Сергей Худиев
Они использовали изображение утонувшего ребенка-беженца, которое было растиражировано по всему миру и стало символом трагедии людей, которые спасаются от войны — и гибнут по дороге.
Нет нужды пересказывать, как это изображение было обыграно — это все, наверное, видели. Большинство тех, кто это видел — в том числе, насколько можно понять по реакции, большинство французов, сочли это крайне неуместным. Посмеяться горю человека, трагически потерявшего всю свою семью (как отец этого ребенка) — это то, что для всех нормальных людей является крайней дикостью.
Карикатуры, как жанр, могут быть очень хороши — в Times, пока они не сделали свой сайт платным, можно было видеть довольно глубокие и остроумные. Например, одна была посвящена проблеме поножовщины среди британских подростков — мамаша бьет ремнем сынка, на полу валяется нож, он кричит «виноват, мама!», она ему (с гневом) отвечает «Ты виноват… ты виноват!? Ты помнишь, чему я тебя учила? Обвиняй общество! Обвиняй школу! Обвиняй власти! Обвиняй Церковь!» Но для того, чтобы создавать смешные карикатуры, нужно немного уметь рисовать — и быть действительно остроумным.
«Шарли» занимает совсем другую нишу — их карикатуры редко бывают действительно смешными. Они просто очень грубые. Люди в наших сетях иногда пишут, что это такая французская традиция — над всем издеваться, вольтерьянство, как оно есть. Я не очень глубоко знаком с французской культурой, но сильно подозреваю, что это не так — было бы невозможно привлечь внимание грубостью там, где она совершенно нормальна. Если Вы выругаетесь матом в консерватории, Вы привлечете общее внимание; если в воровской малине — никто не заметит. Как говорит сам автор рисунка, «Они не хотят заработать много денег — они хотят плюнуть в лицо обществу. Их питает энергия этого плевка, а не материальная выгода». Общество должно быть достаточно чистоплотным, чтобы воспринимать плевок именно как плевок. Шарли привлекает внимание именно крайним хамством и грубостью.
Однако эта ситуация высвечивает ряд культурных и психологических механизмов — достаточно универсальных, и, работающих, в том числе, и у нас. Первый и самый простой — это ложная альтернатива. И в Европе, и у нас было немало желающих заявить «я — шарли» после того, как террористы убили нескольких сотрудников редакции из-за карикатур на Муххамеда. «Вы за тех, чье оружие — карандаш, или за тех, чье оружие — автомат?» — требовательно спрашивали у нас, и многие тут же делали очевидный выбор. Ну конечно, он за карандаш. И свободу слова против тирании. И милую Францию прекрасную против сумасшедших фанатиков. Разбираться, что это «или» — признак ловушки, людям, как правило, некогда. А когда люди уже четко ассоциировали себя с определенной стороной — им уже сложно ее покинуть.
Тут возникает еще один эффект — когда люди, во-первых, «плюют в лицо обществу», во вторых, усиливают этот плевок, тут же объявляя, что это и не плевок вовсе. Как говорит карикатурист, «Фотография Айлана вызывает цунами эмоций и погружает нас в море тревог. Своим рисунком я хотел почтить память погибшего мальчика»
Это очень знакомо — люди делают что-то с очевидным намерением плюнуть в лицо, а потом и говорят — а в чем проблема-то? Мы тут наоборот, этим плевком хотели вас сердечно приветствовать. Жертвы издевательств теряются, кто-то приходит в ярость, кто-то погружается в тягостные раздумья — а может быть, это я чего-то не понял? Может быть, это есть признак высокой, недоступной мне культуры? Ой, надо сказать что да, все хорошо, а то за лапотника примут. И вот после очередного скандала люди выставляют себя на посмешище, выступая в качестве апологетов Шарли Эбдо.
Когда добровольные апологеты Шарли начинают объяснять, что все нужно понимать в самом возвышенном смысле, что карикатуристы хотели обличить западное лицемерие, или бездушный консьюмеризм, или еще что-то сказать осмысленное — это выглядит очень жалко. Это примерно как ботаник, над которым издеваются второгодники, пытается уверить себя, что это все милые шутки добрых друзей.
Ничего эзотерического, нуждающегося в истолкованиях в этих карикатурах нет. Это просто грубое, хамское, бесчеловечное издевательство над чужой бедой и горем, именно затем и придуманное, чтобы вызвать скандал. Больше ничего.
Но тут мы видим еще одно интересное явление — настойчивые попытки искать глубины смысла в надписях на заборах и делать вид, что такие надписи есть нечто заслуживающее тщательного рассмотрения и уважения.
Это приводит (это другая сторона того же процесса) к деградации некоторых важных понятий. Если свобода слова, а равно творчества — это Шарли Эбдо, то тут нечего почитать и не за что сражаться. Как раз более всего огорчаться на Шарли Эбдо должны были бы люди свободомыслящие и вольтерьянцы — ведь это их взгляды низводят до уровня тупого и злобного хамства.
Еще одна вещь, которую стоит отметить — намеренные оскорбления религии характерны для той же субкультуры и того же психологического склада который порождает приколы над утонувшим ребенком. Я знаю атеистов, которые никогда бы не стали глумиться над чужими святынями — просто потому, что они культурные и цивилизованные люди. И те же черты делают для них невозможным насмешки над чужим страданием.
А люди достаточно дикие и бескультурные для грубых шуток над священным, прекрасно посмеются — как мы видим — и над любыми человеческими чувствами.
Что же делать? Ну, для начала просто признать, что Шарли Эбдо — это никоим образом не часть какой-либо культуры и не продолжение каких-либо традиций. При всем моем негативном отношении к вольтерьянству, оно тут никак не виновато. Это просто тупое заборное хамство. Любые претензии тупого хамства считаться чем-то большим, чем тупое хамство, можно только отклонить. И в случае конкретно этого издания, и в любом другом — и во Франции, и у нас, и где угодно.
