и Церковь всегда этим занималась.
Мы можем увидеть, что с людьми, с которыми мы приходили креститься, с ними разговаривали на понятном языке, говорили о серьезных вещах, о догматах так, чтобы они это понимали. Но когда они крестились, когда затем входили в церковь, здесь уже наступала совершенно другая, сакральная часть. Ты являешься членом Церкви – тебе уже понятны какие-то высказывания, понятны принципы, догматы и тому подобное. И всё это вдруг начинает приобретать из слов форму определенную, и эта форма может быть совершенно любой, она должна быть сакральной.
Язык должен быть совершенно другим, отличным от языка улицы, правильно? Чтобы на этом языке мы служили и воспевали Бога. Да, он должен быть понятен, но для нашего общества это вообще сейчас не представляет никакой проблемы. Человек, знающий один, два, три языка – это уже сейчас норма, а мы говорим, что язык церковнославянский нам непонятен. Да понятен он, но он именно церковный.
Вы приедьте в любую страну — недавно был в Грузии и первое, что спросил: «На каком языке служите?» Они отвечают: «На церковно-грузинском».
Мы заходим в храм и видим, что священник разодет как петух. Совершенно естественно, что его одежда отличается от той, в которой выходят на пляж, идут в кино, в театр и тому подобное. Я не представляю, чтобы я вот так взял бы, вышел и пошел бы в театр, допустим, в полном литургическом облачении – это уж совсем сильно было бы, я бы мог сорвать представление того же Константина Райкина, допустим. Но это даже в больную голову не может войти, потому что это сакральная вещь. Поэтому я здесь с вами совершенно согласен, мы просто обязаны говорить на понятном языке.
Дети, которые ездят в лагеря, из Церкви не уходят
Вопрос из зала: Мне кажется, среди прихожан наверняка есть потребность в диалоге о Священном Писании. Не только в монологе священника во время проповеди после Литургии или во время Литургии, потому что проповедь иногда бывает плохо слышна или неразборчива, или какие-то технические причины, по которым не все слышно и не все понятно. У людей наверняка есть вопросы, то есть потребность в диалоге.
У меня такой вопрос. Есть ли у вас какое-то представление о статистике, в каком проценте храмов существуют какие-то, может быть, не катехизаторские встречи, а просто хотя бы какие-то встречи. Очень благодарны, я думаю, прихожане вашего храма, потому что у вас есть евангельский кружок.
Отец Игорь Фомин: Три…
Вопрос из зала: То есть какая-то возможность прийти и поговорить есть.
Еще, как вы относитесь к таким моментам. Когда я была моложе, как-то подошла в одном монастыре к монаху после исповеди и задала вопрос, может быть, очень примитивный и наивный. Сказала, что прочитала в Апокалипсисе Иоанна Богослова и не могу понять, кто же эти 144 тысячи избранных? Я не хочу грешить на батюшку, тем более, на монаха, но ответ был в стиле, что «вы женщина, вам надо спасаться чадородием и не вдаваться в какие-то подробности, которые могут быть совсем непонятны, вы читайте что-то попроще». Я к тому, что есть ли какое-то направление в Церкви по движению к такому диалогу? Спасибо большое.
Отец Игорь Фомин: Да. Я могу вернуться к тому вопросу, о котором меня спрашивали вначале — на что я могу ответить «не знаю». Последний вопрос, который мне был задан, и на который я отвечу, что не знаю – это, как раз, ваш вопрос о том, кто такие 144 тысячи человек. Честно скажу: не знаю. Вы задали вопрос, я обязательно это посмотрю прямо сегодня приеду.
А то, что вы сказали по поводу диалога, он просто необходим на приходах. По-другому в Церкви он невозможен. Церковь вообще по-другому невозможна. Если мы говорим, что Церковь – это семья, она может быть только на уровне диалога, потому что возникают вопросы, какие-то проблемы, потому что хочется что-то понять, узнать. Эти вопросы на самом деле, в первую очередь, важны для священника.
— По поводу статистики, сколько есть евангельских кружков?
Отец Игорь Фомин: Я тоже скажу, что сейчас я этого не знаю, но скоро узнаю. Я вам раскрою тайну: уже совсем скоро мы будем — назову страшное такое слово — мониторить приходы на предмет их миссионерской катехизаторской принадлежности. Одним из вопросов, который будет в мониторинг входить, будет: есть ли библейский кружок.
Мое мнение: на каждом приходе обязательно должен быть библейский кружок – это раз. Должны быть катехизические беседы – это два. Воскресная школа – три, а все остальное от самого прихода, от умения выстроить какие-либо социальные службы. Пусть это будет киноклуб, пусть это будет детский лагерь. Причем лагеря есть очень хорошие.
Мы сетуем на то, что молодые люди вырастают и где-то в 14, 15, 16 лет уходят из Церкви. Статистика не очень хорошая, но понятно, почему так. Однако те, кто ездят в лагеря, из Церкви не уходят. Те, кто не замыкаются на своих родителях, не уходят. В лагере они приобретает друзей и остаются в храме.
В этом году мы провели один такой лагерь на Александровой горе под Переславлем-Залесским, на месте рождения Александра Невского. Проводили со студентами. Причем взяли студентов-юристов, подозревая, что они не верующие, и православную молодежь — около 150 человек там было, ровно пополам. И эффект потрясающий! Сначала никто не ходил на утренние и вечерние молитвы. К концу смены, — а это всего лишь 10 дней, даже меньше, неделя — храм-палатка был полный. Хотя было душно, неудобно, пол неровный, но все стояли и молились. Даже молились с нами и мусульмане приехавшие, один буддист был, атмосфера была потрясающая.
Поэтому диалог просто необходим.
Призываю всех быть активистами
Вопрос из зала: Отец Игорь, сейчас СМИ, вообще наше информационное пространство, пресса, придумали такое словосочетание, ярлык прямо – православные активисты. Оно уже с негативным оттенком звучит. Но на самом деле от православных активистов, если проанализировать, много толку. Они как раз выступают против мракобесия, которое нам в некоторых спектаклях навязывает тот же театр, навязывают рок-музыканты, которые приезжают с Запада, галереи все эти, художественные и картинные галереи.
Получается, если бы люди не поднимали так активно этот бунт, связанный с абортами, то такого движения, как сейчас, наверное, тоже не было бы. Как вы относитесь к этим православным активистам? Например, я лично знаю одного из них — Дмитрия Энтео, он очень образованный, как сейчас говорят, эрудированный. Но при этом общество, СМИ навязало прямо, что православные активисты – это вообще какой-то позор.
Отец Игорь Фомин: Я вообще к активистам очень хорошо отношусь. Я желаю всем нам быть активистами в своей жизни, по отношению к своим близким. Когда эта активность пропадает, то пропадает, наверное, и жизнь.
Способен ли человек ошибаться? Способен. Способен ли человек не ошибаться? Способен. И ничего в этом страшного абсолютно, поверьте мне, нет. То, что пытаются навязать, вы очень правильно это заметили, словосочетание «православные активисты», и многие уже даже вздрагивают от этих слов, — это пытаются навязать всей Церкви: что она должна иметь свои границы, и границы эти четко очерчены границами храма. Вот за границы храма, за ограду не выходите, живёте себе, так там и живите.
Если бы мы с отцом Александром не были бы активистами, мы бы в школу на зашли. Мы бы не увидели радости детей и слез благодарности родителей, которые к нам приходят. Если бы мы с отцом Георгием не были бы активистами, мы бы, наверное, в больнице, в которую приходим, тоже многих добрых дел не сделали бы.
Давайте разрушать этот стереотип, давайте действительно не бояться!
Вообще, одно из имен Божиих — это Постоянство. Постоянство! Бог — не изменяем. Если с нравоучительной точки зрения сказать, чего или кого не любит Бог? Трусов не любит, когда ты чего-либо боишься. Если взять Евангелие, посмотреть прямо на речь Спасителя, чаще всего мы там встретим: не бойся, не имей страха, и так далее, и тому подобное. Именно «не бойся». То есть нельзя бояться ошибиться.
Я вам больше скажу: в духовном плане вообще невозможно ошибиться – если ты это делаешь искренне. Во-первых, свойство Бога, как я уже сказал, это постоянство. И Бог есть Любовь. Если человек свят, он имеет те же самые свойства, что есть у Бога: он постоянен и у него есть любовь. Такого человека вообще нельзя ничем ни обидеть, ни оскорбить.
Если мы что-либо, может быть, даже неправильно совершаем, но делаем это очень часто искренне, Бог возьмет и, как апостола Павла, из Савла сделает Павла. И таких примеров до сих пор очень много. Но если мы знаем, что этого делать нельзя, если нам это подсказывает совесть, но все равно делаем – это является грехом. Вот это, конечно, такой очень отрицательный и страшный момент.
Поэтому, братья мои, призываю всех быть активистами, быть неравнодушными, быть искренними людьми. На что плохо реагирует общество? На злобу. Если ты знаешь, что ты прав, и с пеной у рта и с гневным сердцем начинаешь доказывать свою правоту, это плохо, этого делать нельзя. Надо сначала успокоиться и попробовать донести твою правду до другого человека — не для того, чтобы доказать, какой я правильный. Не для того, чтобы доказать, какой я замечательный и золотой, а для того чтобы помочь другому человеку. Мы можем говорить с другим человеком абсолютно на любые темы. Можем говорить: «Дорогой Константин, ты не прав». Не потому, что он не прав, а потому что я люблю тебя и хочу тебе помочь, я хочу, чтобы ты был, как и я, счастлив. Но для этого надо быть самому счастливым.
Апостол Павел говорил страшные слова: «Я готов быть отлученным от Христа, лишь бы мои единокровные знали его». Представляете, он готов быть отлученным от Христа?! Как он любит Бога, как любит ближнего, что готов ради ближнего на всё. Я думаю, что если бы апостол Павел с такими словами пришел бы к Райкину, они бы вместе пошли бы в храм Христа Спасителя, благо, рядом, вместе стояли, радовались бы, и у них бы текли слезы. Любой человек с таким сердцем, когда подойдет к другому, принесет ему необычайную пользу.
Мода на православие прошла
Анна Данилова: Отец Игорь, вопрос, с этим связанный. На самом деле вы очень верно сказали про необходимость отсутствия ненависти и наоборот, о проповеди и словах любви. При этом мы видим, что, к сожалению, в последние годы, благодаря большому количеству выступлений, в том числе, достаточно агрессивных представителей, к сожалению, православной общественности – очень сильно сужается пространство диалога между какой-то творческой частью общества, научной частью общества и православными.
Мы с этим постоянно сталкиваемся, потому что видим, как представители ученого мира все реже и реже согласны комментировать что-то для православного издания. Слышат слово «православный» – ой, это мракобесие воинствующее — и просто бросают трубки.
К сожалению, очень сложно в этих условиях вести диалог. Ситуация, что в православии много людей образованных, думающих, со степенями, доктора и кандидаты наук, которые способны вести диалог на самом высочайшем уровне – это то, что многим сегодня абсолютно не очевидно, более того, является абсолютным сюрпризом. Я знаю, что, например, и письмо Гинзбурга покойного было вызвано достаточно жестким диалогом со стороны некоторых православных о том, что шесть дней творения – это шесть дней по 24 часа и никак по-другому. Хотя на самом деле здесь есть разные концепции в креационизме. И мы в свое время за академиком Кругляковым полгода бегали с документами «Правмира» Evolution Policy, где объясняли, что нам можно что-то прокомментировать и только потом нашли с ним какой-то диалог.
Как в этой ситуации, вы считаете, быть и развиваться? Какая перспектива? Сужается это пространство возможного диалога – вы православные, значит, совершенно безумные люди, в плохом смысле слова.
Отец Игорь Фомин: Наверное, такое присутствует. Я, к сожалению, так тесно не сталкиваюсь с этими проблемами. Я помню все эти письма Гинзбурга и десяти академиков. Помню замечательный ответ одного нашего прихожанина на это письмо десяти, который тоже является доктором наук. Он очень своеобразный человек, может поздороваться, а может и не поздороваться. Люди творческие, ученые находятся не в трехмерном пространстве, а где-то уже в шестнадцатимерном.
Знаете, я не вижу проблемы. У нас ведутся очень серьезные разговоры с людьми, которые имеют научные степени. Они приходят, они подвержены тем же проблемам, что и все, у них такие же недоумения по отношению к своей семье, к каким-то другим вопросам.
Дело в том, что, как мне кажется, мода на православие просто прошла. И теперь уже православие не просто так открывает любые двери, любые кабинеты и тому подобное. И в этом тоже есть какой-то свой плюс, на самом деле.
Православие становится той средой, без которой общество уже и не сможет существовать. Все больше и больше людей обращаются с вопросами теологического характера.
Сегодня был в институте и с удивлением заметил, что очень много докторских диссертаций самым тесным образом связаны с Церковью — с католической, с православной, неважно. Но, допустим, какие-то геополитические вопросы уже рассматриваются со стороны Церкви.
Что я могу сказать? Да, действительно по своей какой-то неопытности мы могли оттолкнуть кого-то от Церкви. Скажу больше. В 90-е, когда вдруг открылись врата храма, и туда разрешили войти людям, Церковь не была готова. Имею в виду, Церковь не как устроение Божие, а именно как священники, духовенство — они не были готовы к принятию такого большого потока людей. Поэтому очень часто внутренние какие-то особенности человека, допустим, молитва, пост, бороды, платочки – всё то, что является внутренним, келейным содержанием, выдали за какие-то внешние признаки.
Прошло время, и люди разобрались: нет-нет, стойте, вы не о том говорите. Поклоны, посты – да, всё это нужно, необходимо, но это не православие. Вы нам покажите православие. И вот православие начинают показывать. Вы хотите увидеть православие? Посмотрите. О, а это сложно. О, а это, вы знаете, не укладывается в рамки.
Мы же знаем Евангелие. Подходит юноша и говорит: «Господи, что мне сделать, чтобы наследовать жизнь вечную?» – «Соблюди заповеди». – «Это всё у меня упаковано уже: я пощусь, молюсь, никого не обижаю». Христос и говорит: «Хорошо, хочешь быть совершенным, иди продай всё и следуй за мной». Э, нет, подожди, как продай? Стоп-стоп-стоп! Отца похоронить, это сделать…
Понимаете, православие, если к нему серьезно относиться, оно же очень неудобное, крайне неудобное. Это та вера, когда Бог приходит к человеку, а тебе приходится вообще всего себя наизнанку вытряхнуть, промыть всего, опять обратно запихнуть – таким филиппинским врачом стать — и попробовать дальше жить.
А у тебя все там не приживается: ты потерял всех друзей, потерял любое общение. Вы знаете, это не так просто.
Нам задают вопрос о креационизме, и мы пытаемся ответить, а зачем? Не наше это дело, совсем не наше, поверьте. Апостол Павел на это ответил уже когда-то: «У Бога один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день». И хочешь-не хочешь, ты как-то с этим должен жить и об этом говорить. Причем вопрос про креационизм меня всегда удивлял —зачем его вообще задавать? У нас как минимум пять равнозначных теорий о сотворении мира.
Анна Данилова: Гипотез.
Отец Игорь Фомин: Гипотез, да. Среди которых теологическая выступает как совершенно равнозначная, может быть, даже преимущественная по отношению к другим. Преимущественная, с нашей точки зрения, конечно. Вообще, зачем об этом говорить? Я придерживаюсь того, что говорил Шерлок Холмс – мне совершенно безразлично, Земля круглая или нет, на меня это никак не влияет. Я бы хотел, чтобы она была побольше круглая, чтобы ночь была побольше, часов в сутках было больше, вообще, всего бы больше и сейчас. Вот я думаю как-то так.
По поводу ученого сообщества, вы знаете, я думаю, каждый должен заниматься своим делом – пусть физики «физят», я православные будут православить.
Хотел было Патриарху на себя пожаловаться, да передумал
Вопрос из зала: Отец Игорь, я долго собирался с духом, чтобы задать вопрос. Тут уже говорилось о том времени, в котором живет наше общество, и вы рассказали, что нам еще 15 лет надо ждать. Все мы знаем — ни для кого не секрет из здесь сидящих — об огромном расслоении у нас в обществе. Наверное, ни в одной развитой страной стране мира нет такого расслоения между богатыми и бедными. На низовом уровне в храмах я вижу, что делается. Я вижу, что делается в храмах, чтобы помочь людям социально не защищенным. И у меня сложилось впечатление, что это все ложится на плечи настоятеля — смог ли он найти время, здоровье, возможности, чтобы собрать эти посылки, вещи какие-то, а вот выше… А по моему глубокому убеждению, сейчас наша Церковь является единственным общественным институтом, который сохранил веру и авторитет общества в нашем больном, к сожалению, обществе.
Поэтому, если подняться к официальной позиции Церкви и иерархов, как, по вашему мнению, не стоит ли возвысить голос? Может быть, и власть прислушается – наверное, никому из нас не нужен бунт русский, страшный и беспощадный – такое социальное расслоение, когда работа по решению социальных вопросов лежит только на низовом индивидуальном уровне. По-моему, это глубоко неправильно. Если бы, допустим, Патриарх выступил, может, это не его дело… Я, к сожалению, недавно стал ходить в храм и вопросов на самом деле много, я все-таки решил задать этот вопрос. Как, по вашему мнению, официальная позиция, или это не дело Церкви?
Отец Игорь Фомин: Я теперь понимаю, почему вы долго собирались с духом, потому что не камушек, а такой камень в огород настоятеля вы бросили. Я с вами совершенно согласен, что не дело одному настоятелю заниматься всем тем социальным пластом, который находится на приходе, совершенно не дело. Это только у таких настоятелей, как я, на самом деле, везде один только настоятель. Не умеет он организовать жизнь прихода так, чтобы всё двигалось, чтобы кто-то взял какой-то пласт, что-либо, а настоятель больше туда никогда не вмешивался, а всё само двигалось, вращалось бы. Поэтому я призываю, раз вы начали ходить к нам на приход, не бойтесь, берите, пусть что-то не получится, но что-нибудь обязательно да получится.
Теперь пойдем дальше. Вы задали вопрос про епископат, про священноначалие. Нужно ли что-либо делать? Во-первых, я вам скажу – то, что уже делается, для нас это неподъемный труд – то, какие они сворачивают горы. Я могу вам привести пример, и вы будете поражены, что выставка, которая откроется 4 ноября в Манеже, уже традиционная, полностью контролируется епископом Тихоном (Шевкуновым).
Пойдем дальше. Дело в том, что мы видим какие-то дела, поступки, которые ярко звучат на политическом фоне – какой-то всплеск, взрыв и социальная работа и тому подобное. На самом деле делается очень много, поверьте мне. Я не знаю ни одного прихода, который бы не ездил в детские дома. Я не знаю ни одного прихода, который не зашел бы в больницу к страждущим. Я не знаю, наверное, ни одной тюрьмы, куда бы ни постучался священник, и если его пускают, то, в общем-то, он там и остается. Или, допустим, ни одной психиатрической клиники я не знаю, где бы священник не присутствовал, а это, на самом деле, очень тяжелый труд. Много чего мы не видим, не знаем и можем только догадываться о том, что происходит.
Но попытаюсь вам раскрыть секрет. Не секрет даже – это то, о чем не пишут. Волею судеб, от Бога посланных, мне доводится иногда сталкиваться с проявлением священноначалия нашего, причем кулуарного, такого общения, которое не попадает в СМИ. Близкие люди, которые все это наблюдают и видят, очень часто мне об этом рассказывают, я просто доношу это до вас, а воля ваша – поверить мне или не поверить. Я знаю, что ни одна поездка Святейшего Патриарха в какой-либо регион не заканчивалась бы каким-либо наставлением, вразумлением, а иногда даже очень жёсткой позицией Патриарха по отношению к руководству того или иного региона. Это не просто равнодушное посещение региона, тех мест, куда приглашают Святейшего – это всегда решение какой-либо проблемы.
Еще расскажу такую вещь. Когда Святейший освящал наш храм, это было в этом году, меня предупредили: «Вы знаете, будет момент, когда вы можете совершенно откровенно пообщаться со Святейшим. Запричастный стих, настоятель может подойти и пообщаться с Патриархом. В этот момент вы можете попросить все, что угодно, пожаловаться на кого угодно. И Святейший никогда эту вашу боль не пропустит мимо ушей». Но, милостью Господней, жаловаться не на кого было, хотел на себя пожаловаться, но потом подумал: «А вдруг примет меры? Потерплю себя еще немножко». Поэтому пожаловаться не на кого было, но мне это даже предложили, понимаете?
Мы, к сожалению, видим верхушку айсберга. Что на самом деле происходит, этого заметить совершенно не можем.
Покажи христианство самому себе
Завершая нашу встречу, я хотел бы на ваших словах и подвести этот итог. Давайте наше христианство в первую очередь покажем себе. Вот это очень важно – показать себе наше христианство. Как это сделать? На самом деле, очень легко. Сложно сделать это только журналистам – попробовать оправдать других людей. Почему журналистам трудно? Им всегда надо о чем-то остреньком писать. Хотя позитивная журналистика – это самая лучшая журналистика. Если журналист умеет рассказать интересно, захватывающе об открытии школы, так, что его хочется посмотреть и пересмотреть – это гениальный журналист. Если журналист встает на фоне разбившегося самолета и начинает говорить, рейтинги у него будут зашкаливать, но это не журналист, поверьте мне. Это неинтересный журналист.
Давайте покажем православие сначала себе, вот самим себе покажем, какой я православный человек. Критерий? Я опять спорную вещь скажу, очень спорную для многих, но не для меня, конечно: можно ли быть добрым человеком вне Бога? Мы сегодня долго дискутировали на эту тему со студентами МГИМО, с первокурсниками, со второкурсниками. Я считаю, что добрым человеком вне Бога быть невозможно. Невозможно.
Объясню свою позицию, попробую ее донести до вас. Дело в том, что добрый человек – это тот, кто помогает всем всегда и везде. Таков принцип Евангелия: помогать всем всегда и везде, независимо от того, какое у меня настроение, какой человек передо мной, или кто передо мной: собачка, кошечка, попугайчик — совершенно неважно. Всем всегда и везде, если можешь, ты должен это сделать без разбора, достоин он или не достоин. Если мы начинаем разбирать, это уже начинает быть справедливостью. Очень хорошее качество, но у Бога его нет, поверьте мне. Бог не справедлив. Это просто закон. Если бы Бог был справедлив, это была бы катастрофа для человечества. Но нет, Он милосерден.
Милосердие и справедливость не сочетаются. Бог милосерден. Если человек начинает разбирать, кто достоин или кто не достоин добрых дел, он занимается такой самостью, тем, что он сам может судить. А в Боге, как это ни странно будет звучать для православного человека, ты вынужден помогать всем. Вынужден слушать всех, вынужден быть похожим на Христа.
Это очень хорошее качество, когда ты вынужден, если хочешь быть христианином.
Если кто-то имеет злое сердце, есть очень интересное средство всё исправить – надо начать мимически улыбаться. Начинаешь улыбаться всем всегда и везде, и потом эта улыбка падает в сердце, обязательно падает. У кого-то через месяц, у кого-то через год. У таких сухарей, как я, лет через пять упадет в сердце, но все равно упадет, если планомерно начинаешь этим заниматься.
Это как с физикой, с тригонометрией, с самолетом. Вы же видели, сколько в самолете тумблеров всяких, приборчиков и тому подобное. Спросите у летчиков, можно ли в этом разобраться? Можно, оказывается, если заниматься. Точно так же и здесь. Когда человек вынужден заниматься добрыми делами, это становится его естественным состоянием, он по-другому жить уже не может, он становится зараженным Христом, понимаете?
Я призываю вас к тому, чтобы мы, в первую очередь, христианство показали себе. Когда я был молодым священником, почти ровно 20 лет назад, я думал, что священник должен себя позиционировать как очень положительного человека, очень праведного и тому подобное. Что он не может о себе сказать «дурак», не может сказать о себе какое-то отрицательное слово, потому что на нем священный сан, и за ним стоит Церковь и тому подобное.
Мой отец был священником. И я видел, с какой легкостью внешней отец всегда мог в любом разговоре поставить себя ниже любого, с кем он общается – возвеличивая этого человека. Здесь присутствуют люди, которые его знают, они подтвердят мои слова. Тогда я думал, что за мной Церковь, на меня смотрят, как на Церковь, и тому подобное. А теперь я знаю, что надо быть таким, каким ты есть.
Если действительно хочешь быть лицом Церкви, в первую очередь, должен показать христианство себе. Должен в своем сердце абсолютно всех полюбить, абсолютно ко всем относиться одинаково, абсолютно к каждому человеку быть неравнодушным. К этому я вас призываю. Я не боюсь, что меня назовут дураком, потому что таким я, в общем-то, и являюсь, но знаю, что тот, кто покажет себе христианство, будет милостив и ко мне тоже. А это, наверное, самое главное. Простите.
Анна Данилова: Спасибо большое, отец Игорь!
Отец Игорь Фомин: Спасибо большое! Но я могу честно сказать, я был предельно искренен, даже в последних словах.
Анна Данилова: Дорогие друзья, это была одна из встреч цикла «Правмира» «Беседы со священниками», которые мы проводим вот так в реальном времени, реально в помещении центра культурного «Покровские ворота». Это такое гостеприимное место, где уже многие годы проходит большинство православных мероприятий.
Сегодня с нами был протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма Александра Невского при МГИМО. От себя могу сказать, что это удивительный совершенно теплый открытый храм с замечательным приходом, который растет огромными темпами, как раз с маленького-маленького храма, в который, казалось бы, и 50 человек не войдет, вырос до такого до огромного сейчас уже прихода, который тоже уже скоро перестанет помещаться в большом уже храме.
В общем, я хочу сказать, что если у вас нет постоянного прихода, и вы думаете, куда бы вам пойти, то храм Александра Невского – это совершенно чудесное место. Особенно, если ходить с детьми, потому что там все организовано чтобы, с одной стороны, детям было хорошо, и родители могли играть на улице и слушать службу в динамиках. А если ваши дети на службе стоят на ушах, как это происходит в нашей ситуации, то вам никто ничего не скажет, и вас будут терпеть, слушать, вам улыбаться и так далее. Так что, спасибо большое, что вы к нам пришли. Спасибо большое, батюшка!
Отец Игорь Фомин: Спасибо большое! Поблагодарим Бога!
