Нужна ли России новая история? Какой она должна быть? Стоит ли открывать советские архивы? Кандидат исторических наук, профессор Свято-Тихоновского гуманитарного университета Борис Филиппов.
Каждая революционная эпоха сопровождается попыткой кардинальной ревизии отечественной истории, вплоть до отрицания общепринятого календаря.
За XX век наша страна дважды пережила это дорогое удовольствие. У дореволюционной версии отечественной истории кроме несомненных заслуг был один существенный минус. Она была москво-и-петербургскоцентричной версией нашей истории. От нее в наследство мы получили неприятие иных точек зрения, неспособность к достижению консенсуса по самым важным проблемам и восприятия оппозиции (альтернативы) исключительно в категориях государственной измены.
Нет ничего удивительного в том, что большевики отвергли дореволюционную версию истории. Вначале они выдвинули «негативную версию» отечественной истории. Российская империя предстала в ней «тюрьмой народов». Кроме классовой борьбы и восстаний народных масс против своих угнетателей ничего положительного в нашей истории, согласно версия официального историка Покровского, не было. Систематический курс изучения отечественной истории в школах и вузах заменили обществоведением.
Но негативная версия отечественной истории может быть и пригодна в революционную годину, но становится опасной в канун войны. На тезисе «у пролетариата нет отечества» нельзя воспитать патриотизма. Даже социалистического. И начиная с осени 1934 г. в СССР не только вернули преподавание положительной версии отечественной истории (есть что защищать), но и всеми доступными средствами (книги, кинофильмы, радиопрограммы) стали эту версию пропагандировать. Это была пропагандистская, созданная писателями, кинорежиссерами и политработниками версия отечественной истории и социалистического патриотизма.
Нет ничего удивительного в том, что с падением социалистической системы эту версию повсеместно отвергли. Но, как и в послереволюционные годы, на смену официальной версии пришла ее «черная версия», авторства журналистов, писателей, кинорежиссеров и политтехнологов «новой демократии». Она была эмоциональнее и в чем-то даже еще чернее, чем большевистская.
Был, правда, и положительный момент: в пылу разоблачений сняли табу с запретных тем и открыли архивы. Уже к концу 90-х гг. начались систематические и многотомные публикации архивных документов из партийных советских (государственных), кагебешных, в том числе и архива Сталина. Показательно, что для новых, основанных на архивных материалах монографий, характерно стремление не разоблачить, а понять (не значит простить) логику происшедшего с нашей страной.
Согласитесь, что нельзя объяснить многомиллионные жертвы политики репрессий паранойей одного человека. Даже самого генерального. Преступной была сама система. Молодые историки, которые пришли тогда в архивы (сегодня им всем за пятьдесят), увидели в происшедшем беспримерную трагедию нашего народа и нашей страны и занялись поисками объяснения ее причин.
Согласитесь, что такой подход не имеет ничего общего с разоблачительным пафосом публикаций первого десятилетия. Означает ли это, что «историю России» нужно писать с чистого листа, и что в трудах историков — наших предшественников — не было ничего ценного? Думаю, что нет.
Развитие науки, в том числе и истории, не сводится к накоплению некоего объема знаний, за которым следует научное открытие. Сегодня для понимания исторического процесса необходимо не только открытие архивов, но и применение новых концепций и методик из родственных общественных дисциплин, например, социологии, психологии, политологии.
На основе возникшего содружества появились новые дисциплины: историческая психология и социология истории, которые помогают вписать события нашей истории в мировой исторический процесс, посмотреть на них другими глазами, с разных сторон, в сравнении с историей других стран. Это не история с чистого листа, это новый (на уровне современного знания) взгляд на отечественную историю.
Мы нуждаемся одновременно и в положительной и в правдивой истории своего Отечества. Мы это заслужили всей своей историей.
P. S. Нужно ли открывать все архивы и всё в архивах для историков?
Это сделали в Польше и в Германии. В Польше «Институту национальной памяти» были переданы государственные и партийные архивы, архивы госбезопасности, включая (частично) документы из архива Службы внешней разведки. Представители духовенства выступили с предупреждением о таящихся моральных искушениях, перед которыми оказываются «разгребатели грязи». Но их предостережения не услышали.
В результате архивных и основанных на архивах публикаций первых лет в Польше были опорочены очень многие известные деятели антикоммунистической оппозиции, включая двух президентов страны, министров, журналистов, священников. В стране практически не осталось ни одного авторитетного человека, относительно которого не было бы выдвинуто обвинение в сотрудничестве с госбезопасностью.
В Германии миллионы сохранившихся в архивах доносов нарисовали картину страшного морального разложения общества (бывшая ГДР), в котором мужья, жены и дети, родственники и сослуживцы были вовлечены в тотальную слежку друг за другом. Перед историками бывших социалистических стран встала задача разработки методик проверки достоверности содержащихся в архивах доносов и отчетов штатных и добровольных сотрудников госбезопаности.
P. P. S.
Позиция исторической науки, как и позиция нашей Церкви по отношению к Сталину и его деяниям давно выработана и озвучена Святейшим Патриархом Кириллом. Объяснять следует лишь такое (не новое в истории) явление, как «историческая легенда», которая обязательно при определенных условиях возникает спустя много лет после смерти персонажа как реакция на настоящее. Так было с Наполеоном во Франции, так происходит у нас со Сталиным, а в Германии с Гитлером.
Научные аргументы на сторонников этих легенд не действуют. Это определенный психологический тип. Для них верность «легенде» — это «вопрос веры». Научные аргументы и высказывания авторитетов перед этой верой бессильны. В нашей стране это справедливо по отношению к почитателям не только Сталина, но и Ивана Грозного.
Интересно, как сам Наполеон на острове св. Елены высказался о будущем своей «легенды»: «Каждый прожитый здесь (на острове) день избавляет меня от клейма тирана, убийцы, бессердечного человека». Согласно французскому историку А. Собулю, «легенда» отражала толкование Наполеоном реальных событий, приписывала ему принципы и намерения, которых в действительности у него не было (цит. По Стерликов А. А. Возникновение наполеоновской «легенды»).
Рождение и распространенность исторических легенд больше всего говорит о состоянии общества и об их сторонниках.
