Очень много разных слов сказано в последнее время о покаянии. Слов горьких, справедливых, разных. Но когда говорится: «от слов своих оправдаетесь, от слов своих осудитесь», — всегда ли понятны настоящий объем и смысл этого высказывания? Дело не в том, что сказать, дело в том, как сказать. Мне первых двух фраз текста всегда достаточно, чтобы понять, буду я его читать или нет. Если я в этих двух фразах вижу слова «либерасты поднимают вой» — все, я это уже не читаю. Потому что это те слова, за которые идет осуждение. Это слова грубого осуждения, грубого глумления над образом и подобием Божиим, потому что люди не воют, они говорят.
Сказано, что изнутри, из человека, из сердца человеческого исходит всякая скверна. Скверны этой, надо сказать, выметать — не выметешь. Вот вам простой пример. Я приличному человеку говорю: «Какая опасная вещь — мшелоимство». Он спрашивает: «А что это такое?» Человек приличный, но не церковный, поэтому объясняю, так сказать, в общих чертах. Он говорит: «Но это же здоровое стремление к материальному совершенствованию». Вот! Он сказал «здоровое». Ведь он таким образом уже дал свою оценку. С той же легкостью стремление жить по средствам может быть названо «нездоровым». Слово «стремление» — это хорошее слово, оно уже содержит в себе положительную оценку. А скажешь «здоровое стремление» — и мы уже видим этакого Данко с лебедиными крыльями. А то, что это Плюшкин, нам в голову не приходит.
Языком надо пользоваться осторожно
Язык — очень богатая вещь, только нужно им пользоваться уметь. Все вещи надо называть по их смыслу, а для этого нужно проникать в смысл вещей духовный и не торопиться осуждать. Всякие слова насчет того, что сие есть дурно, а сие есть хорошо, надо приберечь к концу своего рассуждения. Слушатели и читатели должны сами прийти к этому выводу.
Я уже говорила, что если в первых словах содержится какое-то ругательство, я не буду читать. Ну так это я, а тысячи людей с радостным блеском в глазах будут потирать руки и говорить: «А, ну-ка, ну-ка!» Вот это и есть соблазн малых сих.
Или взять слово «естественно». Что естественно? Естество бывает всякое. Всякое животное, скажем, естественно. Но человек — не животное, хотя животное начало в человеке есть. Не буду говорить, что человек порочен и т. д., сейчас совершенно не об этом. Я о том, что человек осознает себя и осознает мир, и живет в этом мире по трем параметрам.
Главный параметр осознания — это «Я»
Первый центральный, главный параметр — это «Я». Если человек не осознает себя человеком, то он вообще никто. Даже животное обязательно должно осознавать себя центром своей вселенной, иначе как ему разобраться, где право, где лево, где вперед, где назад, где верх, где низ? Эти параметры в пространстве определяются относительно той точки, которая «Я». И тут ничего не поделаешь. Это есть естественный, нормальный, природный эгоцентризм в прямом смысле слова. Но как только он начинает переноситься на сферу духовную, даже и душевную, получается дрянь. Так что, понимаете, не везде естественность хороша.
Что-то похожее на уже человечность зарождается тогда, когда это самое «Я» понимает, что то, что он называет «Ты» — это не дрянь какая-то шелудивая, а это другое «Я». Ведь другой человек сам для себя тоже «Я». Тут и рождается золотое правило: «Обращайся с другим так, как ты хочешь, чтобы обращались с тобой», — потому что ты — это я. Дальше — хуже, нужно приложить уже громадное усилие. Вот «Я» и «Ты», но есть еще «Он», третий в ситуации, видимый или невидимый. Признать, что каждый из них — тоже Я? Человечество еще не сделало этого шага. Отсюда всякая ксенофобия. Вот мы с тобой люди, а это так, чурки. Разница может быть какой угодно: то крестится не в ту сторону, свой пучок перьев носит не за правым ухом, а за левым. А на самом деле разницы никакой.
То есть, человечество до сих пор находится в целом на неком зверином этапе своего существования. Весь ужас в том, что нужно сделать колоссальное усилие христианину, чтобы понять, что те признаки, по которым он гневно отвергает других людей — это не вероучительные признаки, это пучки перьев. Это то же самое, что «остроконечники» и «тупоконечники». Как известно всем, «остроконечники» и «тупоконечники» у Свифта — это протестанты и католики в Ирландии. С тех пор ничего не изменилось ни в Ирландии, ни где бы то ни было. Человечество… Мы всё последние времена вычисляем, а нам бы подумать о первых! Мы же еще не сделали первых шагов в своем человеческом развитии. Для нас Бог сделал все, что нужно, и даже больше, а мы все еще в каких-то первобытных болотах копошимся. На уровне душевном и духовном такой эгоцентризм надо преодолевать.
Параметры осознания «Здесь» и «Сейчас»
Следующий параметр — место — «Здесь». Точно так же место для человека позволяет ему описать себя в мире. Нормальный вопрос: я где? Стукнули человека по башке, или он сам стукнулся, потерял сознание, приходит в себя, первый вопрос: я где? Ему это очень важно знать. Это чистая правда. Это тоже совершенно естественный параметр. Но если мы будем цепляться только за него, если мы не будем понимать это свое «где» в расширенном виде, из нас ничего не получится. Потому что «где» — это и у себя дома, и в своей семье, и в своей церкви, и в своей стране, и в мире, на земле, в космосе. Вот так понятие «Здесь» все расширяется и расширяется, а все это для чего? Именно для того чтобы человек понимал, что он — частица, которая свободна: свободно живет, свободно движется в мировом пространстве. Это очень важно.
И третий параметр — время — «Сейчас». Про это написаны тома, и про это можно еще писать тома. Это очень сложно понять. Человек отсчитывает прошлое, настоящее и будущее от того момента, в котором он сейчас находится, в котором он себя осознает и о котором он сейчас говорит. Но когда мы описываем жизнь или все, что угодно, относительно настоящего момента, мы цепляемся за фантом, потому что к концу описания время уже изменилось.
От эгоцентрика к антропоцентрику и дальше
Вот мы выяснили, что в физическом смысле человек должен быть эгоцентриком. Но когда он действительно становится мыслящей единицей, он обязан стать антропоцентриком. То есть, он обязан понять, что центр тварного мира — человечество. Это чистая правда, тут ничего не поделаешь. Мыслить себя человеком можно только в качестве частички этого человечества, созданного Богом в Божественных целях. Но только в таком смысле: «Я не лучше других людей, и я не хуже других людей, я один из, я чадо Божие точно так же, как любой другой человек». Вот что такое антропоцентризм.
Человечество в центре мира, человечество в центре вселенной. И подумать о том, что этих самых человечеств очень много. Может быть. Отрицать это с пеной у рта, потому что об этом ничего не сказано с Библии, непредусмотрительно, потому все, что в Библии сказано, сказано для нашего спасения. Если там не сказано о других человечествах, значит, эта идея нашему спасению никак не способствует и никак не препятствует. Может быть, есть человечество, которое не грехопало? Может быть, но нам знать об этом не надо, потому что это никак не способствует нашему спасению.
Нет пропасти между людьми верующими и людьми не верующими, как будто верующие все понимают абсолютно правильно, а не верующие все понимают абсолютно по-другому и абсолютно неправильно. Есть гораздо более печальные вещи, объединяющие в нынешнем современном мире верующих и не верующих. Если бы эти вещи соединяли их в добре, тогда можно было бы рассуждать о том, может ли быть неверующий хорошим человеком? Но, простите за научный термин, это не релевантно.
Дальше антропоцентрический уровень продвигается к уровню экклезиоцентрическому, когда люди начинают понимать, что человечество создано Господом как Церковь. Первая Церковь — это была церковь Адама и Евы. Владыка Антоний довольно проникновенно написал о том, что их грехопадение — это, так сказать, грехопадение экклезиологическое, не бытовое. Это такой серьезный церковный грех.
А всегда ли мы понимаем, что все человечество создано как Церковь? Мы же не можем удержаться в пределах даже совсем-совсем небольшой церкви. Ведь ежели нам сказать, отпадшие, недостойные, грешные какие-нибудь голые индейцы бассейна Амазонки — они члены церкви, потому что они члены человечества? Да крик поднимется до небес. А между тем, Бог их создал или не Бог, в конце концов? Если Он их создал, они чада Божии или не чада? Чада. А что касается того, что они очень нехорошие, так мы тоже бываем те еще замечательные. А они бывают в своей системе понятий даже ничего себе.
Вот такого экклезиологического понимания человечества нам очень остро не хватает. То, чего не хватает неверующим, — Бог с ними. Верующим не хватает.
Очень много людей с гневом и возмущением поднимут крик: «Как? Эти такие-сякие -тоже члены Церкви? Да ни за что в жизни я с этим не соглашусь». При этом «такие-сякие» тоже закричат: «Как это меня смеют причислять к членам Церкви? Я на это никогда не соглашусь». Ребята, абсолютно не имеет никакого значения, кто с чем в этом смысле согласится, а кто с чем не согласится. Давайте называть вещи своими именами! Всякие рассуждения, что так или не так — это рассуждения богоборческие. Человечество создал Бог, создал его как Церковь, а что касается отпадающих… Мы же из истории даже и христианской Церкви, и православной Церкви знаем, как далеко можно отпасть — почти до бесконечности.
Вот у Льюиса в «Расторжении брака» есть замечательный эпизод. Пришел Наполеон в своей невероятной гордыне, в нежелании признать свою вину и в стремлении противопоставить себя и человечеству и Богу. Удалился даже от ада на такое расстояние, что приходилось какие-то длительнейшие экспедиции снаряжать, чтобы его найти. Это хороший образ — до чего же человек, созданный, замысленный как член Церкви, может от нее удалиться.
Окончательная модель мира должна быть христоцентрична
Очень важно понимать одну вещь. Церковь — вокруг кого? Церковь — чья? Церковь — Христова! Глава Церкви — Христос. Он отдал за нее больше, чем вообще мог отдать человек и больше, чем мог отдать Бог, потому что Бог не может умирать. Христос умер за Церковь. Если это кого-то не наполняет трепетом, если кто-то не понимает, что это действительно больше всего остального, такого человека можно только пожалеть. Поэтому окончательная модель мира, завершающая, должна быть христоцентрична.
Всё вокруг Христа, вся Церковь вокруг Него, человечество вокруг Него, и каждый человек. Это модель мира аввы Дорофея, великого отца и великого мыслителя. Это он излагал такую модель мира, которая больше всего похожа на какие-то космические модели. Это прекрасно, и вот так оно и есть. И в этом смысле нас горько объединяет всех — и верующих, и неверующих-то, что мы в разной степени пренебрегаем вот этим священным даром Христовым, отталкиваем от себя в своих помышлениях христоцентрическую модель мира.
Есть очень печальная вещь. Если бы верующие и неверующие объединялись в добре, как я уже говорила, было бы хорошо. Но нет… Я прожила долгую жизнь и чем дальше, тем больше вижу, что объединяются они в полном отталкивании от идеи испрашивания прощения. Попробуйте заставить верующего не формально, а от избытка, от глубины сердца попросить прощения. У натренированных людей это самое «ну прости» срывается каждую секунду. При этом голос пустой, глаза пустые. Единственное, что за этим чувствуется, это любование собой. Вот я какая хорошая, смотрите все, я прощения прошу. Но люди же не дубины, они неискренность ощущают. И тут триумф наступает у такого просителя прощения — я же прощения просила, а этот такой-сякой, проклятый, жестоковыйный простить не может. Ах он…
Я давно видела одну совершенно замечательную картину в храме. Ровно посередине храма страшным образом поругались три бабки. Вдруг две из них накинулись на третью и стали ее поносить. Она какое-то время довольно бойко отругивалась. Я бочком стояла, бочком-бочком стала отходить. Но тут бабка, оставшаяся в меньшинстве, выступила гордо перед царскими вратами и с неописуемой улыбкой перекрестилась, поклонилась. Потом, поскольку я же от них шарахнулась, и, тем самым, была отнесена к участникам ситуации, она подошла ко мне и так задушевно сказала: «Видела, как я за врагов своих молилась? Вот теперь-то их Господь накажет!».
Но эти еще, по крайней мере, просят прощения. Есть же люди, которые никогда в жизни не признают, что они не правы или чего-то не знают. Для них это просто невозможно. У Андерсена в «Голом короле» наступило полное смятение, когда ребенок закричал: «А король-то голый!» Но у Шварца в пьесе по Андерсену все не так просто. Потому что король ответил: «Да, это я нарочно. Я повелеваю! Отныне все должны венчаться голыми». Его окоротили, конечно, но вот эта идея: «я нарочно и все должны венчаться голыми» -очень живучая идея. Понимаете, она не зависит от того, верующий человек или не верующий.
Я много лет назад видела сцену в магазине, довольно неприятную. Это при советской власти, еще трешки были. Женщина, скромно одетая, культурным голосом говорит кассирше: «Вы мне не дали сдачу 3 рубля. Я вам могу показать свой кошелек, у меня нет ни одного рубля и ни одной трёшки». Вместо того чтобы произнести что то, хоть как-то соответствующее ситуации, кассирша противным голосом орет: «Да как вы смеете так со мной разговаривать? Я 30 лет в торговле, у меня почетная грамота и значок». Покупательница продолжает настаивать, что значок — это хорошо, но трёшка тоже было бы неплохо. Через какое-то время выясняется, что культурный голос может преодолеть этот безумный визг. Но если вы думаете, что последовало извинение, то вы ошибаетесь. Кассирша взяла трёшку, бросила на стол и сказала: «На! Разбогатеешь ты с этой трёшки». На что культурный голос ответил: «Так ведь и Вы бы не разбогатели».
Вы знаете, эту самую невозможность признать свою вину разделяют между собой верующие и неверующие члены нашей земной церкви, члены нашего бедного человечества. Но именно это заставляет меня быть оптимистом. Если человечество находится на таком новоначальном этапе развития, ни о каком конце света речи быть пока не может!
Происходит пока начало света. Господь нам дал Лего и сказал: «Теперь играйте». А мы, вместо того, чтобы играться, дурью мучаемся. Но я думаю, что Он мягко, но твердо будет настаивать на том, чтобы мы игрались, чтобы мы от стадии совершенно животного эгоизма переходили к стадии осознавания себя единым человечеством, замысленным Господом как Церковь и спасенным Им же. Аминь.
Беседовала Ирина Кислина
