Неглавный герой
Неглавный герой
В обществе, где Церковь 70 лет существовала почти подпольно, выросло несколько поколений людей, у которых со священниками связаны самые неожиданные представления, даже мифы. Зеркало современной мифологии — а значит, и отношения к человеку в рясе — кинематограф. Сразу скажем, что отношение народа в целом кино передать не в силах. Народ, по обыкновению, безмолвствует, изредка высказываясь, пожалуй, лишь в документальных картинах. Игровой же кинематограф создается людьми, принадлежащими к интеллигенции, и отражает умонастроения именно этого слоя общества. Да и отражение это отрывчато. Кино лишь открыло для себя нового персонажа — православного священника. И пока он в большинстве фильмов — неглавный герой. Так же, как в жизни современного российского общества.
Советская идеология, в частности и средствами кино, успешно поработала в антиклерикальном направлении: в сознании зрителей укрепился некий обобщенный образ, сильно похожий на отца Федора в смешном исполнении артиста Михаила Пуговкина. Когда канул СССР, а вместе с ним и советские идеологические установки, первое, что продемонстрировали авторы, кинувшиеся изображать церковную жизнь и священство, это вполне объяснимая, но от того не менее впечатляющая безграмотность.
Если судить по фильмам начала 90-х, любой человек может запросто стать монахом, чтобы скрыться за стенами обители от житейских неурядиц. А, допустим, в фильме Евгения Матвеева «Любить по-русски-2» (1996) молодой симпатичный диакон приметил во время службы девушку, влюбился да и женился. Не прекращая при этом служить в церкви.
Кино до сих пор так и колеблется между фантазиями об абстрактных «святых отцах» и скептическим недоверием к верующим, и к священникам в том числе.
Сентиментальные фантазии породили череду экранных батюшек, говорящих превыспренним языком с елейными интонациями. Пастыри эти ведут свое происхождение от, как ни парадоксально, отрицательных киношных попиков советской поры. От того же отца Федора из «Двенадцати стульев», с его пародийной речью: «волею пославшей мя жены» и «вечно твой муж».
Насмешничать над авторами, предлагающими такое изображение священства, конечно же, легко. Однако здесь нашло свое отражение объективное положение вещей: и Церковь, и ее служители не стали для большинства людей чем-то своим, близким. Священник все еще существо экзотическое, вызывающее смущение и неловкость: как к нему подойти, заговорить? Наверное, есть какой-то особый язык, на котором с ним надобно общаться? Да и сам он не может говорить, как все люди. Не скажет: «Здравствуйте!» А торжественно молвит: «Благословляю вас, чада мои!» И посмотрит «нездешним» взглядом. Допустить, что он, кроме его иерейства, еще и человек со своим характером, а уж тем более слабостями, — невозможно, кощунственно. Ну а если он таков, если не свят, то и верить ему нечего! Это своеобразное «монофизитство» — священник не человек, а некое богоподобное существо — побеждается, видимо, только путем терпеливого и сознательного вхождения в Церковь.
Зато бывшее столь распространенным в советском кино сатирическое изображение священника теперь стало редкостью. Но происходит это, к сожалению, не столько из-за искреннего уважения к священству, сколько из суеверного страха перед «магической» силой Церкви. Так что поп-самозванец, смачно сыгранный Михаилом Ефремовым в комедии Олега Фомина «День выборов» (2007), явление на нынешнем экране уникальное. Перемежающий славянизмы современными речевыми штампами, «отец» Иннокентий, похоже, знает церковную службу и язык молитв ему вполне привычен. Как нарочно, этот пародийный образ живее многих экранных священников, преподнесенных всерьез, с благими намерениями. Крепко пьющий, разгульный псевдопоп из «Дня выборов» продолжает давнюю смеховую традицию, идущую, может быть, от скоморохов. Эта традиция оказалась куда более живучей, нежели добрый опыт изображения священства, накопленный русской классической литературой. Если вдуматься, и этот опыт небогат — в сравнении с историческим опытом самой православной жизни.
Кино, в силу своего «младенческого» — в сравнении с другими искусствами — возраста, такого положительного опыта вообще не имеет. Нынешние режиссеры, в сущности, создают образ священника с чистого листа. Тем ценнее попытки не просто изобразить священника «положительным» персонажем, но ввести его в сюжет как одну из смыслообразующих фигур.
К примеру, в фильме Владимира Хотиненко «Мусульманин» (1995) дан симпатичный образ сельского священника, в котором узнаются персонажи Чехова и Лескова. Но характерно то, что в смысловом поле фильма фигура православного пастыря оказывается пассивной. Священник этот радуется красоте Божьего мира, распевая молитвы в чистом поле, печалуется о безверии народа, безнадежно взывая к заблудшим душам. Но подлинную силу веры олицетворяет все же мусульманин, русский паренек, обретший Бога в афганском плену. Именно в его уста авторы вложили ключевую фразу: «Не хотите верить в Аллаха — не верьте. Не хотите верить в Христа — не верьте. Но знайте: придет сатана, и вы поклонитесь ему». И получается, что в фильме с самым, на данный момент, высоким градусом духовного беспокойства, духовная сила признается вовсе не за православным священником.
Какой силы ищет народ в пастырях? Часто — только магической. Что точно отражено в картине Александра Велединского «Живой» (2006). Неприкаянные души солдат-контрактников, погибших в Чечне, бродят со своим живым товарищем и толкуют, в частности, о каком-то иеромонахе Пересвете, способном «заговорить» пулю, спасти от смерти. И сразу вслед за этим разговором вернувшийся с войны Сергей (Алексей Чадов) встречает отца Сергия (Андрей Чадов), молодого и неопытного священника, готового тем не менее с вниманием выслушать случайного встречного.
Впрочем, встреча, конечно же, не случайна, а закономерна и нужна обоим. Как не случайно и то, что священника и бравирующего своим неверием паренька играют братья. Что герои эти — тезки. Что устремляются в одном направлении: к кладбищу, где лежат погибшие в Чечне товарищи Сергея. Все это передает рефлексию авторов фильма — о судьбе России и месте, которое занимает в ней вера и Церковь. Рефлексию о священстве, в большинстве своем духовно молодом, еще не имеющем достаточного влияния, но устремленного к единственной цели — спасению душ. А главный герой, противясь желанию священника отслужить панихиду по усопшим, даже вступая с ним в драку, отвергая церковное покаяние, затем, сооружая из веточек самодельный крестик за упокой убитого им человека, дает чрезвычайно точный образ самодельной веры с «Богом в душе» — без «попов» и Церкви.
«Без попов» — такой образ мысли широко распространен. Порой он выражается даже не в самом кино, а в размышлениях о нем. Так, картина Кирилла Серебренникова «Юрьев день» (2008) стала для многих поводом порадоваться: «Наконец-то кино открыто критикует Церковь!» Остается добавить, что реакция весьма типична, хоть и ошибочна. Священник, хлопочущий о чем-то земном (каких-то строительных материалах, да еще для домика настоятеля), представляется иным зрителям персонажем разоблачительным, отрицательным. Авторы, предложившие лишь зарисовку из жизни без намерения дать обобщающий образ, попали в болевую точку, невольно угодив ожиданиям — мифу про «жадность попову», про лживость и ханжество. Это — вполне традиционное русское отношение. И в давнем социологическом споре «кому живется весело, вольготно на Руси?» всегда найдется Лука с готовым ответом: «Попу».
Но сейчас ситуация потяжелее, чем в XIX веке: прервана «связь времен», а с нею и нить веры. Восстановить ее нелегко. Отсюда соблазн — обрести веру без усилий, одним рывком, чудом. Отсюда и требования к батюшке — реальному ли, экранному ли: «Продемонстрируй святость: сотвори чудо. Тогда, может быть, поверим». Этим отчасти объясняется успех фильма «Остров», изобилующего чудесами. На самом же деле, чудо — уже то, о чем сказано в старом документальном фильме Валерия Залотухи и Людмилы Улановой «Попы»: «Попы вернулись! Их травили, подкупали, растлевали, а они уцелели — образом жизни уцелели. Единственное уцелевшее сословие в России — священство. Они не теряли Россию, которую, как принято считать, мы потеряли. Они и есть Россия».
Этим пониманием — «священники и есть Россия» — отмечен сериал Василия Мищенко «Батюшка» (2008), прошедший на канале «Россия» на Страстной седмице и повторенный на Рождество. Построен он по обычному сериальному канону: несколько остросюжетных эпизодов, связанных единством места действия (в данном случае это — поселок в русской глубинке) и основными персонажами, среди которых есть старенький священник (Лев Борисов), восстанавливающий местный храм. Главный же герой — бывший моряк Роман (Виктор Павлюченков), вернувшийся в родной поселок из дальних странствий.
В сериале «Батюшка» радуют несколько обстоятельств. Старый священник не выглядит ряженым, и хороший актер Лев Борисов играет его убедительно и живо. Здесь впервые в нашем кино показан путь человека — того самого бывшего моряка, основательного сорокалетнего мужика — к решению стать священником. Причем на этом пути его подстерегают трудности и соблазны. Для авторов существует понятие греха без всяких оговорок. Так, Роман любит молодую женщину с ребенком и понимает, что брак с ней несовместим со священством. Тут, опять-таки по законам сериалов, выясняется, что возлюбленная удочерила сиротку и сохранила девство. Есть и малая толика чудес: явление во сне Роману некогда убитого священника, уговорившего его вернуться в поселок и жениться. Есть необходимая для сериального формата детективная составляющая. Но присутствуют и реалии жизни: ретроспекция в 30-е годы с разграблением храма и убийством батюшки; постепенное вхождение в храм ранее равнодушных, но обретающих веру местных жителей; вынужденная борьба отца Романа с тоталитарной сектой. Оно и неудивительно: фильм консультировал священник, чья судьба положена в основу сюжета.
Так что в будущее можно смотреть с «осторожным оптимизмом». Владимир Хотиненко завершает фильм о Псковской миссии, в котором главным героем будет священник в исполнении замечательного актера Сергея Маковецкого. Серьезный режиссер, в основе подлинная история — что еще нужно. Доживем — увидим и на экране не экзотических пришельцев, а живых, настоящих батюшек. Лет двадцать назад знали ли мы, что они вернутся в нашу жизнь? А ведь вернулись!
Нескучный сад — Архив по номерам
