Для неискушенного человека всё просто: если я православный, то я обязательно верю и в подлинность каждой подобной святыни, а если я в ней усомнюсь – значит, пошатнулась и вся моя вера. И в поддержку такого взгляда выискиваются свидетельства подлинности, причем заранее утверждается, что «нет сомнений…»
Позиция эта совершенно проигрышная и бессмысленная, и сейчас объясню, почему. Во-первых, произнося символ веры, мы ежедневно исповедуем свою веру в Бога и в церковь, но из этого не следует, будто любое высказывание о Боге истинно, а любой предмет в церкви – святыня. Если бы это было так, не было бы и таких понятий, как «ересь» или «подделка».
Но самое главное, что высказывания не обязательно делятся на святоотеческие и еретические, бывают и просто частные мнения, в том числе ошибочные. И точно так же церковные предметы не делятся на подлинные святыни и ничтожные подделки. Копия чудотворной иконы, к примеру, тоже достойна почитания, хотя она – заведомо не оригинал.
Совсем сложные отношения возникают между материальным предметом и той историей, которая с ним связывается. Например, Владимирская икона Борогодицы по церковному преданию была написана евангелистом Лукой, но ни один искусствовед не согласится датировать I в. н.э.ту самую Владимирскую, которая стоит в храме при Третьяковской галерее. Это, конечно, византийская икона гораздо более позднего времени. Что же это, подделка? Не обязательно. Как писал знаменитый исследователь икон Л.А. Успенский: «Авторство святого евангелиста Луки здесь нужно понимать в том смысле, что иконы эти являются списками (вернее, списками со списков) с икон, писанных когда-то евангелистом».
Да и это доказать со всей очевидностью будет просто невозможно в условиях, когда оригинал до нас не дошел. Но, в конце концов, православный христианин прибегает к покрову Пречистой Девы не потому, что данное изображение, увиденное в музее или в храме, было написано при ее жизни, а совсем по другим причинам. Что и говорить о тех иконах, которые «поновлялись», порой очень грубо, или вовсе переписывались, а потом еще закрывались тяжелыми окладами… От первоначального изображения могло вообще практически ничего не остаться, кроме сюжета, но икона – та же самая.
Теперь вернемся к дарам волхвов. Доказывать или опровергать их подлинность можно с помощью исторических свидетельств или с помощью естественнонаучных анализов. Начнем со свидетельств.
Я не специалист в данной области, но и мне ясно, что такие свидетельства очень фрагментарны, как это обычно и бывает в таких случаях. Пара средневековых паломников упоминают некие дары или даже «дароносивые сосуды», увиденные ими в Константинополе. Но совершенно невозможно доказать или опровергнуть, что это те самые дары, которые привезены ныне в Москву, ведь не осталось никаких подробных описаний – а главное, между этими свидетельствами и евангельскими волхвами прошло целое тысячелетие, и много всего за это время могло с ними произойти.
Более того, есть и альтернативная версия середины XVIII в. от русского паломника на Афон Василия Григоровича-Барского: «о сих дарах глаголют, яко древние благочестивые греческие цари, смесивши вкупе ливан и смирну, сотвориша некия зерна диравы, аки на четках зерна, а из злата соделаша дрот (проволоку) и решетки дробно переплетенны, и тем златым дротом часть от зерен пронзающе, а часть решетками престилающе, сотвориша себе драгоценный пояс, и в праздники Христовы в честь его на себе ношаху». То есть, по сути, цари сделали себе символическое изображение древних даров, их своеобразную икону. Но и эта версия – всего лишь пересказ чьих-то слов без малейшего подтверждения извне. Да и откуда взять такое подтверждение? Инвентарных списков святынь с подробным описанием и изображением до нас от Средневековья не дошло.
А та фотография, которую удалось найти в сети, совсем не похожа на дошедшие до нас ювелирные изделия древнего Ближнего Востока. Но оставим этот вопрос специалистам, в конце концов, византийские ювелиры могли придать новую форму тому самому золоту, которое некогда принесли Младенцу волхвы. Как можно это было бы подтвердить или опровергнуть?
Обратимся к естественным наукам, в которых я тоже не эксперт, но кое-что понимаю. Химический состав золота мог бы приблизительно подсказать его возможное происхождение, но если византийцы его переплавили – состав изменился. Ладан и смирна суть вещества органического происхождения, значит, их можно было бы подвергнуть радиоуглеродному анализу… да и то, предметы лежали не в земле, они подвергались самым разнообразным воздействиям, так что данные анализа будут тоже с большой погрешностью. Да и вообще сама идея такого анализа многим кажется неблагочестивой.
Иными словами, подлинность даров научными методами принципиально недоказуема, зато специалист по древним украшениям легко мог бы опровергнуть раннюю датировку их нынешнего вида (и я подозреваю, что опровергнет).
Раз так, почему бы не отказаться от науки и не объявить дары подлинными уже просто потому, что такими их почитают на Афоне? Конечно, можно так сделать, и кого такая логика убеждает, я ни в коем случае не дерзну переубеждать.
Но я, к сожалению, знаю, что для многих логика работает в ровно противоположном направлении: наша церковь самая истинная, потому что в ней есть столь великие святыни, и все эти святыни подлинные (сходно говорят и о благодатном огне, зажигающемся в Иерусалиме накануне Пасхи). Многие из людей, стоящих в очереди к дарам, бывают в церкви не чаще, чем раз в год, по особому поводу – но они хотят увидеть те предметы, которых касались руки Младенца Христа и Его Матери.
Точно так же люди приходят в музей взглянуть на подлинник Венеры Милосской или Джоконды, и выстаивают огромные очереди к ним… так что вера в физическую, буквальную подлинность – еще не совсем христианская. За каждой литургией мы созерцаем, а еще лучше – принимаем другие дары, о которых говорим: «сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия есть самая честная Кровь Твоя», хотя прекрасно знаем, что физическое вещество этих даров никогда не бывало в Вифлееме.
Мы привыкли воссылать молитву к Первообразу перед рукотворным образом, и ценность этих даров, вне зависимости от того, были ли они принесены волхвами Младенцу или были изготовлены византийскими мастерами, именно в том, что они напоминают о реальности Воплощения и собирают церковь для молитвы. Иначе… иначе рискуем получить совершенно шаманское отношение к святыне: прикосновение к ней дарует удачу, исцеляет болезни и исправляет трудные жизненные ситуации само по себе, из-за «сильной энергетики», которой, разумеется, наделен только оригинал.
Но главное, что вера, основанная на безусловной исторической подлинности всех христианских святынь, может очень легко рухнуть при столкновении с фактами. Именно этим воспользовались большевики в свое время при вскрытии мощей: оказалось, что далеко не все из них нетленны, а некоторые даже «отреставрированы». Получается, что почитание святого – некое вторичное следствие его естественной мумификации, и если таковой не случилось, то и святой не свят. А уж когда верующим объяснили, что если сложить вместе все почитаемые мощи, то некоторые святые выйдут многорукими и многоголовыми, как индийские божества – тут стало ясно, что попы обманывают трудящихся, а стало быть, и Бога никакого нет.
Доказывать историческую подлинность любой святыни, как и, к примеру, доказывать буквальную точность любого выражения из Библии – значит привязывать самую суть нашей веры к вещам, от которых она заведомо не зависит. Вступая в такой бой, можно ожидать только поражения. Да и вообще, все эти доказательства только отвлекают от главного. Как прекрасно сказала поэт Ольга Седакова, самый лучший способ почтить дары волхвов – это принести Христу свой собственный дар в эти рождественские дни.
И прекрасно, если привезенные с Афона святыни помогают это сделать.
