«Новый год в больнице — самое веселое и страшное время»
Алексей Моторов, реаниматолог, писатель:
— Ночь с 31 декабря на 1 января у нас в больнице обычно проходила весело. Новогоднее дежурство — единственный раз в году, когда допускается комплектование бригады по желанию. Даже на день рождения у тебя выбора нет: с кем поставят — с тем и работаешь. А тут можно сколотить свою веселую компанию, тем более что врачам лет по 35, а медсестрам 17–22. Очень любили на такие дежурства выходить холостяки или те, кому по каким-то причинам в тягость находиться дома, а тут — тусовка.
В это время всегда стараются перевести максимальное число больных в профильные отделения, чтобы разгрузить реанимацию и подготовить ее к приему новых, по-настоящему тяжелых больных, которых на новогодние праздники немало. Все тяжелые поступления случаются не под бой курантов, когда все по домам сидят, а позже, когда выходят на улицу. Пока никто не успел поступить, у дежурной бригады лафа: процентов 60–70 коек свободно, работы нет, девчонки салаты режут.
Но бывают исключения. Как-то раз приходим мы в Новый год на дежурство — настроение отличное, погода морозная, впереди счастливый почти свободный день, когда обед переходит в ужин, а ужин — в празднование. И вдруг где-то в 14:00 к нам поступает мужчина в агональном состоянии. Его сопровождают молодая женщина и крохотный карапуз. Они возвращались всей семьей с елки — и какой-то «москвич» занесло на повороте, он вылетел на тротуар, и глава семьи попал под колеса. Приехала скорая, и, чтобы хоть как-то обнадежить несчастную жену, его забрали в реанимацию. Надежды не было никакой. У меня всю жизнь не выходит из головы эта женщина. Каково ей каждый Новый год вспоминать этот кошмар.
Самое жуткое время в году — 1–2 января. Как будто прорывает плотину, больных везут и везут.
Ножевые ранения, отравления, падения с высоты, автоаварии. Помню, мы встречали Новый год в Орехово-Борисово, у кого-то в однокомнатной квартире. Тесно, зато рядом с моей 7-й больницей. И вот иду с утра на дежурство — а я бригадир, первым принимаю больных, — и думаю, что сейчас доберусь, постелю тряпочку на кушетку и буду сладко спать вплоть до первого поступления. Лишь бы оно случилось не сразу! Тут меня обгоняет скорая с мигалкой. Привезли молодую симпатичную женщину, которая упала с 10-го этажа. Шансов выжить у нее не было. После того, как ее уже отвезли в морг, является компания каких-то не очень трезвых маргинальных личностей и говорит: «К вам тут женщина поступила, на ней серьги были. Мы ее родственники, пришли сережки забрать». Я говорю: «Здравствуйте! Если бы я не на работе был, я бы вам сейчас такие сережки устроил! У нее уши были не проколоты». То есть они услышали, что человек умер, и явились на всякий случай, наудачу, вдруг что обломится. Бывает и такое. Ничего не поделаешь, мы часто на нашей работе видим такую изнанку жизни… А я все-таки прилег — в пять утра на следующий день.
С 1985-го на 1986-й к нам в два часа ночи привезли двух подростков примерно 12 и 14 лет с огнестрельными ранениями брюшной полости. В те времена это было чистой экзотикой, а начиная с 1989–1990 годов огнестрелы были чуть ли не дважды в день.
Предыстория такая. У этих мальчиков на первом этаже был странный мрачный сосед. Он ходил сутулясь, смотрел исподлобья и быстро стал объектом нападок местной детворы: ему кидали в спину снежки, звонили в дверь и убегали, а он все бубнил: «Ну, погодите у меня. Ну, я вам покажу». Никто его не боялся. На Новый год выходят ребята гулять большой компанией, человек десять, а у соседа в окне свет горит. Парни со всей дури жахнули ему по карнизу арматуриной, а он выбежал, достал пистолет, одному выстрелил в голову, а двоим в живот.
Кому в голову стреляли, тому повезло.
Пуля прошла мимо, пробила воротник аляски. Другие так легко не отделались, хотя, слава Богу, тоже выкарабкались. У младшего ситуация оказалась посерьезнее, он долго пролежал в реанимации, но потом его тоже стабилизировали и перевели в профильное детское.
Младший был этакий «мальчик-колокольчик», а старший — настоящая шпана, вождь краснокожих. Он очень со мной подружился и, выписавшись, стал частенько наезжать ко мне в больницу: «Я к Моторову!» То у него ушиб, то фингал, то резаная рана. В последний раз явился бритый наголо и продемонстрировал мне на затылочной части шрам стежков в 12. Объяснил, что гостил у деда на Волге, повздорил с ним и получил веслом по башке. Два года он так ездил ко мне, а потом пропал.
Это был святочный рассказ? Наверное, не очень… А вот вам настоящий святочный.
Однажды я загрипповал и вызвал врача, чтобы мне выписали больничный. Приходит молодой парень, что вообще-то редкость. Чаще из поликлиники женщины приходят. И какой-то он усталый, замотанный — еще бы, побегай целый день по участку. Заполняет голубенькие листочки, одним глазом косится на меня. Мне тоже в нем видится что-то смутно знакомое. Я диктую место работы, 7-я больница, и он аж подпрыгивает: «Так вот откуда я тебя знаю!» — и называет свою фамилию.
Тогда и я вспоминаю.
Он поступил ровно с 31-го на 1-е и был пациентом номер 1, потому что это была первая история болезни, открытая на этот год.
У него было страшное желудочное кровотечение, я никогда ничего подобного не видел. Алая кровь из него так и хлестала, но ужасом в квадрате это стало, когда мы узнали, что у него гемофилия. Для гемофилика даже ерундовый порез может стать смертельным, а эрозия сосудов в желудке или в пищеводе — тут вообще пиши пропало. Оперировать нельзя, как остановить кровь — непонятно. Ему закатывали мудреные тромбоцитарные массы, криопреципитаты — препараты крови, которые служат для быстрейшего прекращения кровотечения, — но через час, другой, третий все начиналось заново.
В какой-то паузе он сообщил нам, что учится во Втором меде на четвертом курсе, знает о своей болезни и очень себя бережет. В Новый год он выпил буквально рюмку сухого — судя по анализу на алкоголь, там действительно было не больше — но этого хватило. В сочетании с неострой язвой и на фоне гемофилии это оказалось катастрофой. Парень пролежал у нас где-то до 5–6 января и был уже весь желтый, совершенно безнадежный, когда за ним приехала скорая, чтобы перевезти в Институт гематологии. Мы его перекрестили на дорогу и думали, что никогда больше не увидим.
… А тут он приходит выписывать мне больничный. Редкий случай, когда твой пациент в реанимации выступает потом в роли твоего врача. Мы с ним сели пить чай, он рассказал, что учится в субординатуре на 6-м курсе. Сейчас их «кинули на грипп», чтобы по участкам бегать. Я говорю:
— А помнишь, ты говорил, что хочешь на хирургию?
— Нет, я после того случая расхотел. Пожалуй, психиатром стану.
«Площадь трех вокзалов — и горы мандаринов для бездомных»
Евгений Карпов, волонтер, помогающий бездомным:
— В Новый год всегда куча подарков и в детских домах, и для бездомных. Это неправильно — заваливать людей подарками один в день в году, но так уж человеческая психология устроена: хочется всем вокруг устроить новогодний праздник.
Некоторое время назад мы с Ланой Журкиной, руководителем волонтерской организации «Дом друзей», вспоминали, как на Площадь трех вокзалов пришло невообразимое количество волонтеров с мандаринами.
У меня так задержалась в памяти картинка, как на площади высятся горы этих новогодних мандаринов.
А еще помню, как на заре движения помощи бездомным, когда только-только появился Ангар милосердия, я решил сделать наборы — теплые вещи, носки и варежки и, конечно, все те же мандарины, — и отвезти вечером под Новый год в этот ангар. Думал, сейчас приду, как Дед Мороз, и всем раздам подарки.
Я не знал, что в Ангаре только дневной пункт обогрева, а ночью он не работает. На Курской я не справился с навигатором, но направление примерно знал — налево, в сторону трамвайного круга. Пусто, холодно, народу никого, только на остановке вижу три фигуры, мужскую и две женских, причем люди, похоже, ссорятся. Подхожу ближе, а они явно в подпитии клянут друг друга на чем свет стоит. Мужчина обзывает женщин проститутками, а они его бомжом. Подхожу к ним и спрашиваю:
— Где здесь Ангар милосердия?
— Так он уже закрыт.
— Ну, раз закрыт, давайте я вам сейчас раздам подарки.
И я им троим все свои наборы и отдал. Это возымело какое-то фантастическое действие. В безысходной стрессовой ситуации, когда тебе некуда пойти, все чувства сразу обостряются. Настроение у всех троих резко изменилось, они сразу перестали ссориться и разве что не побратались.
«Это был единственный раз в моей жизни, когда я выступал в полной тишине»
Геннадий Смирнов, актер:
— В декабре 2008 года (год мирового финансового кризиса. — Примеч. ред.) мы с Люсей Ширяевой, женщиной неимоверной красоты, вели корпоратив. Дорогой отель, изящная посуда, мужчины в смокингах, женщины в золотых платьях.
Выходит генеральный директор.
— Дорогие друзья, в уходящем году наши финансовые показатели отвратительны. В связи с кризисом обороты снизились на 40 процентов, региональные отделения стали глубоко убыточны, такое количество персонала мы оплачивать больше не можем. Поэтому с января мы вынуждены начать увольнения, включая руководящий состав. А сейчас веселитесь, с Новым годом, дорогие друзья!
Это был единственный раз в моей жизни, когда я выступал в полной тишине. Особенно хорошо смотрелись подготовленные нами с Люсей веселые викторины, танцы и загадки.
Энергичней обычно выглядят даже похороны.
Вопрос на похоронах
Протоиерей Виталий Шинкарь:
— У меня была чудесная похоронно-кладбищенская история, которая произошла совсем недавно.
Многие молдаване живут в разных частях земного шара, от США до Греции, но по доброй, замечательной традиции на Новый год приезжают в Молдавию. А в этом году, буквально только что, у нас случились похороны.
Люди съехались отовсюду. Самая молодая из приехавших была израильтянкой, которая почти не говорила ни по-молдавски, ни по-русски. Как и все остальные, она сорвалась с работы и приехала хоронить бабушку. Но от дел ее все равно никто не освободил, поэтому она периодически срывалась из прощального зала на улицу с ноутбуком и с гарнитурой и на громком, красивом, ярком иврите, эмоционально размахивая руками, решала свои производственные вопросы. Раз на пятый молдавские ребята, сотрудники погребальной службы, подходят ко мне и спрашивают по-молдавски: «Скажите, батюшка, это отсюда сейчас управляют войной в Израиле?»
«Ой, а кто это нас сейчас обнимает?»
Наталья Ким, писатель, редактор:
— Лет 15 назад мы с коллегой-фотографом работали в глянцевом журнале, посвященном психологии, и делали большой материал про бездомных людей. Делали мы это совершенно «с холодным носом», азартно выискивая на улицах кого поколоритнее, задавая какие-то глупые поверхностные вопросы и даже не пытаясь особо вникать в ответы. Материал сдавали незадолго до Нового года, а чуть раньше мой муж и отец младших детей, которым было 3 и 5 лет, ушел к другой женщине. Мне предстояло впервые за много лет встречать Новый год в новых реалиях разбитой семьи, когда детям все равно нужно придумать праздник.
А 31 декабря дети заболели и все время плакали — и потому что папы нет, и потому что старшая сестра не могла с нами справлять Новый год. Ничто их не утешало, ни мультики, ни подарки. За 15 минут до курантов в отчаянии я вдруг решила: ломаем шаблоны, идем на площадь, где стоит дурацкая аляповатая елка. «Как, — удивились дети, — мы же болеем?» — «Ничего, говорю, пошли».
Было много снега, я крепко держала детей за руки. Подойдя к елке, я увидела, что мы там не одни – с одной стороны стояла группа мигрантов, с другой — человек пять бездомных, уже явно «тепленьких». У меня было с собой маленькое радио, и, когда оттуда раздался бой курантов, все они подбежали к нам.
Такое искреннее счастье было написано на этих грубых лицах, с такой детской радостью они обнимали нас и друг друга, крича «С Новым годом!», что ни я, ни мои малыши не успели испугаться, подумать: «Ой, а кто это сейчас нас обнимает?»
Один из бездомных помогал мне поджечь большие бенгальские огни, мы ими размахивали и пели «В лесу родилась елочка». На детских рожицах были яркие клюквенные пятна — и от болезни, и от мороза, — а в глазах полный восторг.
И тут вдруг из моего живота исчез мокрый холодный еж, который ворочался последние месяцы после развода. Я тоже пела, мы водили хоровод, и не было в этом ничего, кроме тепла, любви и желания жить. Обязательно жить дальше.
