Носовой платок

С Валерием Ивановичем Рюминым, двухметровым красавцем и преуспевающим бизнесменом, мы познакомились при несколько забавных обстоятельствах. В тот день, отслужив литургию, я приступил к крещению младенца, а вышеупомянутый Валерий Иванович решил зайти в храм и поставить свечку.

Священник Александр Дьяченко

Крестили одного-единственного малыша, зато его сродников собралось так много, что они буквально заполонили собой всё внутреннее пространство церкви.

Перед тем, как крестить, объяснил крёстным все, что они должны будут делать, и мы приступили непосредственно к таинству. Прежде чем младенца окунуть в купель, его взрослые восприемники должны произнести за него крещальные обеты. Младенцу задают вопрос:

— Ты отрекаешься от сатаны? Крёстные отвечают:

— Отрекаюсь! Потом им предлагают на деле подтвердить отречение и совершить древний экзорцистский приём. С целью изгнания беса дунуть в его адрес и уже по русской традиции, вдобавок ещё и плюнуть.

Молимся, дитя кричит не переставая, передо мной двое крёстных родителей и множество умиляющихся родственников. Подходит время отрекаться от сатаны. Крёстные поворачиваются лицом на запад, и вслед за ними неожиданно поворачивается весь храм.

Думаю, ладно, пусть. Сейчас начнёшь возвращать их в исходное положение, пока поймут, пока повернуться, весь молитвенный настрой пройдёт. Кричу:

— Отрекаешься сатаны?..

— Отрекаюся! – единодушно выдохнул храм.

— И дунь и плюнь на него!

В ту же секунду точно ветер промчался по всей церкви, а вслед за ним звук единого могучего плевка.

Умойся, властитель зла. Даже мне на мгновение стало не по себе от такого дружного вызова.

Уже после того, как довольная галдящая толпа сродников, делясь впечатлениями от совершённого таинства, покинула церковь, ко мне подошёл Валерий Иванович и спросил:

— Батюшка, что это было? Почему эти люди плевались в храме? Я человек не робкого десятка. В своё время даже немного повоевал, но не припомню, что бы когда-нибудь мне было так жутко.

— Знаете, сегодня, неожиданно для себя, эти люди обновили свои крещальные обеты. Вновь отрекались от врага рода человеческого и плевали на него. Сейчас, скорее всего, они поехали в ресторан отметить крещение нового члена семьи. Поднимут рюмочку за его здоровье, выпьют и скоро забудут всё, что они делали в храме, а если и станут вспоминать, так не больше, как о некой забаве. А тот, в кого они плевали, сегодня утёрся. Но, в отличие от людей, он ничего не забудет. Он вообще такой затейник, ничего не забывает и никому ничего не прощает.

Так мы с Валерием Ивановичем познакомились и даже подружились. Он часто по-свойски бывает у нас и, не чинясь, присаживается за стол в нашей гостеприимной трапезной. Здесь же в трапезной он и услышал историю, которую рассказал отец Виктор. Рассказывал он её как некий курьёз, мы дружно смеялись, никто тогда и подумать не мог, что когда-нибудь отнесётся к ней как-то иначе. А история была такова.

Отец Виктор, в те годы ещё староста одного из многочисленных московских храмов, по каким-то своим делам отправился на несколько дней в далёкий Таджикистан, точнее в его столицу – город Душанбе. Зачем летал, батюшка не рассказывал. Зато долго описывал сам город и, конечно же, его главное украшение — восточный базар.

Поселился он в центральной гостинице. Хотя, в то время, а это самый конец девяностых, вполне возможно, что эта гостиница была в городе не только лучшей, но и единственной.

Обильная летняя пора, как раз наступил период созревания знаменитых среднеазиатских дынь, которые мы в обиходе называем «торпедами». Не терпелось узнать, какова она на вкус, настоящая «торпеда»? А не та, что сорвана ещё зелёной, привезена за тысячи километров и пылится на обочинах московской кольцевой дороги. Поэтому первым делом, переодевшись по-европейски в шорты с майкой, наш товарищ направился в сторону рынка.

Памятуя, что восточные люди — народ вороватый, батюшка взял с собой лишь пять долларов: купить дыню и покушать вкусный восточный плов.

Назад он возвращался в приподнятом настроении и с приятным чувством сытости в желудке. Но вернувшись в гостиницу, путешественник обнаружил, что из номера пропали абсолютно все его вещи, включая документы с билетом на самолёт в обратную сторону и, разумеется, деньги.

В ответ на рассерженные вопли гостя из России гостиничный человек лишь беспомощно разводил руками и лопотал:

— Моя твоя не понимай, моя твоя не понимай.

Отец Виктор хотел было искать защиту в их милиции, но взглянув на суровые бородатые лица сотрудников правоохранительных органов, пришёл к выводу, что лучше с ними не связываться.

— Что было делать? Искать российского консула? Доказывать, что ты не бродяга? Нет, — решил батюшка, — идти нужно не к консулу. И как был в шортах, с «торпедой» в руках, так и отправился к имаму центральной душанбинской мечети.

— На удивление тот принял меня радушно, хотя кто я в его глазах? Лишь один из множества других неверных, вдобавок ещё и одет так вызывающе нелепо.

— Уважаемый, — обратился к имаму отец Виктор, уже после того, как рассказал тому о своих злоключениях, — помоги мне вернуться в Москву. Всё, что я тебе буду должен, верну через, — и он назвал имя одного из высокопоставленных служителей центральной московской мечети. Отец Виктор не врал, они действительно были знакомы. – Я верующий человек, христианин, позвони ему, и он подтвердит, что мне можно доверять.

Имам не стал никому звонить. Достал из стола сотню долларов:

— На первое время этого хватит. Приходи послезавтра, что-нибудь придумаем.

Через два дня всё в тех же шортах и с дыней в руках он возвращался домой в чреве военно-транспортного самолёта.

На следующий же день по прибытии, разыскав знакомого из центральной московской мечети, батюшка поинтересовался:

— Тебе из Душанбе насчёт меня не звонили? Сказали, сколько я им там должен?

— Ты знаешь, нет, мне никто не звонил. Если хочешь, давай сами с ними свяжемся.

— А тот самый, — донеслось из трубки, — долетел, всё нормально? Ну, вот и слава Аллаху. Деньги? Какие деньги? Скажи, это ему мой подарок. И от моего имени извинись перед ним.

Об этой истории потом ещё не раз вспомнит Валерий Иванович, волею судьбы точно так же, как некогда и отец Виктор, оказавшись в чужой стране без денег, документов, друзей и всякой надежды. Из всех вещей у него остались один только носовой платок и мобильный телефон без зарядного устройства. Да даже если бы у него и была с собою зарядка, то что толку, ведь к ней полагается ещё и розетка, но и розетки не было, как не было и крыши над головой.

В то лето они с женой отправились отдыхать на остров Хайнань и поселились в окрестностях города Санья.

— Разместили нас в прекрасном отеле в вип номерах. Всё, абсолютно всё здесь устроено, чтобы ублажить туристов. Замечательный пляж и ласковое солнце целых триста дней в году заставляют тебя забыть обо всём на свете и пропадать на морском берегу. Добавь сюда ещё и рестораны, изобилующие блюдами из морепродуктов. Ежедневные массажи — не хочешь обычный, так на тебе тайский. Ничего не скажешь, молодцы китайцы, научились зарабатывать на туристах.

Ты знаешь, они вообще трудяги. Сами маленькие, силёнок явно не хватает. Устают быстро, но чтобы от работы увильнуть, даже мысли такой ни у кого нет. Ни разу не видел пьяного китайца. Пробовали мы их пиво, так оно вообще не хмелит.

По окончании отдыха нас посадили в самолёт местных авиалиний и в сопровождении китайского гида и переводчика отправили в Пекин. Там мы должны были пересесть в «Боинг», отправляющийся на Москву.

Паспорта жена, как обычно, хотела убрать себе в сумочку, но я почему-то запротестовал и сунул свой документ в сетчатый карман кресла, что располагалось прямо передо мною. Во время полёта я задремал, а выходя из самолёта, о нём и вовсе забыл.

И вспомнил только на таможенном посту, когда мы уже пошли садиться в самолёт, заявленный в Шереметьево. Сперва долго и растерянно хлопал себя по карманам, пока не вспомнил, что паспорт остался в кармашке кресла самолёта внутренних китайских авиалиний.

— О, ничего страшного, — принялся успокаивать меня разговорчивый переводчик, — сейчас мы пойдём в бюро находок и там заберём ваш паспорт. Несомненно, он уже там.

В тот момент мы даже толком и не успели попрощаться с женой, никто из нас не думал, что ей придётся улететь, а я останусь в Китае. У нас ещё были деньги, и доллары, и юани, но они лежали в сумочке у жены.

В бюро находок моего паспорта не оказалось, да и не мог он ещё туда поступить, прошло слишком мало времени. Потом-то мне объяснили, что не нужно было уезжать из аэропорта, а следовало бы обратиться в линейное отделение полиции. Тогда бы документ отыскали, и я бы вылетел следующим рейсом. Но кто же знал, что всё так получится. Переводчик, продолжая меня успокаивать, посадил в автобус, и мы вдвоём поехали в город.

— Сейчас-сейчас, не волнуйся, всё будет очень хорошо. Тебе дадут денег. Вот русское посольство, здесь тебе помогут. До свидания, приезжайте к нам ещё. Пока я крутил головой, пытаясь хоть что-нибудь сообразить, переводчик исчез.

Только тогда до меня дошло, в каком положении я оказался, и только тогда в полной мере я ощутил, что такое отчаяние. Помню, однажды пошёл за грибами в лес и заблудился, и чем больше ходил, тем отчётливее понимал, что всё больше и больше ухожу куда-то не туда. И вот я снова заблудился, один в чужой стране, в чужом мегаполисе. И, кажется, нет никакой разницы, где ты плутаешь — в лесу или чужой стране, везде одинаково страшно, и не знаешь, куда идти.

Стучусь в двери посольства, выходит привратник, русский человек. Слушает мою сбивчивую речь о том, как я остался без паспорта и в одночасье превратился в китайского бомжа. Привратнику откровенно скучно, и он зевает в кулак. Таких, как я, здесь видят каждый день. Выражение его лица, фигура, рука, играющая маленьким жёлтым шариком, абсолютно всё говорило в нём, что моя трагедия — это моё личное дело.

Пятница, время к обеду. Молодой человек, вызванный привратником, велит мне идти в полицейский участок. В ответ упрашиваю пойти его вместе со мной, я же не знаю китайского. В ФМС, куда я ходил уже самостоятельно, мне велели сфотографироваться и за это потребовали 35 юаней.

— Но у меня нет денег, – выворачиваю карманы, — ноу мани. Китайский чиновник от души смеётся. Такой большой русский и попал в такую глупую историю.

— Русский Ванька, — он бьёт ладонью себе по горлу, — Хрю-хрю, Ванька. — Намекая, на то, что прежде чем сесть в самолёт, я основательно подзаправился в дьюти фри.

— Тридцать пять юаней, — показывает китаец на пальцах, — тридцать пять.

Большому белому человеку стыдно не иметь тридцать пять юаней. Но у меня их нет, и я бегу просить денег у того чиновника в посольстве. Так я и бегал от ФМС в наше консульство и обратно. Пока выпросил денег — в консульстве мне одолжили пятьдесят юаней, — пока получил фотографии, смешливый китаец исчез.

— Хи гоу хоум (Пошёл домой) — улыбается китайская секретарша. — Мандей, — в понедельник, мол, приходи.

С досады я чуть было не заплакал, моя отчаянная надежда в ближайшие же дни вернуться на родину таяла буквально на глазах. Но эта девочка пожалела меня и принялась звонить по мобильному. Наверно, смешливый китаец тоже меня пожалел и с полдороги домой вернулся в офис, тут же оформив необходимые справки.

Весь день, пока я бегал по городу, очень хотелось пить. Сказалась нервозность, да и на улице солнце пекло за тридцать. В полицейском участке и у фмээсников я видел кулеры с холодной водой, но, как назло, ни одного стакана. Поискал глазами пустую пластиковую бутылку и тоже не нашёл. Оказывается, каждый китаец имеет при себе собственную кружку, из которой и пьёт, а пластиковая тара у них дефицит. Её, как у нас жестянки из-под пива, собирают и сдают в пункты приёма вторсырья.

— Ну, вот и отлично, — порадовались за меня в консульстве, — теперь до понедельника.

— Как до понедельника?! Куда же я пойду?

— К друзьям, знакомым. У тебя ещё целых пятнадцать юаней, на пампушку хватит.

— Но у меня нет друзей в Китае! И раньше в китайцев я только и делал, что стрелял, когда они пытались переходить через нашу границу.

— Ничего-ничего, здесь тихо, никто не стреляет, и по ночам не холодно. Мой тебе совет, отыщи какой-нибудь студенческий городок. Молодёжь, с ними весело. Время пролетит незаметно, и лавочек у них там предостаточно. Ближайший университет в ту сторону, на велосипеде добираться минут двадцать. И ещё, чтобы тебе вернуться домой, двое граждан России должны будут подтвердить твою личность. Так что, молись, чтобы к понедельнику твой паспорт всё-таки нашёлся.

— Час от часу не легче. Слушайте, дайте хоть воды, целый день мечтаю напиться.

Привратник ушёл и скоро вернулся с полуторалитровой пластиковой бутылкой. Я с благодарностью вспоминаю этого человека, Потом он ещё не раз выручал меня, подзаряжая мой мобильник.

Вечер пятницы, рабочий день закончился. Множество людей обтекают меня, спеша по своим делам. Многие идут домой. Ещё утром у меня тоже был свой дом, семья, друзья. Я был уважаемым в своём городе человеком. Теперь я никто, пекинский бомж, словно Паниковский, человек без паспорта. Вдобавок ещё и по-китайски ни слова не знаю.

Кстати, как там Киса Воробьянинов попрошайничал: «Же не манж па си жур»? Надо бы узнать, как это звучит на китайском. И куда мне здесь, если что, пристроиться? Оглянулся по сторонам, ого, знакомые все лица, вывески на русском: «Дядя Ваня», «У Палыча». Только нищих китайских бомжей нигде не было видно. У них что, нету нищих? Значит, конкуренции можно не опасаться. Представил, как это будет смотреться со стороны: двухметровых белый человек, просящий милостыню у маленьких китайских человечков, — и горько рассмеялся.

Единственным утешением были звонки от жены и сына. Звонили часто, подбадривали и уговаривали не отчаиваться.

— В понедельник с самого утра начнём действовать, ты только от посольства никуда не уходи.

Итак, до понедельника я был совершенно свободен. В моей жизни такое случалось нечасто: вдруг выпасть на несколько дней из привычного жизненного ритма и оказаться в стороне от потока событий.

Иду наугад в сторону университетского городка, куда махнул рукой привратник. Смотрю на людей, что попадаются мне навстречу, и думаю: а ведь все они мои современники, только живём мы в разных странах. И в данный момент реально творится история нашего времени, и у каждого из нас она своя. Моя история – это моя память, моё детство, мама, совсем ещё молодой отец.

Помню, мне было девять лет, мы с отцом ехали в машине, и по радио сообщили, что умер Марк Бернес. Папа замолчал, и я понял, что от этой новости он очень расстроился.

— Пап, а кто он такой, этот Марк Бернес?

— Это мой друг, сынок, ещё с фронта. Правда, в реальной жизни мы с ним никогда не пересекались.

Тогда я ломал голову, как такое может быть? Теперь понимаю. Уже за моей спиной протянулся пятидесятилетний шлейф из множества событий, чувств, мыслей, переживаний, радости и обид. И война. Ещё мой отец говорил, у каждого поколения бывает своя война. И верно, тем из нас, кто помладше — достался Афган. А мы периодически вступали, как сейчас говорят, в локальные боестолкновения с нарушителями государственной границы.

Я тогда проходил срочную в десантно-штурмовой бригаде в городе Могочи. Любому военному скажи название этого города, и он без запинки отрапортует: «Бог создал Сочи, а чёрт – Могочи». Никто не хочет загреметь в Могочи.

Тогда китайцы были моими врагами. Сейчас иду с ними по улице в едином потоке и не испытываю к ним никакой враждебности. Даже напротив, за что-то я им по-настоящему благодарен. Вон, хотя бы за того же Юрия Алексеевича Гагарина. В прошлом году китайцы, словно свой национальный праздник, отмечали пятьдесят лет со дня его полёта.

В каждом учебном заведении, каждой мало-мальской конторе проходили торжественные заседания, посвящённые дню космонавтики, после которых выступали самодеятельные артисты. Совсем как у нас в годы моей юности. Кстати, их самый любимый фильм – «А зори здесь тихие». Они такие же, как и я, и до сих пор переживают за «большого брата».

Помню, на острове Хайнань один человек задал мне вопрос:

— Что с вами случилось? Мы же на вас смотрели как на недосягаемый идеал. А сейчас уже вы остались безнадёжно далеко за нашими спинами.

У каждого из этих людей невысокого роста, кто шёл рядом или навстречу мне по улицам вечернего Пекина, была своя история, свой шлейф, и собираясь воедино, все вместе мы создавали наше время. Странно, но на отдыхе в престижном Санья я почему-то ни на кого из них не обращал внимания, а разглядел по-настоящему только сейчас.

Пройдут годы, и завтрашние историки примутся за исследования. Копаясь в архивах и раскапывая фундаменты наших жилищ, они соберут в кучку разбитые черепки от наших тарелок и будут самонадеянно утверждать, что знают про нас всё, и знают досконально.

Будущие историки, не утруждайтесь, поймите, вместе со мной умрёт и мой «шлейф», а без него история 21 века так же бессмысленна, как и ваша горка черепков от битой посуды.

Нигде, как только в огромном мегаполисе, так остро не ощущается чувство одиночества. Как хочется домой, помоги, Господи. А что, если паспорт не найдут? Тогда кто-то из здесь живущих граждан РФ должен будет подтвердить, что я – это я. Где же мне их взять? Господи!

Звонок. Жена.

— Да, сыт, не волнуйся, в консульстве меня приютили, покормили, помогли со справками. В понедельник обещают решить вопрос с моей отправкой. Что делаю? Гуляю по Пекину, вот хочу в ресторанчик зайти, выпить кофе. Вы, главное, там за меня не переживайте.

Подумал, как забавно, из множества человеческих монад, существующих по закону броуновского движения, встречаются двое и остаются вдвоём навсегда. И будут двое плоть едина. Как такое может быть? Раньше я не задумывался над смыслом этой фразы. Считал, что это так, для красного словца, а теперь понимаю. В наших детях мы соединяемся неразрывно, вот где она, эта единая плоть. Мы любим детей, умиляемся на внуков. Они одинаково дороги и матери и отцу, и нас соединяют своей любовью.

Тогда становится понятным и смысл главной заповеди о любви к Богу и любви к человеку. Таков единственный путь соединения множество маленьких «я» в едином Теле Христовом. «Сатана просил сеять вас как пшеницу». Но не так во Христе, из муки от множества собранных воедино созревших пшеничных зёрнышек печётся единый Хлеб, причащаясь Которому, мы побеждаем бессмысленность броуновского движения нелюбви.

Фото: iber.berkeley.edu

В таких мыслях я и вышел на университетский городок. Зашёл во внутренний дворик, уютно, много зелени, лавочек, скутеров и велосипедов. Большая часть лавочек была занята молодыми людьми. Жарко, кто-то сидел, многие просто лежали и дремали.

Кстати, и на ночь не все уходили в общежитие, предпочитая спать на свежем воздухе. Так что я органично вписался в их коллектив. Если бы не мой возраст, то можно было бы смело выдавать себя за студента. Кстати, россиян там тоже хватает. Всю ночь до меня доносились наши русские ругательства. Помилуй Бог, даже в Китае не укрыться от вездесущего мата.

Большой город просыпается рано. Меня разбудили наши студенты: весело галдя, ребята возвращались из ночного клуба. Они и провели меня в туалет, и там с огромным удовольствием я, наконец, умылся и постирал свой носовой платок.

Носовой платок, единственную вещь, оставшуюся у меня из всего багажа, я стирал всякий раз, когда оказывался рядом с источником воды. Сейчас думаю, это было единственным осмысленным делом, которым мне можно было тогда заняться.

Удобная штука — носовой платок, его можно использовать в качестве полотенца, им можно вытереть пот, защититься от палящего солнца. Когда спишь на лавочке, сложив в несколько раз, его можно положить под щёку, и наконец, даже просто завернуть в него недоеденную пампушку.

Самым ранним утром на место зарядки спешат пожилые люди, на улицах вовсю работают дворники. Причём дворники у них трудятся целый день. Особенно это заметно в людных местах. Китайцы, как и мы, народ неаккуратный, и мусор норовят бросить под ноги. Но как только к той же остановке подойдёт автобус и заберёт людей, немедленно появляется дворник с метёлкой и совком.

Для китайцев не существует таких понятий: «сачкануть» или «увильнут от работы». Если им что-то поручается, то и выполняют они своё дело с полной ответственностью. Отличные дороги, чистота, ни клочка необработанной земли. Трудяги. Такие же и студенты. В моём университете занятия начинались в восемь часов, а прилежные китайские школяры уже с шести утра сидели на лавочках, и каждый что-то зубрил.

Может показаться невероятным, но по окончании учебного семестра студенты выставляют оценки своим преподавателям. Причём, оценивается всё: уровень их знаний, требовательность, желание научить предмету. И если в течение нескольких семестров оценки преподаватель получает стабильно низкие, от него предпочитают избавляться.

Есть мне совсем не хотелось. Правда, я перекусил в дешёвой студенческой столовке. И ещё знакомые русские студенты, зная мою историю, купили мне в буфете гамбургер. Наверно, это всё, что я съел в течение всей субботы.

Днём, гуляя по городу, зашёл в «Макдональдс». Купил чашку чая, и потом ещё несколько раз подходил с просьбой долить кипяточку. Доливают, сколько бы ни попросил. Немного подремал за столом. У них там это в норме, те же студенты приходят в «Макдональдс» и, раскладывая книжки, готовятся к занятиям. Никто не прогоняет.

В воскресенье утром решил прогуляться к посольству и зарядить телефон. Отдал мобильник на зарядку и слышу, как одна женщина просит пропустить её в церковь на территории посольства.

— Церковь?! У вас здесь есть церковь?

— Да, есть.

— И вы можете меня пустить поговорить с батюшкой?

— Вообще-то, конечно, без документов не положено, но в вашем случае можно.

В храме заканчивалась воскресная литургия. Молодой батюшка давал крест и приглашал прихожан на воскресную школу. Но сперва всех позвали на чай. После школы я подошёл к священнику и рассказал ему о своих проблемах. Он меня выслушал и предложил денег, но я отказался.

— Батюшка, деньги мне не нужны. Но если к завтрашнему дню мой паспорт не найдут, то чтобы мне улететь в Москву, кто-то из наших граждан должен будет подтвердить мою личность.

— Простите, мне трудно вам довериться. Сами понимаете, вопрос серьёзный, можно сказать, государственный, а видимся мы с вами в первый раз.

— Хорошо, а если мою личность подтвердят мои знакомые священники? И я стал набирать номер за номером, но трубку никто не поднимал.

— Так и должно быть, они ещё служат, с Москвой у нас разница в четыре часа.

Наконец отозвался отец Виктор.

— Батюшка, выручай! – кричу ему в трубку.

Потом позвонили и другие отцы.

— Ну что же, Валерий Иванович, — молодой батюшка вручает мне свою визитку, — вот номер моего телефона, чем смогу – помогу, звоните.

На выходе из храма, здесь же, на территории посольства, ко мне подошла молодая, невысокого роста женщина.

— Если не ошибаюсь, то именно вас я несколько раз видела на территории университета, вы там у нас на лавочке спите.

— Да, именно так, временно стесняю студентов.

И вновь принялся рассказывать, как по рассеянности оставил в самолёте свой загранпаспорт, и что из всего этого вышло. Познакомились, моя собеседница уже два года как преподаёт русский язык именно в этом учебном заведении. Слово за слово.

— Валерий Иванович, а вы сами откуда?

— Из N-ска.

— Из N-ска?! Значит, вы должны знать отца Александра Дьяченко?

— Конечно, знаю. Мы с ним дружим.

— Надо же! И я к нему приезжаю, всякий раз, когда бываю дома в Москве!

Честно слово, я снова чуть было не прослезился, но уже от радости. Как тесен мир, как Церковь сближает людей. Минуту назад — совершенно чужие друг другу, а сейчас – ближе всех родственников.

— Давайте, я покажу вам Пекин, — предложила моя новая знакомая.

Я с удовольствием согласился. И знаете, что я вам скажу, китайские «бомбилы» исправно сдают сдачу.

В конце дня меня угостили ужином в небольшом, но очень уютном китайском ресторанчике. Был вечер, и в душе царил покой. Прощаясь, Светлана, так её звали, чуть ли не насильно сунула мне в руку бумажку в сотню юаней.

— Валерий Иванович, пожалуйста, не отказывайтесь. Если понадобится помощь, звоните.

Имея целых сто юаней и понимая, что, возможно, завтра смогу вернуться домой, я вышел на улицу и решил исполнить одно своё давнее желание. Просто, мне ещё мальчиком очень хотелось прокатиться на рикше. Полчаса в открытой кибитке по горящему разноцветными огнями вечернему Пекину. Лёгкий тёплый ветерок и незабываемое чувство детской радости как компенсация за те несколько дней неустроенности и минуты отчаянного одиночества.

Фото Алексея Смирнова

Я думал, он будет всё это время крутить педали, но эти хитрецы вместо велосипедов давно уже приспособили электромопеды.

Рикша, улыбаясь, стал было укладывать в карман мою сотню, но оценив размер моего кулака, мгновенно пошёл на мировую и добродушно предложил: «фифти – фифти». Хитрый китаец сдаёт пятьдесят юаней сдачи, садится за руль и готовится отъехать. А я понимаю, что его фотография должна обязательно остаться в моём телефоне. Как свидетельство об исполнившейся мечте, словно заветная шкура тигра на стене у охотника. Резко кричу ему:

— Стоп!

Тот испуганно спрыгивает с мопеда и вытягивается рядом со своей повозкой. В этом положении я его и запечатлел.

— Фо ремемба, на память.

И рикша снова улыбается.

Иду устраиваться на ночь, только присел на лавочку, звонок от жены. Нашёлся мой паспорт и ожидает меня в бюро находок, и ещё, уже куплен билет на полуденный рейс до Москвы.

В понедельник рано утром я разгуливаю по огромному модулю столичного аэропорта «Бейджинг», по-китайски его название и вовсе звучит как-то странно, то ли «Бензин», то ли «Бейцзин», но мы, русские, почему-то говорим «Пекин». Весь аэропорт представляет собой три таких модуля, разбросанных в пятнадцати минутах езды друг от друга. Ничего подобного ни по масштабности, ни по красоте оформления я в своей жизни ещё не видел.

Наконец все формальности позади, но наш вылет задерживают на целых четыре часа. Что-то там неправильно погрузили. Предложено, кто хочет – может на время вернуться в аэропорт, но я предпочитаю оставаться в самолёте. Мне страшна сама мысль вновь застрять на китайской земле.

…Подлетаем к Шереметьеву. Испытываю странное чувство. До этого так было только однажды, очень давно. После первого курса института возвращался домой из стройотряда. Вышел из автобуса, иду по городу, и такое ощущение, будто пропадал неведомо где много-много лет, и вот, наконец, вернулся. Иду и не верю себе, что дома. Ещё несколько минут, и я обнимусь с теми, кто ждал меня и молился обо мне все эти три дня.

Как удобно, нет нужды куда-то спешить ловить свой багаж. Из всех вещей у меня только паспорт и носовой платок. На пропускном пункте таможенник подозрительно посмотрел на моё заросшее щетиной лицо.

— Простите, где ваш багаж?

— Вот он, — протягиваю ему свой носовой платок.

— И это всё?!

— А знаете, больше-то ничего и не понадобилось.

Рюмин провожает меня до машины. Да, не зря говорят, что земля круглая. Если уж двое близких мне людей, не зная другу друга, умудрились нос к носу встретиться аж где-то там, в далёком Пекине, то, несомненно — круглая.

— Кстати, Иваныч, та самая Светлана, что устроила тебе экскурсию по Пекину, однажды сказала, что многие из наших, кто уехал на время работать в Китай, потом остаются там навсегда. А ты как, согласился бы после всего пережитого снова съездить побродить по Пекину?

— Ещё раз слетать в Китай? А почему бы и нет? Китайцы — народ душевный, отзывчивый. Тем более, что за мной там должок образовался в пятьдесят юаней за фотографии. А долги, ты же сам учишь, надо возвращать

Читайте также другие рассказы автора:

Странник