«Новый год как экзамен: готов ли ты к Рождеству?» Протоиерей Павел Великанов

«Все празднуют, а у меня пост!»

— Отец Павел, в соцсетях спорят об отношении к Новому году и к Рождеству. Одни говорят: «Если бы мы как в Европе праздновали Рождество 25 декабря, то оно было бы главным праздником. А получается, что вроде все празднуют, а мы сидим — у нас самые строгие дни поста». А другие отвечают: «Так это же прекрасно! Массовое гуляние с фейерверками прошло, все наелись, отоспались. И посреди тихого новогоднего города приходит Рождество». Вам какой взгляд ближе?

— Вы знаете, мне одинаково дороги оба взгляда. Тот, кто был в Европе в предрождественские дни и на Рождество, знает, насколько это прекрасно, когда все действительно замирает. И ты понимаешь, что люди как будто бы празднуют Новый год, по ощущениям, а на самом деле встречают Рождество. Новый год у них абсолютно растворяется, не становится тем самым долгожданным, самым важным и желанным праздником. 

У нас все с точностью до наоборот. 

Мне кажется, что Новый год для православного христианина — это такая последняя возможность проверить самого себя, насколько ты, как говорил один батюшка в академии, допостился и домолился. 

— Так…

— Потому что для верующего человека оказаться в ситуации, когда ты должен, с одной стороны, не побояться, не смутиться, показать свою веру, ценности, уклад жизни среди тех, кто не особо склонен этого придерживаться — это одна сторона. С другой стороны, показать, что все эти инструменты — пост, молитва, сосредоточенность какая-то внутренняя — не декларативны, а имеют конкретный результат. 

А результат очень простой — это в нашей жизни, я бы сказал, очеловечивание. Если мы правильно постимся и действительно живем в том ритме, который нам предлагает Церковь, то у нас есть единственный маркер, которым можно определить, правильно это все происходит или нет — становлюсь ли я теплее по отношению к тем, кто меня окружает? <…>

Я оказываюсь за непостным новогодним столом. Дальше несколько моделей. Первая: я могу сидеть с хмурым видом, вынужденно гоняя по тарелке великопостный гриб, показывая, как же мне с вами, грешниками, безбожниками, нечестивцами, которые языческий какой-то праздник искусственно тужатся, празднуют. Как же мне тяжело! <…>

Есть другая позиция — разделить радость тех людей, для которых этот праздник является праздником, в котором, по сути, нет ничего антихристианского. <…> Съешь ты какой-нибудь салат оливье, даже будет в нем сметана — уж за это Господь в ад точно не отправит. Если отправит, то, скорее всего, не за это, за другие вещи. За хмурость, вредность и стервозность, мне кажется, гораздо больше шансов оказаться далеко от Царства Небесного. 

Начинается Новый год, и мы проходим экзамен — мы готовы вообще к Рождеству? 

Христос рождается каким образом? Мягко говоря, не в самых комфортных условиях, Его никто особо сильно не ждет, места Ему не находится в гостинице. С нашей точки зрения, можно было там такую разборку устроить всем, что мало никому не показалось бы. Но все иначе.

Более того, там есть потрясающий совершенно эпизод, когда, помните, после Рождества является Ангел и говорит Иосифу бежать в Египет. Этот эпизод у нас часто проходит мимо внимания, но если вдуматься, это же такое позорище! Иосиф мог сказать Ангелу: «Слушай, Ангел, ты, наверное, не очень понимаешь? У нас здесь рожден Богомладенец. У нас свои личные исключительные отношения с Господом Богом, поэтому мы никуда не уйдем. Даже если нам что-то угрожает, то Господь Бог нас покроет своей милостью так, что никакого зла у нас не будет». Я думаю, окажись кто-то из наших глубоко церковных людей на месте Иосифа, скорее всего, он так бы и ответил. А он смиренно ночью тайком бежит в этот Египет непонятно куда с маленьким ребенком, с Марией Девой. Это все проникнуто таким безграничным смирением и какой-то кротостью, что понимаешь — да, Господь Бог совершенно по-другому к нам приходит, чем мы хотели бы, как бы Он к нам приходил. 

Этот праздник, Новый год, тоже становится для православного человека проверкой — есть ли во мне доброе отношение к тем людям, которым в данный момент оно больше всего требуется? <…>

Что сказать близким во время застолья

— Бывает чувство досады, что все у тебя неправильно получается. Есть замечательные правильные люди, которые на Новый год идут на литургию, и у них постный стол, и ожидание Рождества, а тут все твои родственники… Ты их любишь, конечно, но они с какими-то своими непонятными разговорами, все не про Бога, и стол у них не постный. Такая скорбь: «Господи, как же так? Есть люди, у которых все так хорошо, а у меня не так».

— …Во-первых, чаще всего мы пытаемся вспомнить, что принес нам минувший год и что мы хотели бы увидеть в будущем. Это же прекрасное пространство для молитвы. Я не вижу никакой проблемы в том, если в семье, где все знают, что один человек, например, церковный, верующий, предложить всем прочитать молитву на начало года. 

Есть церковная молитва на Новолетие, где мы испрашиваем благословенья Божьего, где мы просим прощения за все ошибки, за все грехи. Это очень хорошая добрая молитва без каких-то крайностей. Почему бы просто не встать и не прочитать эту молитву тому, кто захочет. К этому можно подвести очень логично: друзья, мы же хотим все, чтобы у нас было лучше, чем происходило в прошлом году. Давайте просто я прочитаю молитву кратенько, быстро, она читается полторы минуты. Все, я не сомневаюсь, что тональность всего новогоднего застолья будет другой. 

Сейчас формируется традиция — прийти на ночную литургию, послужить. Это хорошо. Но я не считаю, что это какой-то исключительный, единственно правильный модус празднования Нового года. Мы будем литургию служить на Рождество, на Крещение. А Новый год у большинства наших соотечественников — это праздник семейный, когда семья вокруг елки, дети, взрослые дарят друг другу подарки. 

Но ведь никто не запрещает нам эту проблему превратить в возможность — возможность, которой у западных христиан особо нет. У них это перемещается в сторону самого Рождества. Поэтому, мне кажется, для христианина в любой ситуации при любом календаре есть возможность все это развернуть так, чтобы оно приносило пользу. 

Крайне важно состояние духа, в котором находится человек. Сидят пять-десять человек за праздничным столом, среди них один христианин. Чем он может засвидетельствовать свою христианскость? Не проповедью, не тем, что он ничего есть не будет с нарочитой смурностью своего вида, а наоборот — тем, что он находится в состоянии какой-то особой близости к Богу. Эту близость к Богу ему дают его близкие. То, что он их принимает такими, какие они есть, что он их просто любит и готов идти на какие-то уступки даже в вопросах для него принципиально важных. 

Приготовила, условно, нелюбимая невестка какой-то очень вкусный крабовый салат, в котором есть аж целое одно яйцо. Скушай ты этот салатик! Скажи доброе слово. Похвали ее. <…>

Конечно, если другая крайность, человек говорит: «Слушайте, я ради ближних моих… Пост — это все вторичное, главное любовь к ближнему, послушание». И все, с него все снимается, он начинает мясо есть и упиваться, и все прочее. 

Границы сам человек в первую очередь определяет, в зависимости от его состояния, от периода его жизни, от других обстоятельств, от того, что для него есть вообще пост. <…>

С другой стороны, если родные знают, что человек постится, начинают ему насильно навязывать какую-то еду, не постную, провоцировать, искушать — тут уже надо разбираться. До какой же степени нелюбви надо было довести своих членов семьи, чтобы они использовали повод Нового года, чтобы причинить тебе боль и таким образом на тебе оторваться.

— Часто бывает, когда ты оказываешься в окружении родственников, к тебе начинают сразу предъявлять все вопросы, которые есть к Православной Церкви. После первой рюмочки: «Ну, скажи-ка…»

— Это же прекрасно!

— «Этот ваш сказал. Чего это он?»

— Прекрасно. Если человек будет находиться в добром расположении духа, он будет это принимать с любовью и смирением, как апостол Павел в своих посланиях пишет: «Ядый не ядущего да не осуждает. Ядущий не ядущего не укоряет, ибо и того, и другого принял Бог». Это правильная установка — да, праздник, да, мы празднуем. И хотим, чтобы все находились в состоянии доброго мирного расположения духа.

Когда в семье могут сравнить разные празднования Нового года с этим человеком или без него.

Самое лучшее, когда они чувствуют разницу, что не было этой, условно, бабы Дуни за столом постящейся, верующей, и как-то все было не так, чего-то не хватало. Они, может, даже сами не могут сформулировать, чего им не хватало — типа, какой-то заботы, искренности, даже непонятно чего, с ней было лучше. 

По мне — это самая сильная проповедь, даже без того, что эта баба Дуня может не владеть никаким богословским терминологическим аппаратом и не особо разбираться, и все прочее, но просто быть верной Христу и отражающей этот свет любви Божьей. Для меня это самая сильная проповедь — проповедь не правильными словами, чаще всего от головы, а каким-то качеством жизни.

— У нас нет такого образа даже, как мы празднуем Новый год. Например, в Америке есть прекрасный День благодарения, который празднуется в конце ноября — это начало нашего Рождественского поста. Там звучит тема благодарности за то, что хорошего в этом году произошло. Она очень редко бывает у нас на застольях.

Еще я вспомнила сейчас свою бабушку, она была совсем не церковным человеком, ей 92 было, она приезжала ко мне, посмотрела на детей. На следующий день она позвонила и сказала вещь нетипичную для старшего поколения: «Я вчера смотрела, как ты с детьми…», — и дальше она меня стала хвалить. 

— Но это было приятно.

— Меня поразило то, что она мне не стала говорить: «Этому надо было то сказать. Этого неправильно одела». А просто сказала: «Ты знаешь, как я вчера любовалась на то, как ты этому то сказала, этому это сказала». И меня просто поразила мысль о том, как редко мы близким людям говорим: «Как мне понравилось, как ты хорошо это делаешь». Совсем это отсутствует в нашем общении. 

— Как раз эти вещи может озвучить верующий человек за столом — не скулить, не скорбеть о том, чего мы не получили в прошлом году, а начать со слов какой-то благодарности. 

Обычно мы за столом произносим тосты.

Если это все правильно настроить, это слово может стать близким к церковным ценностям. 

Мы собираемся на литургию, для того чтобы едиными устами и единым сердцем благодарить Бога. Здесь, конечно, речь не о литургии, но о том, что есть какое-то отражение этого единства, этого благожелательного настроения, готовности с молитвой попросить Бога о том, чтобы Он даровал Ване хорошо закончить институт, Маше поступить в музыкальную школу. Понимаете, это все можно превратить в пространство литургического молитвенного творчества. То, что на сердце у человека лежит…

Если на сердце у человека лежит не проблема того, что сидит злой Господь Бог и прямо руки потирает: «Когда ты, наконец, возьмешь ложку этого треклятого салата оливье не постного? Наконец, я могу тебя засадить в ад за это!» С таким сознанием, конечно, не будет ничего, тут желательно свою шкуру спасти.

Но если там нормальное настоящее христианское ощущение, то когда, как не в момент Нового года, выразить такое молитвенное пожелание, причем его действительно можно превратить в молитву. Когда тост человек говорит, все остальные молчат. 

Можно действительно сказать: «Господи, я бы хотел свой тост сказать в формате молитвенного пожелания всем вам». Прямо по каждому человеку пройтись, сказав от души, от сердца, искренне, с теплотой, с каким-то сопереживанием сказать, что каждый из тех, кто находится за столом, он близок, дорог — мне кажется, это может оказаться мощным импульсом объединения семьи, с одной стороны, с другой — помочь людям о каких-то вещах задуматься. Никого не укорять, не осуждать, не предъявлять никаких претензий — внутри себя ввести такие правила. 

«Ты постился, но есть ли в тебе любовь?»

— Знаете, у нас евангельские группы есть на приходе, там мы общаемся друг с другом. И самое тяжелое, с чем пришлось столкнуться — это воспитание какой-то внутренней деликатности и великодушия в общении друг с другом. Потому что, как это ни парадоксально, даже у глубоко воцерковленных людей столько вылазит самости, этого желания навязать свое мнение окружающим, везде сразу развесить ярлыки — «это правильно, а это неправильно, я точно знаю». «Это мне не нравится, давайте по-другому». Просто помолчать и послушать, что будет говорить другой — безоценочное принятие. 

Ты же не на экзамене, чтобы всех сразу ставить на свое место. Это очень опасная установка, что раз я человек верующий, значит, у меня уже есть сертификат на осуждение всех и вся. Нет никакого сертификата. Ты сам с собой еще не разобрался, куда тебе к остальным всем лезть?

Деликатностью, когда ситуация казалась просто швах, когда апостолы Иаков и Иоанн говорят: «Давай Ты нам привилегированные местечки сделаешь». Что за крайности? Это же полный беспредел. Он не занял ничью сторону. 

О чем Он сказал: «Это в миру, где живет дух века сего, все только и занимаются, что пытаются забраться повыше за счет карабканья по чужим головам. Между нами не будет так. Кто хочет быть первым, пусть будет всем слугой, пусть последним». Тут то же самое, за рождественским столом не мешает проявить именно эту снисходительность, эту любовь, причем не нарочитую, а искреннюю. 

Почему я говорю, что этот праздник не простой, он сразу проверяет — вот близкие, которые рядом с тобой, ты в состоянии их любить? Ты месяц постился жестко, строго, как полагается. Ходил в храм, исповедовался, из своей души выскребал всякие грехи, прегрешения и так далее, причащался, регулярно был в церкви. А каков плод, каков результат? Что у тебя внутри? Хоть что-то там появилось? Или там просто дыра, и ты не знаешь, чем ее заткнуть, чтобы что-то не так не происходило? Потому что ты сам не в состоянии был настроиться на ту волну добра, волну любви, волну рождественского света, которого как бы ты ожидаешь, что он придет. 

Это потрясающая ситуация. Когда мы сталкиваемся с какой-то невероятной потребностью в насилии, в абьюзе, даже в духовном абьюзе. Если нас не заставить, то это проявление нелюбви. Любовь — это когда тебя за шкирку ух, взять крепко! Если ты этого не делаешь, значит, ты безразличен. 

Евангелие говорит о том, что Господь даже чудом никого не насилует, Он всегда оставляет в чуде какой-то зазор, что если внутри человека все противится, он не готов к этому — чуда не происходит. Без этого зазора будет то, что у Соловьева очень хорошо описано в «Трех разговорах» — насилие чудом. Нет насилия чудом — даже чудом Бог не насилует, а уж куда нам…

О тех, кто встречает Новый год один

— Во время таких праздничных пожеланий очень сложно иногда удержаться от бестактности. Например, семья много лет лечится от бесплодия или, может быть, уже понятно, что детей в этой семье не будет, а им говорят: «Ну уж ребеночка в этом году вы не затягивайте, уж обязательно родите».

— Это скрытые послания. Да, это полная противоположность деликатности, потому что все можно сказать и другими словами, и упаковать это так, что все всё поймут, но это не будет оскорбительным. Мы ведь считываем чаще всего не сами слова, а то, что под ними лежит. 

Если под ними лежит желание сделать некий укол другому, причинить им какую-то боль, это считывается. Даже если это в самые добрейшие слова упаковано. Такая неуклюжесть, ну, да.

— Даже само напоминание об этом для человека может быть болезненным. Семья, которая уже приняла свое бесплодие, решила — хорошо, мы будем жить чем-то другим. И снова, даже вроде бы деликатно, но напоминая, это может очень сильно человека ранить.

— Да, да, конечно. Любовь — это понимание… Апостол говорит, что любовь не ищет своего. У меня есть представление о том, что в этой семье должны быть дети. Но это мое представление, даже если оно согласуется с желанием самой семьи, никто не уполномочивал им это навязывать, тем более касаться этих вопросов. Да, деликатности надо учиться, действительно. 

Вы знаете, сколько сталкивался с людьми необразованными, столько замечал, что деликатность или ее отсутствие не связана с образованием. Это как музыкальный слух — есть люди чуткие, а есть люди внутренне не чуткие. 

Несколько ситуаций было, когда загружен кучей всяких вещей и не можешь дверь открыть, а стоят два человека рядом, смотрят на тебя. Один просто тебя не видит, ты для него не существуешь, потому что твои проблемы — это твои проблемы. А другой, даже чужой человек, бросится тебе навстречу, откроет, притом, что ему ничего от тебя не надо. Какое-то внутреннее чутье, это даже не эмпатия — просто наличие или отсутствие способности другого человека сопереживать в конкретной ситуации. 

То же самое здесь — вроде люди высокообразованные, очень умные, очень начитанные и старающиеся развивать себя в разных направлениях, а при этом не чуткие. Эта нечуткость, мне кажется, связана с тем, что человек очень сильно застрял внутри себя самого. Он не может позволить себе роскоши беззащитности. 

Пока человек не вылезет со своего танка, ему, конечно, очень трудно услышать, что происходит вне его самого, потому что страшно оказаться за рамками этой брони. У каждого она своя. У каждого этой брони может быть настолько много, что годы и годы проходят, пока человек позволит себе роскошь незащищенности. 

Эта роскошь незащищенности напрямую связана с его способностью верить. Если человек может себе позволить шаг веры в пустоту, и он ощущает, что если его Бог не поддержит, когда по водам пойдет, то он провалится. Пока он не решится на такое, конечно, ему комфортнее сидеть в танке под броней.

— Мы говорим с вами про семейное празднование Нового года и те проблемы, которые могут возникнуть. Но для многих людей Новый год и Рождество — сложные праздники, потому что у них семьи нет. В этом году в Рождественском обращении английской королевы Елизаветы II звучит такая мысль, что Рождество может быть особо тяжелым праздником для людей, которые остались в этом году в одиночестве. «Я в этом году похоронила мужа, чувствую это как никогда остро», — говорит она. 

Что можно сказать тем, кто встречает Новый год один или переживает утрату близкого человека — мужа, жены, матери, ребенка. Для них совсем по-другому проходит этот день.

— Я с трудом могу себе представить ситуацию, что человек встречает Новый год в полной изоляции, если он только не сидит в тюрьме в одиночке. При нынешних средствах коммуникации, когда даже очень пожилые люди уже познакомились с современными мессенджерами и с Zoom — даже если ты физически находишься один, у тебя всегда есть возможность созвониться с теми, кто, может, находится в таком же положении. И вы уже проблему решили. 

Человек создает видеоконференцию, где у него двое-трое человек тоже сидят в одиночестве за столами, они все поднимают бокалы, что-то друг другу желают, делятся какими-то историями. И нет никакого ощущения заброшенности. 

Хотя, помню, в советское время мы всегда на Новый год звонили бабушке, которая жила в Алма-Ате, хотя там на три часа раньше праздновали. Но мы знали, что мы два раза созвонимся, когда у нас Новый год, когда у нее Новый год. Это была очень важная ниточка связи, ощущение единства, хотя между нами пролегали тысячи километров. 

Самое хорошее и правильное, когда со стороны людей церковных есть готовность откликнуться на такие ситуации. Тут большой вопрос, что Богу угоднее — пойти в новогоднюю ночь на ночную службу в храм или оказаться в родном пространстве с родными людьми, покушать постного чего-то, выпить постного шампанского и все прочее.

— Постной колбасы соевой.

— Да-да, сыра тофу и так далее. 

Либо пойти к тому человеку, про которого ты знаешь, что он будет сидеть один, ему будет грустно, но он будет рад тебя видеть. В моей системе координат второе гораздо ближе и сходнее к чему-то евангельскому. 

Если есть возможность кому-то такую милость явить и вместе с этим человеком встретить Новый год, пожертвовав своей желанной службой, каким-то нашим церковным форматом, то я всячески это поддерживаю. 

— Можно действительно заранее подумать, что можно сделать — к кому-то сходить, устроить дом дружбы, позвать тех, кто в такой же ситуации находится. Хорошо и в храм сходить на литургию, потому что когда ты один и тебе не с кем Новый год встретить, оказывается, что вас много таких, кто на литургии, а не у кого застолье.

— Поэтому многообразие вариантов встречи Нового года — это прекрасно. Кто-то в лесу встречает — тоже хорошо! С друзьями, без друзей, все равно какая-то общность. Это же не общность вокруг какого-то греха, это же общность вокруг каких-то смыслов. 

Есть очень интересное исследование у Елены Владимировны Душечкиной, называется «Русская елка. История, мифология, литература». Она пару лет тому назад скончалась, была профессором Санкт-Петербургского университета. Такое захватывающее чтение, потрясающее! Она отслеживает историю елки, начиная с каких-то архаических культов языческих, заканчивая ее очень непростой историей в XX веке, когда сначала с ней боролось духовенство, видя в этом своего рода символ дехристианизации. 

Потом елка была запрещена в 20-х годах уже советской властью, потом в 1937 году была реабилитирована и снова вернулась как символ Нового года. Все крутится вокруг каких-то смыслов, вокруг этой цикличности года, что ель — это центр, это мировая ось, как древо мира. С одной стороны, она — символ смерти, с другой стороны, она — символ жизни даже в тяжелых условиях. Вокруг нее подносят какие-то приношения в виде подарков, свечей, украшений, всего прочего. Это не обязательно все прочитывать в смыслах, навязанных нам какими-то интерпретациями, условно говоря, тех же самых священных деревьев, священных рощ в культуре язычества. 

Мы можем это прочитать, исходя из наших христианских символов, что вокруг дерева, которое соединяет миры горние и здешние, дольние, корни уходят вниз, основное тело здесь, макушка касается небес. Это еще можно развернуть как часть христианской символики и увидеть, в том числе, в этом один из архетипов религиозного сознания, который понятен другому человеку. 

Знаете, что у сербов и у англичан по сей день существует традиция сжигания на Рождество полена. Знаете, тортик есть «Полено»?

— Да.

— Этот тортик — это не просто так полено, это та самая рождественская ель.

Точнее, не сама ель, а именно массивный кусок древесины, который зажигался перед Рождеством, и потом он чуть ли не целую неделю должен был в камине постепенно гореть. Потом золу использовали как оберег от злых духов, от всяких последствий. 

Но самое удивительное, я видел фотографии, как блаженной памяти митрополит Амфилохий (Радович), уж казалось бы, кристальнейшей чистоты православия богослов, совершает освящение этого рождественского бревна перед его сожжением во дворе храма. 

В свое время в Греции в первый день Пасхи у меня вызвало большое удивление, когда я увидел рядом с одним из храмов в Уранополисе на высоте, наверное, метров 6-8, обугленное чучело. Оказывается, у них традиция греческая — в Великий Пяток или в Великий Четверток они совершают сожжение Иуды. 

— Да.

— Красота в этом многообразии у каждого народа.

— Я в Греции видела сожжение Иуды на Пасху.

— Пасха, да, на Страстной седмице именно.

— Это зрелище в лучших традициях, я бы сказала, карнавала восточного. 

— Да-да. 

Не загадать желание, а рассказать о нем Богу

— Хорошо, это старые традиции. Сейчас новые традиции появляются — визуализировать свои желания, делать их карту. Чем лучше визуализируешь, тем лучше. Это все надо правильно загадать. Как вы к этому относитесь? Загадать, написать, сжечь, выпить? На самом деле таких традиций, связанных с загадыванием желаний, много. 

— Мой папа покойный любил повторять: «Загад никогда не бывает богат». В этом, наверное, есть какое-то отличие бытового религиозного сознания от христианского.

Что меня всегда смущает, даже беспокоит в нашем широко распространенном православном сознании, что вообще ничего желать нельзя, что само по себе желание — это плохо. Твое отсечение воли — это значит стать ниже еще до того, как ты помрешь, чтобы тебе ничего не хотелось. 

Самое страшное, что приходилось видеть людей, которые в этом преуспели — это очень печальное зрелище, особенно когда человек встает на этот путь псевдомонашеский и активно по нему двигается. Годам к 50 человеку действительно ничего не надо, он просто начинает маяться от жизни. Ему тут уже ничего не интересно, все уже атрофировано, все забито настолько, что кристальная чистота, абсолютно духовно стерильное состояние — а нового не пришло, не появилось. 

Предполагалось, что после отказа от всех желаний в душе произойдет взрыв божественной любви, этого контакта с Богом, и все сразу засияет, засверкает, заискрится. И тут счастье духовной жизни, единства с Богом, на тебя обрушится. Но оно не обрушилось, а все остальное разрушено. Человек сидит, как старуха в той самой сказке, у разбитого корыта и думает: «Боже мой, что же я наделала? Зачем все это надо было?» 

Нормальный человек всегда в нормальном состоянии, если он не в депрессии, если он не в унынии, он всегда чего-то хочет. Воля — это и есть желание, жажда. В своей глубине человек, конечно, хочет божественного, он хочет этого прикосновения к Богу в любом варианте, в любом формате, в любом произведении, я бы даже так сказал. 

Человек приходит в картинную галерею, смотрит какие-то картины, у него откликается. Откликается что? Откликается то, что у него самого приоткрывает какие-то маленькие зеркала, отражающие один и тот же божественный свет. 

Но если человеку вообще ничего не надо, ничего не хочется — это уже, простите, вопрос терапии, нужно человеку помочь. Это значит не то, что он достиг совершенства, а что он находится в состоянии душевного коматоза, он просто полутруп, он уже такой «нежить». Если из этого состояния его не вывести, то может быть все что угодно. 

Тот, кто бывал в состоянии депрессии, знает, насколько это страшно, когда тебе ничего не хочется, абсолютно. Что воля, что неволя, что синее, что зеленое, что красное, что белое, что один, что другой — это ненормально, это тяжелое болезненное состояние.

У меня была такая история забавная, я ее в книжке «Самый Главный Господин» описал. Когда мы с детьми ехали из бассейна, все в таком благодушии после сауны, хорошо, разморенные, наплававшиеся. Я спрашиваю дочку: «Ты куда хочешь?» Она: «Давай тортик купим на ужин». Сыну говорю: «А ты?» — «Давай заедем в магазинчик, посмотрим — новый каталог лего сейчас должен выйти». Я спрашивал младшего Ваню, ему лет семь-восемь было, совсем маленький еще: «Ваня, ты что хочешь?» Он сразу влет выдает: «Я хочу ехать туда, куда ты хочешь». Понимаете? 

Это было настолько искренне, что я чуть управление машиной не потерял, ему одинаково хорошо будет, куда я ни поеду — поеду в магазин, хорошо; не поедем в магазин, останемся без тортика, вообще никуда не поедем, домой только — тоже хорошо. Я думаю, Боже мой, вот что значит состояние абсолютного доверия и любви, когда тебе хорошо и ты понимаешь, что источник состояния хорошести — это твое отношение, твоя близость к Богу. 

И что Он тебе ни сделает, причем даже если сделает больно, все равно это будет хорошо. Просто ты понимаешь, что эта боль тоже для чего-то нужна, через нее тоже надо пройти — это не свидетельство, не выражение того, что тебя не любят, тебе мстят, кто-то получает удовольствие от того, что тебе причиняет боль. 

Вы знаете, я недавно с одним человеком общался, аскетом. И он говорил, что «мое “надо” — не потому что надо, а потому что я хочу». Понимаете? Психология, с одной стороны, говорит, что все неврозы от нашей тирании «надо», но она не всегда берет в учет доверие к Богу, отношения с Богом. Что если мы любим Отца и абсолютно доверяем тому, что Он говорит, что надо то-то и то-то делать — мы это просто делаем, даже не понимая зачем, просто это проявление нашей любви к Нему, нам из-за этого хорошо. Поэтому мы должны хотеть, вот и все. 

— Да, удивительно, конечно. Очень знакомое состояние, когда ты настолько доверяешь человеку и тебе с ним хорошо, что да, любой сценарий! 

— Главное не выпасть из этих отношений. Не пытаться навязывать другому свое представление о том, как должно ему быть хорошо со мной. Это и есть деликатность, своего рода тайна сохранения идентичности при появлении прозрачности границ, когда двое становятся одним. Это касается не только брака, это касается любых отношений. 

Любые глубокие отношения действительно такими становятся, что люди, с одной стороны, разные, никто никого не скушал, никто никого не подменил, никто не стал никем командовать, а идет постоянный какой-то диалог, постоянная игра между двумя игроками. Игра добрая, обогащающая каждого из участников этой игры самим этим процессом.

— Да, конечно, это могут быть отношения и друзей, и близких, и коллег, и с детьми тоже.

— А с детьми как интересно! Когда наблюдаешь, пока они маленькие — это один формат, когда они чуть-чуть подросли, уже все меняется. Когда они уже совсем взрослые стали, а ты все еще остался в тех отношениях. Оно как-то друг друга выстраивает, чем дальше, тем все становится интереснее, если только остаемся в правильном расположении духа — в добром, радостном, светлом, непритязательном, когда мы не смотрим на других как на наш проект, который мы обязательно должны реализовать, чтобы отчитаться перед какой-то канцелярией или перед нашими уже не живыми родственниками, или не знаю кем…

Почему важно быть в храме в Сочельник

— Отец Павел, Новый год встретили, остается неделя празднования до Рождества Христова. На что самое главное обратить внимание в эти шесть дней? Что самое важное в эти дни для человека, который готовится к празднику Рождества?

— Из своего опыта могу сказать: самое главное в эти оставшиеся дни — подготовить празднование Рождества так, чтобы на Сочельник иметь возможность оказаться в храме. Потому что чаще всего именно Сочельник выпадает из фокуса нашего внимания и воспринимается как недопраздник. 

Собственно, вся красота песнопений, этих смыслов, которые клубятся вокруг темы Рождества Христова, находится именно в Сочельнике — все эти потрясающие по своей красоте и глубине стихиры, эти запевы. Человек, который не приходит в храм на Сочельник, а приходит только на ночную литургию на Рождество, сам себя обкрадывает, он лишает себя праздника, потому что служится обычная литургия — литургия Златоуста. 

А на Сочельник — это литургия Василия Великого. Это совершенно уникальное богослужение, которое служится только три раза в году — на Рождество, на Крещение и на Пасху. Поэтому если говорить о практических вещах, то как-то суметь освободить именно шестое число, для того чтобы его можно было провести фактически целый день в храме. Где-то, я знаю, служится потом вечером всенощная под Рождество, где-то это переносится на ночь — это уже значения не имеет. Но эта служба наречения Рождества Христова, ее надо очень сильно постараться не пропустить. Царские часы служатся. <…>

Мы сейчас можем с вами несколько часов говорить о значимости Рождества Христова, но достаточно заглянуть в храм на Рождество или на Сочельник, и вы почувствуете этот аромат, который вы ни в каких словах не сможете передать, потому что это действительно от сердца к сердцу, это таинство богослужения, это таинство именно глубинной включенности человека не только на уровне его рацио, но и на уровне всех сторон жизни в суть того, что происходит. Поэтому я тут посоветовал бы самое главное — это суметь включиться в Сочельник. 

Еще одна очень большая просьба — постараться не создать проблему батюшкам в плане исповеди. Найдите возможность на протяжении этих дней прийти к священнику на исповедь, поисповедоваться о том, что вы считаете нужным, что вызрело, потом спокойно причащаться на Сочельник и на Рождество, уже не беспокоя батюшек, не заставляя их в мыле, в поту мучиться, как бы всех успеть — десятки, а то и сотни людей исповедовать. 

За неделю вряд ли кто-то успеет совершить такие страшные смертные грехи, которые действительно требуют серьезного внимательного покаяния. А все остальное — мы потому и причащаемся во оставление грехов в жизни вечной, что тьма побеждается светом, а не бесконечным перемалыванием одной тьмы в другую.

— Даже если подойти на одну минуту, когда ты недавно исповедовался — это совсем не то, что за пять минут до причастия человек начинает подробный и основательный разговор. 

— Вы знаете, даже на одну минуту подойти, когда есть человек 50 на одну минуту — это уже час.

— Верно. Поскольку я последние девять лет существую в формате «забежал с ребенком на причастие, выбежал с ребенком после причастия», удивительно вспоминаю то время, когда я, будучи студенткой, могла ходить в храм на все эти новогодние службы. И это пение «Готовися, Вифлееме!» в абсолютно пустом храме, потому что 2 января, все спят, на службе вообще никого нет, есть только хор и три с половиной человека. Это, мне кажется, до мурашек до сих пор пробирает. Это чудо, когда все замирает…

— Это такая милость Божия! Просто это пост во всей своей красоте. «Упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог». Тишина приходит. Это же шикарно, у нас такая возможность в тишине и во внутренней собранности встретить Рождество Христово, замечательно!

— Отец Павел, спасибо вам большое! С наступающим вас Новым годом и светлым Рождеством!

— Взаимно. Пусть этот Новый год принесет нам много света — этого хочется больше всего. Когда у нас есть внутри свет, то он всегда сильнее любой тьмы, которая внутри и снаружи. Всегда хочется всем пожелать побольше этого внутреннего света, а он появляется тогда, когда мы не сильно заморачиваемся, не сильно препятствуем этому свету. Этого хочется всем пожелать.