Объект
Дискуссию вокруг установки памятника Ивану Грозному в Орле продолжает протоиерей Игорь Прекуп.
Протоиерей Игорь Прекуп

Протоиерей Игорь Прекуп

По ассоциации со статьей Арсения Замостьянова «Грозный для галочки» вспомнился мне эпизод из дальнего, еще диаконского, прошлого. Перед праздником Входа Господня в Иерусалим священнослужители наводили в алтаре чистоту. Не так давно рукоположенный священник видел себя при этом в руководящей роли, играя ее в меру своих способностей. И вот мы вдвоем с другим диаконом что-то драим, а он носится, создавая видимость бурной деятельности, инструктируя, наставляя, строя нас… После очередного его ядовитого подстегивания мимоходом, собрат мой и сослужитель посмотрел ему вслед и задумчиво произнес: «Он будит во мне кабацкого музыканта».

Вот нечто подобное я мог бы сказать и о себе, при чтении этой статьи.

Я не историк. Мне очень льстит, когда обо мне кто-то упоминает, как о церковном историке, но это настолько не имеет ко мне никакого отношения, что хочется рассмеяться и поблагодарить на добром слове. Как бы я сравнительно хорошо ни ориентировался в определенной исторической области, сколько бы ни приходилось мне писать на церковно-исторические темы, сколько бы ни сидел в архивах, историком я от этого не стану. Поэтому то, что говорят и пишут профессиональные историки о личности Грозного, я слушаю и читаю с интересом, но спорить не берусь, поскольку недостаточно, по сравнению с ними, имею возможности работы с источниками. Как и большинство людей, я могу доверять или не доверять тем или иным историкам, сопоставляя их интерпретации событий и личностей. Другое дело, почему я одному доверяю, другому нет.

Если у меня есть основания считать, что конкретный историк добросовестно работает с источниками, сам в первую очередь пытаясь всесторонне разобраться в исследуемой области, понять изучаемую им эпоху или историческую личность, я поверю, что он со мной делится знанием, интерпретируя его так, чтобы максимально полноценно донести до меня в сравнительно небольшой выжимке то, что он изучал и осмыслял на протяжении долгого времени. Если в его время существовал политический заказ именно на такую интерпретацию, я, при всех вышеупомянутых условиях, поверю, но… с некоторой дополнительной, скажем так, осторожностью.

Однако если в научной статье явно будут торчать уши пропагандиста, я ее, может, и прочитаю, но лишь для того, чтобы иметь представление об аргументации сторонников определенной версии. Тоже ознакомлюсь без предубеждения, с готовностью принять во внимание достоверные факты и согласиться с аргументацией, если она будет обоснованной. Если она вообще будет. Аргументация. Потому что всевозможные так называемые «некорректные аргументы», я уж не говорю о лжи и подтасовках – это никакие не аргументы. Но в любом случае, тут я сторонний наблюдатель. Ну, могу «лайкнуть», если мне нравится публикация или комментарий к ней, ну перепостить могу, но это максимум.

Если бы вместо рассматриваемой статьи, на глаза попалась очередная апологетика «оклеветанного царя», я бы даже читать не стал. Не из-за лени, не из-за предвзятости, а потому что симпатизанты Грозного ничего нового для меня уже сказать не могут. Их идеологическая, психологическая и этическая подоплека понятна. Все «аргументы» людей, которых покойный Патриарх Алексий II назвал «провокаторами и врагами Церкви», давно известны. В свое время наспорился с ними достаточно на форуме им. о. Андрея Кураева. В период активного лоббирования ими Грозно-Распутинской канонизации (эта связка, кстати, тоже очень симптоматична).

Но автор коснулся художественного и, в частности, эстетико-монументального аспекта, разбудив-таки во мне, давно впавшего в анабиоз художника. А «утро добрым не бывает».

Итак, автор отмечает, что «речь идет о монументальном воплощении одной из самых загадочных и трагических фигур русской истории». Неудачном, как он признает ниже. А потому лучше было бы сказать: «попытка монументального воплощения». Причем попытка конъюнктурная, а по-нашему, по-бразильски, продажная. Ну да ладно, оставим это на совести скульптора и заказчиков.  Речь, в данном случае, о другом. Уважаемый автор статьи безапелляционно заявляет: «Позволю себе напомнить, друзья: памятник – это художественное произведение. Художественное! История и социология в монументальном искусстве существуют только в художественном преломлении. Мы же не главу из учебника вывешиваем на площади».

Такое впечатление, что нам напоминают о некоем богооткровенном догмате или, по меньшей мере, непреложном законе природы, выявленном и сформулированном, всем известном, но, по какому-то недоразумению, не принимаемом во внимание. Похоже на манипулятивный прием: кто посмеет опровергать то, что само собой разумеется и что знает любой образованный человек, даже школьник, если он, конечно, не круглый двоечник? Вы же не двоечник? Или вам глава из учебника милей произведения искусства (пусть и неудачного)? Значит, спорить не будете. Вам даже неудобно будет поинтересоваться ссылкой на источник и попросить обосновать свои утверждения.

Поэтому в качестве очевидного и само собой разумеющегося, аксиоматичного обычно быренько-быренько протаскивают то, что на самом-то деле вовсе не очевидно и, при ближайшем рассмотрении, не выдерживает никакой критики, поскольку оснований под собой не имеет (это аксиома! – говорят нам с таким укором в голосе и взгляде, что ах! как стыдно становится за свое невежество…).

«Памятник – художественное произведение». Уважаемый автор в этом тезисе, сознательно или под-, совершает не то, чтобы подмену понятия, но путаницу вносит – это уж точно. Согласно формальной логике, у того или иного предмета есть существенные и несущественные свойства, у понятия – существенные и несущественные признаки. Основными и существенными признаками являются те, «без которых мы не можем мыслить известного понятия и которые излагают природу предмета», – пишет Г.И. Челпанов. Это свойства, одновременно объединяющие предметы (явления) в один класс, и отличающие их от предметов (явлений) других классов. Поэтому их можно определить, как «общие свойства некоторой группы предметов, которые необходимы и достаточны для того, чтобы отличить данную группу от других».

Может ли памятник быть художественным произведением? Конечно, может. Но, у памятника как художественного произведения есть существенные свойства, отличающие его от других произведений искусства. Что это за свойства? Эстетические достоинства, ремесленное мастерство? Удачная скульптура или нет, гениальная или бездарная, но она – произведение искусства. Если же понятие памятника отличает некий признак, не имеющий отношения к искусству, значит, оно не полностью находится в объеме понятия художественного произведения. Т.е. памятник может быть произведением искусства, а может и не быть.

Может ли памятником быть, к примеру, камень? Обычный, просто поставленный в память какого-то события или как некий символ? Даже в Библии такой пример есть: что делает Иаков, пробудившись от сна, в котором увидел лестницу, соединяющую землю с небом, по которой восходили и нисходили Ангелы? «…Встал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его» (Быт. 28; 18). Оказывается, памятник может и не быть художественным произведением. Это всего лишь совместимые понятия, да и то пересекающиеся, а не подчиняющиеся одно другому, как могло показаться из высказывания автора статьи.

Однако в чем же все-таки состоит существенное свойство памятника? Далеко за определением ходить не надо. Один «клик», и мы на соответствующей странице «Википедии». Читаем: «Памятник — (в узком смысле слова) сооружение, предназначенное для увековечения людей, событий, объектов, иногда животных, литературных и кинематографических персонажей и др. Кроме выполнения объективно-исторической функции, многие памятники несут и политическую нагрузку, являясь объектами фундаментальной пропаганды».

Т.е. памятник, по своему существу – средство увековечения памяти о чем-то или о ком-то. Но всякое ли событие и личность увековечиваются? Нет, но лишь те, которые должны служить либо воспитанию почитания неких ценностей, олицетворяемых памятником, либо предостережению от беды, о которой памятник свидетельствует (например, музей Аушвиц-Биркенау – его вполне можно назвать памятником жертвам бесчеловечности, от повторения которой мы предостерегаемся). Обычно памятник создается и устанавливается с целью прославления и почитания чего-то в лице кого-то. Прошу обратить особое внимание на сказанное во втором предложении цитированного определения: памятники – «объекты фундаментальной пропаганды».

Словом, отождествление понятий памятника и художественного произведения или интерпретация памятника всего лишь как вид последнего – по меньшей мере, вводящая в заблуждение, логическая ошибка.

Далее. «Появление памятников Грозному неизбежно», – пишет автор. О как!.. Это мне напоминает лекцию одной дамы из Союза сексуального здоровья, которую она читала старшеклассникам. По ее словам, получалось, что все слушатели так или иначе будут вступать в контакт с ВИЧ-инфицированными, все они рано или поздно заболеют, с той лишь разницей, что, если будут использовать презервативы, это случится попозже (целомудренная сексуальная жизнь в браке ею в качестве способа профилактики не рассматривалась).

«Государь, образ которого волновал Васнецова и Эйзенштейна, скульптора Антокольского и композитора Прокофьева, остался не только в истории, но и в культуре – причем, и в классической, и в массовой». Не хотелось бы придираться к словам, но «в массовой» – это как?.. И потом, странный аргумент. Ну, волновал его образ художественные натуры, и что? При чем тут воздвижение монумента? Вот Пушкин, когда пророчествует о своем «памятнике нерукотворном», дает объяснение, почему «не зарастет к нему народная тропа» (кстати, указание на существенное свойство памятника – культовое место, сакральное, образ, прославляющий некие ценности, достойные почитания):

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокой век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

Не за то памятник, что его образ кого-то волновал, а за то, что любезен он стал народу совершенно чуждыми Ивану Грозному делами… Как верно отмечает Виктор Судариков, «установка памятника исторической личности – знак почитания и уважения совершенных поступков». Вот. Кстати, я вам таки скажу за Эйзенштейна. Вернее, не я, а Александр Исаевич Солженицын в своем рассказе «Один день Ивана Денисовича»:

Цезарь трубку курит, у стола своего развалясь. К Шухову он спиной, не видит.

А против него сидит Х-123, двадцатилетник, каторжанин по приговору, жилистый старик. Кашу ест.

— Нет, батенька, — мягко этак, попуская, говорит Цезарь, — объективность требует признать, что Эйзенштейн гениален. «Иоанн Грозный» — разве это не гениально? Пляска опричников с личиной! Сцена в соборе!

— Кривлянье! — ложку перед ротом задержа, сердится Х-123. — Так много искусства, что уже и не искусство. Перец и мак вместо хлеба насущного! И потом же гнуснейшая политическая идея — оправдание единоличной тирании. Глумление над памятью трёх поколений русской интеллигенции! — (Кашу ест ротом безчувственным, она ему не впрок.)

— Но какую трактовку пропустили бы иначе?..

— Ах пропустили бы? Так не говорите, что гений! Скажите, что подхалим, заказ собачий выполнял. Гении не подгоняют трактовку под вкус тиранов!

— Гм, гм, — откашлялся Шухов, стесняясь прервать образованный разговор. Ну и тоже стоять ему тут было ни к чему.

Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху, — и за своё:

— Но слушайте, искусство — это не что, а как.

Подхватился Х-123 и ребром ладони по столу, по столу:

— Нет уж, к чёртовой матери ваше «как», если оно добрых чувств во мне не пробудит!

Еще один аргумент в пользу монумента: «К тому же это – первый русский царь, стоявший во главе нашего государства дольше любого другого правителя. То есть – лицо с обложки учебника истории. Его оттуда не вычеркнешь». А что мы всякому «лицу с обложки» памятники ставить должны? На обложке учебника могут быть изображены разные значимые в нашей истории лица. Если признать этот аргумент приемлемым, то памятники Сталину – логичное продолжение.

«А он еще и победитель в важнейших войнах того времени, основатель городов, автор памятников литературы и государственной мысли». О войнах – это очень спорный вопрос. Что касается «памятников государственной мысли» – это о чем? О разработке концепции тоталитарной монархии? Ценность его усилий в этом направлении весьма сомнительна. Попробовали бы в каком-нибудь городе Германии поставить памятник Гитлеру! А что? Германию-то он с колен поднял, как и обещал своему электорату, порядок навел, книжку написал тоже, «Mein Kampf» называется. А какие картины красивые писал!

«Душегуб, самовластительный лицемер? Но и его великого деда можно упрекнуть за многое, начиная с попустительства ереси, которая расколола Русь». Очень спорный упрек, не говоря уже о том, что масштабы ереси жидовствующих автором явно преувеличены, это, во-первых, а во-вторых, пусть бы и был этот упрек справедлив, что из того? Если кого-нибудь кроме него можно упрекнуть, то его самого уже упрекать нельзя и надо тут же увековечивать? Очень странная логика.

«А как пришёл к власти наш Креститель Владимир? Он покаялся, преобразился? Но и Грозному мы не можем отказать в праве на раскаяние». А кто ж ему в этом праве отказывал когда? Только раскаяние (сожаление о содеянном) было каким-то изуверским. А покаяния своего (перемены ума) он ничем не засвидетельствовал, никакими «достойными плодами» (Мф. 3; 8). «Наш Креститель Владимир», вне зависимости от того, как он пришел к власти, будучи язычником, в отличие от Грозного, в самом деле, родившись в купели Крещения, покаялся и преобразился.

«Спор о памятнике перевели в такую плоскость, как будто речь идет о канонизации Грозного». Ну, во-первых, ни в какую канонизационную плоскость спор не перевели, а во-вторых, наиболее активные поклонники Грозного никогда «не отрекались, любя»; их поползновения в этом направлении нет-нет, да и заметны.

В оправдание установки памятника Ивану Грозному автор приводит памятник Николаю I, который, при том, что он «в СССР не в чести был», а сохранился «на одной из центральных площадей города – „колыбели революции“». Автор справедливо усматривает причину такой толерантности в таланте скульптора Петра Клодта, который «изысканно передал противоречивый характер императора». Но при чем тут обсуждаемый памятник? Автор сам отмечает его «никаковость» с точки зрения искусства, и, самое главное, речь ведь не о том, чтобы сносить или оставить, а о том, стоит ли такое устанавливать!

«Интересно, если бы в Орле в память об основателе города установили классическую скульптуру Антокольского 1871 года – критики почувствовали бы, что перед искусством публицистические доводы отступают?» Нет, не почувствовали бы. Произведению Антокольского место на выставке. Отлитая в бронзе, она могла бы и в парке стоять, но в качестве памятника ее не установили бы в любом случае, потому что она не монументальна по своему характеру. А установленная в Орле – монументальна. Как «девушка с веслом». Ну, разве что, мастерство исполнения чуть выше.

Установка этой скульптуры, как выразился, один мой философствующий хороший знакомый – «мемориальный жест», который «навевает мысли о новой Ливонской войне».

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.