«В онкоцентр я ходила как королева». Муж Жени ушел, а она пожелала ему счастья
Проходя мимо Первого московского хосписа, Евгения Тихонова весело говорит: «Я когда раком заболела, сразу подумала, что повезло рядом с хосписом жить. Удобно умирать будет». «Мама!» — возмущенно восклицает в ответ ее 15-летняя дочь.
Полина с мамой выглядят как две подружки — высокие, стройные, длинноногие. Обе смешливые и обе умеют садиться на шпагат — когда Полина решила стать балериной, Евгения тоже записалась на балет. Ей хотелось на себе понять и прочувствовать, через что проходит ее дочь. Тогда женщина научилась терпеть боль, и этот навык пригодился ей, когда прозвучало слово «рак».
«Мне быстро наскучило быть женой дипломата»
Евгения Тихонова — настоящий полиглот, говорит на пяти языках. Учить китайский она начала, когда это было абсолютно не модно — в 1993 году.
Как у золотой медалистки, в МГИМО у нее был выбор языка. Решила брать арабский. Евгению изругали все: «Ты никогда не будешь работать с арабским языком, арабы не разговаривают с женщинами, просидишь всю жизнь в издательстве». Женя снова начала смотреть список языков, первым значился китайский. «Почему бы и нет?» — тряхнула она головой и записалась.
Вот это «почему бы и нет?» — один из ее жизненных принципов.
Почему бы не уехать на 10 лет в Африку? Почему бы не поехать в Иорданию, несмотря на онкологию? Почему бы не сесть в кабину самолета на место второго пилота? Почему бы не получить четвертое высшее образование?
Абсолютный музыкальный слух, необходимый при изучении китайского, ей, скорее, мешал:
— Тебе очень легко все дается, ты все схватываешь быстро. А потом, когда ты внезапно понимаешь, что надо учиться, а ты этого не умеешь, начинаются сложности, — вспоминает то время Евгения. — Когда я преподавала, первыми из института вылетали ребята со способностями. А добивались результата серые мышки, которые сидят, что-то пишут и зубрят. Мне было просто потому, что я люблю учиться.
Евгения Тихонова
Правда, над иероглифами нужно было посидеть.
— Я не видела ни одной системы, которая бы позволяла учить иероглифы без зубрежки. Просто сидишь и учишь.
На третьем курсе Женя вышла замуж за МГИМО-вца и после диплома уехала в Африку на десять лет.
— Но мне быстро стало скучно быть женой дипломата. Я хотела чем-то заниматься, пыталась найти себе работу, не могла быть домохозяйкой.
Африка при всей своей неоднозначности осталась для Евгении любимым континентом:
— Африка с тобой дружит, пока ты следуешь правилам: моешь фрукты, поливаешь на себя солнцезащитные средства и не рожаешь там детей. Первую дочку я рожала в Москве.
Вернувшись в Россию, Евгения 12 лет преподавала в МГИМО, затем ушла в другой вуз, в третий. Как говорила ее мама, пошла по наклонной: «МГИМО — это статус, куда тебя опять тянет?»
Евгению тянуло в новое и интересное. Изучив все возможные методики преподавания китайского, она заскучала. Ушла в ТАСС возглавлять отдел по связям с Китаем. Потом в крупный торговый концерн. В ноябре 21-го года потеряла работу и решила пока посидеть на фрилансе. Заодно и получить четвертое высшее образование. После МГИМО она училась в институте МГУ как специалист-геммолог, в Пекинском университете языка и культуры, недавно замахнулась на биомедицинские технологии в МГТУ имени Баумана. Почему? Потому что интересно.
Когда в Бауманке проходили патологии, Женя так много всего рассказала про рак, что преподаватель спросил: «Вы этим занимались, изучали?» «Нет, болела», — хотела сказать она, но сдержалась.
Не стала переключать на себя внимание студенческой группы. Но когда преподаватель начал рассказывать про лучевую болезнь, обронила: «Я этим болела». После тяжелой неловкой паузы педагог спросил: «Вы нам расскажете?»
Лучевая болезнь с Женей случилась после онкологии. Наступившей неожиданно и обнаруженной ненароком, как и у сотен людей.
«У всех Новый год, а у меня рак»
В конце 2016 года Евгения вернулась в Москву из Китая. И перед сном случайно нащупала за брюшиной мягкий безболезненный шарик. УЗИ показало опухоль с мощным кровотоком. Кровоток появляется в опухоли, когда она хочет расти. В этом отличие доброкачественной опухоли от злокачественной — первая никогда не прорастает сосудами.
Это был вечер 27 декабря. Люди под снегопадом спешили домой, мигал гирляндами украшенный город. А Евгения шла от врача, «как будто стукнутая по голове палкой». Разревелась только в лифте. Как говорит, затопила слезами весь дом.
Отплакавшись, начала составлять план действий. 29 декабря сделала КТ с контрастом, которое подтвердило новообразование. Для окончательного диагноза была нужна биопсия, но все учреждения закрывались на новогодние каникулы. По имейлу пришло напоминание о вылете в Иорданию. Отпуск был запланирован всей семьей.
— Куда ты полетишь? — кричала в истерике Женина мать. — Давай мы продадим дачу, ты уедешь в Израиль лечиться.
— Мама, этот дом мой дедушка строил, с какой стати его продавать? И если в животе все же ничего плохого нет, можно ехать. А если есть, то когда я еще увижу Иорданию?
Купаясь в Красном море, Евгения думала о том, что ее ждет. Ей всего 40, у нее муж, две дочки, родители. И огромная жизнь, с которой так не хочется расставаться.
Вернувшись в Москву, Евгения попала в тот же тупик, что и большинство людей, впервые столкнувшихся с онкологией в России. Она не знала, куда бежать, к кому обращаться.
У врачей в поликлиниках нет четкой маршрутизации для таких больных. И спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И их близких тоже.
Помог бывший начальник, который, как говорит Женя, «сильно вписался в эту историю». Так Евгения попала в МНИОИ имени Герцена.
И приходила туда как королева. Быть королевой ее научил балет.
«Ненавижу слово “держись”»
Восемь лет назад младшая дочь начала заниматься балетом. «Дай-ка я сама встану на пуанты, посмотрю, через что Полина проходит», — решительно подумала Евгения.
— Педагог, который тренировал Полину, тренировал и меня. Я ей сказала: «Катя, вы меня не щадите, возьмитесь за меня нормально». Она за меня и взялась нормально. А у меня очень жесткие мышцы, шпагат и любая растяжка — это было либо адски больно, либо нестерпимо больно.
Я, как и дочка, уставала, у меня болели пальцы. Но балет развил мою стойкость, я научилась терпеть боль.
Когда в институте Герцена у Жени брали биопсии, она улыбалась. «Туда приходишь, а там храм скорби. И столько молодых, и все зареванные, потухшие». Евгения сломала шаблон — красиво одевалась, красилась, улыбалась и шла по институту как королева.
Королева с лютой опухолью в забрюшинном пространстве. Лейомиосаркома — редкий и злой рак.
Женя прозвала свою опухоль «гадиной». «Гадина» росла очень быстро и за два месяца выросла размером с голову ребенка.
Перекосило живот, Женя не влезала в джинсы. Но на работе про рак никому не говорила.
— Зачем? Мне так проще было, я жалости не искала, это некоторые другие готовы умирать и всех остальных за собой тащить.
Знали только близкие, и они были однообразны: «Женька, держись».
— Ненавижу это слово. Никогда не говорите больному раком слово «держись». Как будто у меня есть варианты, как будто я могу сказать «да не буду я держаться», — смеется она. — Лучше сказать: «Я с тобой».
«Хожу по отделению, как Мороз-воевода»
В больницу Женю положили тогда, когда в животе «как будто трехлитровая банка поселилась». 14 февраля госпитализировали (с тех пор ненавидит этот день), а 16-го прооперировали.
— Я просыпаюсь после наркоза, у меня руки привязаны в трех местах, из носа торчит трубка, и голос как будто мужской и злой. Подозреваю, что дралась во время операции. Мне говорят: «Теперь будешь себя хорошо вести?» Я киваю головой, меня развязывают, я первым делом пытаюсь вырвать из носа трубку, меня связывают обратно. Как потом выяснилось, если бы я эту трубку вырвала, вырвала бы и нос.
Но на второй день Женя встала и пошла, рассуждая: «Что же я буду лежать?»
— В позвоночнике торчит игла, от нее шнур идет к бутылке, а я хожу по отделению, как Мороз-воевода, только он с посохом, а я с капельницей.
Больно ужасно, но я понимаю, что мне нужно ходить. Если я буду лежать, всякая ерунда в голову полезет.
После операции собрался консилиум. «Что с ней делать?» — решали врачи. Евгению на консилиум не пустили, она беззастенчиво подслушивала под дверью. Просто сидеть в коридорчике и ждать приговора не могла. Как оказалось, для этой опухоли нет протокола лечения химиотерапией. Евгении назначили конскую дозу лучевой терапии. Расписывая схему, врач испуганно посмотрел на женщину: «А вес-то у вас какой?» Похудевшая Евгения тогда весила 45-46 килограммов.
Начать лучевую терапию мешала жидкость, скопившаяся на месте опухоли. Дренаж был жестким: без обезболивания проткнули брюшину.
— Я шипеть начала, мне адски больно, возмущаюсь: «А нельзя обезболить?» И слышу в ответ что-то вроде: «Все равно этот укол очень болезненный, какая разница-то? Больнее, чем сейчас, вам все равно уже не будет. Сейчас мы тебя еще и зашьем наживую». И действительно зашили наживо. Но я во время балета научилась терпеть боль и не плакала.
А потом начались недели лучевой терапии. Как вспоминает Женя, она лежала в одних трусах в позе морской звезды, вся расписанная крестами. Их рисовали зеленкой, йодом, фломастерами. Кресты нужны, чтобы совмещать их с прицелом пушки, стреляющей заряженными частицами.
— Это не больно, но это очень большая доза радиации. Через две недели у меня началась лучевая болезнь. Это было у-жас-но. Ты все время усталый, бегаешь в туалет, температура держится, волосы не растут вообще. Я за год ни разу не была в парикмахерской.
Мне запретили любые таблетки, даже витамины. Ставку делали на иммунитет. Так и сказали: «Дальше сама».
И Женя все смогла сама. Сильный организм справился. Когда было подозрение на рецидив, она сначала порыдала, а после решила: «Один раз ты это прошла — пройдешь второй раз». Рецидив не подтвердился.
А вот муж не выдержал и сорвался.
«Поняла, что мою ценность ни один мужчина не определяет»
Три с половиной года после диагноза муж Евгении, отец второй дочери, как говорится, держался. А потом просто взял и ушел к другой женщине. «У тебя жена после рака еще не вышла в ремиссию. Дочери 13 лет. Тебе как, нормально вообще?» — «Мне нормально», — ответил муж и отправился жить новую жизнь.
В ощущении дурной и жесткой драмы Евгения жила два месяца. А потом сказала себе: «Ты забыла, дорогая, кто ты есть на самом деле. И твою ценность ни один мужчина не определяет. Ты сама по себе ценность, и все люди ценны сами по себе». Поэтому мужа она внутренне отпустила и даже пожелала ему счастья.
— Ему все равно, как вы себя чувствуете?
— Абсолютно.
— Как так-то?
— Я прочитала хорошую фразу, которая, как мне кажется, относится ко всем людям, которые переживают или пережили предательство: «Не беспокойтесь о людях, которых Бог забрал из вашей жизни. Он слышал разговоры, которые не слышали вы, Он видел действия, которых вы не могли видеть». Если бы мне сейчас сказали: «Давай ты на пять лет жизнь отмотаешь и пускай этого всего не будет», — я откажусь. Моя жизнь стала осознанней. И рак в моем случае — это благословение.
— Почему? Пройти через боль, страх, лучевую терапию, предательство близкого человека, страх за детей, беспокойство за родителей — и считать все это благословением?
— Я поняла, что все в мире делается к лучшему. Я это просто чувствую, понимаете? Я очень себя осознала, когда болела.
Сколько людей живет завтрашним днем или прошлым? А я — здесь. Я — сейчас.
Только научившись жить одним днем и в моменте, я осознала, насколько прекрасна жизнь. И всё в ней благословение — даже нынешняя холодная весна. Я иду зимой, ноги промочила, холодно, в лицо ветер задувает. А я говорю себе: «Женя, а умершие не чувствуют ни холодной воды в ногах, ни ветра». И я перестала на такие вещи жаловаться.
Так относительно легко пережить большую потерю в виде семьи Евгении помог Бог:
— Я поняла, КАК Он меня любит. И Он послал мне болезнь, чтобы я наконец-то это осознала. Я Его и раньше чувствовала, я и раньше знала, что Он есть. Просто именно сейчас я поняла, насколько Бог нас из рук не выпускает. Мы всегда под присмотром, всегда есть Тот, Кто о нас сверху заботится и думает.
Не меньше Жене помогли и редкий дар природного жизнелюбия, и умение жить на полную катушку. Недавно она получила лицензию пилота.
«Не хочу думать, что эта мерзкая болячка отняла вкус к жизни»
Почему небо, а не море, например? Потому что сертификат дайвера и капитанские корочки у Евгении уже есть, она капитан открытого моря.
— На самолет я переключилась, потому что дедушка был пилотом, дошел до Берлина, потом его перекинули воевать с Японией. Я ношу его фамилию, никогда не меняла ее, выходя замуж. Считаю, что на всех мужей фамилий не напасешься.
И я очень хотела летать всю жизнь, а детские мечты должны осуществляться. Хватит, как говорится, смотреть, кто что подумает.
Обычно женщины как живут? «Зачем мне деньги тратить на себя, я лучше на детей потрачу, на мужа, копеечку в дом». А потом муж приходит и говорит: «Я нашел другую женщину». А по большому счету, у нас мало времени и мы должны исполнять свои детские мечты. Я в космос еще хочу полететь, но не знаю, насколько меня возьмут, конечно.
Учиться летать Евгения начала еще до болезни, в 2015 году, на реактивном бомбардировщике L-29 «Дельфин». Когда случился рак, это все прервалось. Когда физических сил было мало, а моральные уже появились, Женя учила новый язык — суахили. Мама говорила ей: «Зачем? С раком борешься, а какие-то языки все учишь». Женя терпеливо отвечала: «Понимаешь, мам, не хочу думать, что эта мерзкая болячка отняла у меня вкус к жизни».
Евгения перевела книгу, получила гонорар, и тут объявили набор в летную школу. «Скорей всего, не потяну. Но хотя бы издалека посмотрю», — деловито решила она. Но все, как говорится, сложилось: и дело пошло, и подработка появилась, и скидку дали. Так Евгения Тихонова получила лицензию пилота частного самолета.
Этой весной, перед Пасхой ей позвонил знакомый летчик: «У меня второй пилот слетел, не хочешь ли со мной?»
Утро Пасхи она встретила в небе. Привезла благодатный огонь и домой, доехала до мамы.
«Я горжусь тобой, дочь», — сказала пожилая женщина и заплакала. Женя рассказывала ей про свое счастье быть в небе, про понимание, насколько все в мире хорошо сделано, насколько мы все под присмотром. Про то, как там, на высоте несколько десятков километров, спокойно и безопасно, и как все проблемы, все плохое остаются на земле, а в небе ты свободный и сильный.
«Я была как ребенок, который учится ходить, идет и падает»
Пятилетнюю выживаемость после рака Женя называет дембелем (если в течение пяти лет после проведенного лечения у человека не возник рецидив, считается, что он вылечился. — Прим. авт.). Когда-то она пообещала себе в этот день улететь в Африку на вершину Килиманджаро. Пока это невозможно, и Женя оптимистично перенесла поездку на следующий год.
Себя в роли онкологического пациента Женя сравнивает с ребенком, который учится ходить, идет и падает. Ему больно, он плачет, но надо вставать и идти дальше.
— Когда я проходила лучевую терапию, думала: «Как же мне хреново, как мне больно». Хорошо, мне разрешили красного вина сто граммов в день. А я приду домой и двести выпью. Тогда впервые мысль и пришла, что надо жить настоящим. Понимаете, я поняла, что все в мире боится смерти. А рак дает понимание, что смерть — это не конец. Далеко не конец. И когда ты это понимаешь, уже ничего не страшно. После такого осознания много претензий снимается и к людям, и к окружающему миру. И когда ты это осознаешь, перестает быть страшно вообще все.
Не так давно Женя потеряла близкую подругу, она тоже умерла от рака. И ей тяжело было умирать, очень не хотела уходить. «Очень», — подчеркивает Женя.
— И я стала ей об этом говорить: «Лариса, ты сейчас жива, живи настоящим». «Женя, я с тобой говорю и мне легче становится», — отвечала та. Сейчас ко мне люди приходят и просят: «Женя, поделись с нами спокойствием». И я всем отвечаю одно: «Живите настоящим. Не надо беспокоиться о будущем».
Фото Людмилы Заботиной и из личного архива Евгении Тихоновой
