«Почему я, Господи?»
Этот вопрос рвется из страдающих сердец каждый день. И ответом на него не могут быть слова — только слезы. Здесь нет мыслей — есть только чувства; нет рассуждений — только молчание; нет ответов — только сострадание. Взгляд в такие минуты бывает красноречивей слов, вздох — сильнее мысли, а невозможность ответа открывает больше истины, чем сам ответ — каким бы он ни был.
Оглядимся вокруг — и увидим наших ближних, обессилевших от страданий.
Многие из них не могут даже пожаловаться — настолько им мучительно, тяжело и страшно. И это не какие-то незнакомые, посторонние люди, не имеющие к нам никакого отношения — нет, это наши родные, наши близкие, связанные с нами неразрывно и неделимо. Более того: они — лучшие из нас, ведь благодаря им очищается наша душа, наше эго. Их безмолвные страдания настолько печалят наше сердце, что хочется дать им «взаймы» какие-то слова, с помощью которых они могли бы выразить свою боль.
Обритые дети играли в настольную игру
Как-то раз мне случилось побывать в онкологическом отделении одной из афинских детских больниц. Заведующая встретила меня и предложила вместе пройтись по палатам. Признаюсь, я отказался. Я просто стоял и смотрел по сторонам. Удивительное это было место — кабинет заведующей онкологическим отделением!
Стены здесь были сплошь увешаны фотографиями, на которых — множество прекрасных детских лиц с болью, печалью и надеждой смотрели тебе прямо в глаза. Кто-то из этих детей, несомненно, вылечился, а кто-то отошел ко Господу, ожидая встречи с нами в Его объятиях. Фотографий в кабинете было больше, чем книг. Думаю, это не случайно: ведь ни одно научное знание не превосходит по полноте правду жизни — правду, которая пронзала сердце в этой небольшой комнате, пропитанной особой, не похожей ни на что любовью и истиной, невидимой в нашем повседневном, наполненном иллюзорным благополучием мире.
Фото: National Cancer Institute / unsplash.com
Мы направились к выходу. Признаться, я вздохнул с облегчением — но через мгновение остановился как вкопанный. В холле за столом несколько обритых наголо ребятишек увлеченно играли в какую-то настольную игру; у каждого было по внутривенному катетеру — ребята проходили химиотерапию. Тут же, на диванчике, сидели их мамы и один дедушка. Взрослые, заметив нас, впились в меня глазами, а дети, увлеченные игрой, весело продолжали свое занятие. Губы не слушались меня — да и улыбка доброго батюшки, пришедшего сюда с благими намерениями, была бы здесь некстати. Этот контраст — озабоченная грусть взрослых и беззаботное веселье тяжелобольных детей — поразили меня в самое сердце: никогда раньше я не видел ничего подобного. Молчаливый плач и немой вопрос застыли в этом холле, в испытующих взглядах взрослых и беззаботной игре детей с катетерами в руках: «Почему я, Господи?»
Страдание в глазах можно смыть лишь слезами. Слова здесь бессильны. Поэтому я просто поздоровался со всеми и пошел своей дорогой, унося с собой этот трудный, тяжелый и столь часто повторяющийся вопрос: «Почему?»
Почему Бог попускает страдания? Почему такая несправедливость? Почему страдают маленькие невинные дети? Почему они должны умирать так рано и так тяжело?
Почему вместо беззаботного детства им уготована невыносимая боль? Почему? А если все это нам во благо — почему благо нельзя стяжать без такого горя и страданий?
Что плохого я сделал? За какие грехи расплачиваюсь? Как понять, как найти причину? И если я действительно виноват, неужели нельзя исправить ситуацию? И что же это за причина, по которой должно страдать маленькое невинное существо?
Нет, это невыносимо. Еще немного — и исчезнет та капля веры, которая еще есть. Какая польза от всего этого, какой смысл? Разве я, Господи — не Твое чадо? Разве Ты не есть любовь? Где же тогда связь между Твоей любовью и моим страданием? Как могу я хотеть приблизиться к Тебе, если Ты посылаешь такое? Как сочетается Твое добро с не поддающимися логике страданиями, горем и вопросами: «Почему? Почему? Почему?..»
Молодая семья
Юноша и девушка знакомятся, узнают друг друга, в их сердцах загорается любовь — молодая, сильная, глубокая, красивая, умножающаяся и умножающая. Любовь заполняет все сердце, всю душу, захватывает обоих целиком, и они женятся. Как счастливо начинается семейный путь! С каждым днем, глядя друг другу в глаза, молодые люди убеждаются в своем счастье. Ничто, кажется, не может омрачить сияние их любви, их радости и блаженных мечтаний.
Проходит время — и вот молодая семья уже ожидает пополнения. Их совместная жизнь украсилась еще одним смыслом, еще одной мечтой и надеждой. Впервые в этом союзе, в этих отношениях появляется кто-то третий, призванный умножить и укрепить уже существующую любовь. Крошечный, невидимый глазу эмбрион не только появляется от любви, но и рождает любовь, давая новую жизнь своим родителям. Их любовь не только увеличивается — она меняется, обретая иное качество.
Фото: unsplash.com
Молодая жена — уже мать. Осталось совсем немного времени — и в ее объятиях появится новый человечек. Наконец наступает день родов, и физическая боль сменяется радостью чуда появления новой жизни, новой личности в доме. Первый из трех, пяти, десяти детей — именно с ним впервые приходят новые радости, тревоги, заботы, объятия, поцелуи, игры и мечты. Дитя растет, развивается, начинает смеяться, лепетать, ходить, шалить, вот-вот пойдет в школу… Родительская любовь растет. Ее всегда сопровождает страх — точнее, страхи. Они меняются, но присутствуют постоянно.
Вдруг однажды мы узнаем, что в знакомой семье тяжело заболел ребенок.
Наше счастье омрачается — но ненадолго. С нами этого не случится! Болезнь не приходит просто так, наверняка есть причина, по которой заболел тот малыш. А с нами это настолько маловероятно, что можно не беспокоиться.
Вспоминая слова молитв, собирая нашу крошечную веру в троеперстие, мы наспех осеняем себя крестным знамением: если Бог есть, Он нас защитит, Он не допустит. Ведь Он — любовь! Даже если нас не пожалеет, то уж невинное дитя — точно. Так мы успокаиваем себя, призывая имя Божие в минуту печали о чужом горе.
Жалко чуда?
И вдруг дитя заболевает. Температура не сбивается, слабость не проходит, появляются непонятные боли — и родители в тревоге ведут ребенка к врачу. Он пропишет нужные лекарства, назначит анализы — это просто простуда, или аллергия, или пустяковая травма, которая, если раньше и могла быть проблематичной, сейчас лечится быстро и успешно.
Но проходят дни — и вердикт врачей звучит как гром среди ясного неба. Этот диагноз похож на название морского деликатеса, только клешни его не лежат красиво на тарелке, а впиваются в наш разум и сердце: рак. И вместо изысканного блюда перед нами — яд, отравляющий наше существование. Еще вчера, крепко обнявшись, мы радовались посланному Богом ангелочку, а сегодня наши объятия похожи на чашу слез, льющихся от страха потерять своего ангела.
Обследование за обследованием, и настает момент, когда в отчаянии мы начинаем задавать себе этот вопрос: «Почему?» Почему, Господи, Ты попустил это страдание? В чем виноват мой ребенок? Почему именно он, самый лучший, самый умный, самый красивый — а не какой-то другой, чужой и неизвестный?.. Почему он должен болеть и страдать — мучительно, безропотно, безмолвно, ничего не понимая? Почему он должен покидать своих родителей, своих братишек и сестренок, свои игрушки, спортивные секции, достижения, мечты?.. Почему вообще такое происходит — когда никакие доводы и рассуждения не могут утешить, никакая поддержка — укрепить, никакой бог — поддержать… Почему?
Фото: National Cancer Institute / unsplash.com
Мучаясь страхом и отчаянием, мы начинаем надеяться на чудо. Все возможно! Господь воскресил дочь Иаира и сына наинской вдовы, исцелил дочь хананеянки и слугу сотника. Бог особенно любит детей — сколько раз Он ставил нам в пример их невинность! Его любовь неисчерпаема. Столько чудес уже было — почему бы сейчас не случиться еще одному, с нашим ребенком? Что же это за Бог, Которому жалко чуда?
Но все наши усилия как-то себя утешить только увеличивают тяжесть испытания. Чудеса потому и чудеса, что не случаются часто. Да и справедливо ли будет, если чудо произойдет именно с нами? Почему одних посещает Преблагий Господь, а другие должны быть лишены Его присутствия? Почему одни Его только славословят, а другие смиряются и горячо молят о пощаде? В конце концов, если чудо возможно, почему Господь не исцелит всех или, по крайней мере, большинство из тех, кто к Нему обращается? Почему бы Ему вообще не «отменить» все смертельные болезни, чтобы мы радостно и спокойно прожили свою и без того недолгую жизнь? Может быть, Бог существует только для того, чтобы мучить нас? А может быть, Бог вообще не существует, а мы просто мучаемся впустую?
«Почему Ты Меня оставил?»
Некоторые из тех, кто желает утешить нас, говорят, что Бог попускает испытания по Своей великой любви. Хорошо, почему же Он тогда не любит вас, утешающих и советующих? Почему ваши дети играют и смеются, а наш малыш еле живой лежит под капельницами? Почему ваши дети шалят, бегают, не слушаются и озорничают, а наш ребенок только выслушивает жалкие сказочки о том, что скоро поправится и пойдет наконец в школу? Почему вы с вашими детьми мечтаете, строите планы на будущее — а мысли о будущем нашего малыша вызывают у нас только ужас?
Ну а если представить себе, что Бог внезапно решил сделать так, чтобы дети не болели, то все равно это не любовь, раз взрослые болеют по-прежнему!
И вообще — почему так горька, трагична и страшна жизнь? Почему страшно полюбить и привязаться, страшно довериться? Почему чем сильнее любовь, тем больнее разлука? Почему чем глубже чувство, тем больше страданий оно приносит? Почему?
А может быть, именно из-за этих бесконечных «почему» мы так страдаем? Некоторые так и говорят: это грех. Может быть, потому и болеют наши дети?
И все-таки… Все-таки эти «почему», если задавать вопрос со смиренным, тихим страданием, олицетворяют не только суть истинного нашего «я», но и экзистенциальное недоумение всего мира. Эти «почему» освящены Самим Господом на Кресте: «Боже Мой, Боже Мой, почему Ты Меня оставил? Боже Мой, за что Ты попускаешь Мне это? Что Я сделал Тебе? Разве Я — не Твой Сын?» И вопрос Христа — так же, как и наш с вами, — остается без ответа. Ответ является в последующих событиях.
Обратимся снова к Священному Писанию. Сколько раз этот вопрос — почему? — вырывался из страдающих уст! И праведный Иов Многострадальный, и царь Давид, пережившие смерть своих детей, навсегда остались в истории уникальным примером веры, мужества и терпения.
Этот вопрос мы задаем Богу, задаем себе и другим — особенно любящим нас людям. Для чего? Чтобы в ответ нас утешили, успокоили и приласкали. Другого ответа здесь нет и быть не может. Но даже если бы и был — кто бы мог дать его?
Святой Василий Великий однажды сказал скорбящему отцу, что боль делает человека настолько чувствительным, что его можно сравнить с глазом, не выносящим даже крошечной соринки. Малейшее движение век делает боль еще сильнее. Так и с доводами и аргументацией, которые приводятся в качестве утешения: с ними еще труднее терпеть боль. Только слезы, молчаливое сострадание и внутренняя молитва могут утишить боль, осветить мрак и дать крошечную надежду.
Фото: pexels.com
Боль не только пробуждает: она рождает любовь в тех, кто рядом. Люди учатся сострадать и соболезновать, учатся ставить себя на место другого. Это трудно, но очень важно — когда тебе хорошо, пытаться испытать чувства тех, кому плохо. И люди стараются. Таким образом боль становится не только началом нашего подвига, но и рождением новых отношений с ближними: в них появляется подлинная, истинная любовь. В боли рождается истина, которую сострадание насаждает в сердце сочувствующего человека. Именно здесь и скрывается ответ на вопрос «почему». Утешение, облегчение и ощущение великой благодати, проникающие в страдающее сердце, покрывают боль.
Ответ — внутри
Известно, что у одних и тех же родителей могут быть абсолютно непохожие друг на друга дети. Подумайте: если на земле нет даже внешне одинаковых людей — насколько же разнообразны проявления нашего внутреннего мира! То же касается и таких глубоких, серьезных и сложных вопросов, как вышеупомянутое почему. Если задавать его всем без разбора, то даже максимально «точный» ответ (который невозможен) разрушит многообразие и вариативность ответов, которые дает наше сердце и которые Бог приготовил для каждого из нас. Каким бы мудрым здесь ни было мнение умного человека, оно надломит целостность Божественной истины и свободы внутри нас.
Большая ошибка — ждать правильного ответа от других. Покажите мне хотя бы одного мудреца-философа, который привел бы здесь несокрушимые аргументы, исчерпывающие такое личное, такое разное «почему».
Правильный ответ может родиться только внутри нас. Не в похожих ситуациях, не в умных книгах, не в полезных советах. Ответа нет нигде — только в тебе самом. И рождение этого ответа — дар от Бога.
Задавая этот вопрос вовне, мы ждем то, что может принять наша немощь, наша слабость. Именно поэтому ответа от людей здесь быть не может: здесь нет места ни немощи, ни слабости.
Потому и Господь почти не говорил о смерти; Он просто выбрал ее и понес как величайшее страдание, немыслимое большинству из нас.
А когда воскрес, из Его уст больше ощущалось дыхание, чем слышались слова. Господь уже ничего не говорил о жизни и смерти — Он лишь предрек мученичество Петра. Боль не знает аргументов. И логика бессильна перед неправдой и смертью. Только дыхание, вдох и выдох, даруемые Одним лишь Богом — дуновение Духа Святого, ниспосылающего нам смирение, помогающее принять волю Божию, такую истинную и непонятную одновременно.
Переживая испытание, мы сковываем себя бесконечными вопросами без ответа. «Почему», «а может быть», «а если» — в каждом из этих вопросов сквозит надежда, за которую мы цепляемся, надеясь выжить в этом мире, вернуть былое благополучие и стабильность. Однако чаще всего это происходит не благодаря какому-то предложенному решению, а с появлением неожиданного, нелогичного Божественного утешения. Любая попытка подменить его рациональными доводами ведет к усугублению проблемы внутри нас. Разумный, логичный, точный ответ становится еще более опасным капканом в нашей трагедии. В диалоге с болью, смертью и несправедливостью необходимо отойти от человеческой меры. И это не только выход из испытания, но и благодеяние, посылаемое через него.
Задавая вопрос, человек всегда рассчитывает на ответ. Или Бога нет, или вместе с испытанием Он посылает нам уникальную возможность. Если бы не было Распятия, не было бы и Воскресения и Господь был бы просто хорошим Учителем, но не Богом. Бог дает возможность. И очень важно ею воспользоваться. А смысл этой возможности и ее радость — гораздо больше напряжения и боли в нашем испытании.
«Почему не я?»
Смерть, боль и несправедливость суть тайна, не терпящая ответов. Истина здесь — не в аргументах или взглядах, но в смирении и соединении с человеком в его страдании. Этот путь проходит по границе между жизнью и смертью, между ропотом и славословием, между чудом и несправедливостью, путь с неожиданными поворотами и неведомыми закоулками, в которых сокрыта подлинная правда жизни.
Если удается не сломаться под испытанием, истина открывается нам в таком виде, какой мы даже не могли ее себе представить. Если найти в себе силы принять свою боль, она становится поразительно осязаемой, раскрывая действительность совершенно особым, неведомым доселе образом. Главное — не событие и не поиск смысла. События происходят независимо от нашего желания и воли, а смысл существует и без догадок. Главное — вовремя открыть глаза и увидеть этот смысл.
К сожалению, теряя важное, утрачивая любимое, мы обычно приобретаем гораздо больше. К сожалению — потому что это грустная, печальная истина.
Но, конечно же, боль и несправедливость не отменяют Божественной любви. Бог есть. И Он — любовь и жизнь. Совершенная любовь и полнота жизни.
И величайшее чудо в Его существовании — то, что Он существует одновременно с болью, несправедливостью и смертью.
И, возможно, самое великое наше призвание — сожительствовать с Ним, с Его личной болью, надеждой и желанием во что бы то ни стало получить ответ на свои «почему», смиренно ожидая встречи с Ним среди всех тех «несправедливостей», которые, как мы думаем, Он специально посылает нам.
Недавно ко мне подошла тяжелобольная девушка, чьи дни, по мнению врачей, уже сочтены. Взглянув ей в глаза, я увидел, сквозь муку и страдание, великую надежду. Сквозь слезы в них читалась удивительная сила, мудрость и — радость.
— Я хочу жить, отче, — сказала она, — но я пришла к вам не для того, чтобы вы меня утешили и обнадежили. Я пришла, чтобы вы подготовили меня к переходу в мир иной.
— Я служу жизни, а не смерти, — ответил я. — Поэтому мне хочется, чтобы ты жила. Позволь только спросить тебя: в минуту боли и отчаяния задавала ли ты Богу вопрос: «Почему я, Господи?»
— Не понимаю, отче, — ответила она. — Я спрашиваю: «Почему не я, Господи?» И жду не смерти, но просветления.
Перевод Елизаветы Терентьевой
