Разгон Верховного Совета, расстрел Белого дома или Октябрьский путч — за событиями октября 1993 года закрепилось несколько названий. Своими воспоминаниями о тех событиях и их оценкой — как двадцатилетней давности, так и сегодняшней — делятся постоянные эксперты «Правмира».
В 1993 году исполнительная власть фактически уничтожила законодательную
Священник Феодор Людоговский:
Моё отношение к этому событию и тогда, и сейчас было сложным. В 91-м году, хотя мне тогда было всего 15 лет, для меня всё было достаточно ясно: вот Ельцин, он демократ, а с другой стороны — ГКЧП, коммунисты, КГБ, которые хотят задушить нашу молодую демократию, и этому надо противостоять. В 93-м году всё было гораздо сложнее и непонятнее. Наверное, я всё же был душой не на стороне Ельцина, и сейчас я думаю, что то, что он сделал тогда, имело затем далеко идущие негативные последствия. Но что было бы в противном случае — тоже трудно сказать.
Если говорить о личных воспоминаниях, как раз они у меня достаточно яркие. Я учился тогда на первом курсе филфака МГУ. Помню, что 4 октября как раз было понедельником. Мы пришли на занятия, и вдруг оказалось, что половина преподавателей как-то неожиданно «заболела». Я пошёл на смотровую площадку на Воробьёвых горах, и оттуда как раз был виден Белый дом, который постепенно становился чёрным. Я помню, какой-то мужчина средних лет рядом со мной сказал: «Да это гражданская война», и это было на неё действительно очень похоже. Но, к счастью, полномасштабной гражданской войны тогда не случилось, однако погибло больше ста человек, и что всё это было, кому это было нужно — для меня неясно до сих пор.
Затем я поехал в центр, вышел на Кропоткинской, где я раньше жил. Где-то недалеко был слышен шум тяжёлой техники, а в стороне Нового Арбата – даже стрельба. Потом мы припали к радиоприёмникам и следили за ситуацией по сообщениям.
Сейчас у меня есть основания полагать, что то, что случилось тогда, заложило русло дальнейший событий на 20 лет вперёд — вплоть до настоящего дня. Сам факт, что был расстрелян Парламент — какой-никакой, пусть даже коммунистический — факт того, что исполнительная власть уничтожила законодательную. К тому же самому мы пришли и сегодня.
Конечно, сейчас никто никого не расстреливает, но исполнительная власть вершит свою волю, а законодательной власти при этом фактически нет. Никакого противовеса одной ветви власти другой у нас не наблюдается. У нас нет независимых судебной и законодательной власти, и почти нет так называемой «четвёртой», журналистской власти, а Администрация Президента беспрепятственно проводит через Думу любые угодные ей законы. Я думаю, что во многом это было заложено в 93-м году.
После расстрела парламента нравственная разница между двумя сторонами конфликта исчезла
Протодиакон Андрей Кураев:
Моё отношение к этому событию не изменилось: и тогда, и сейчас я считаю, что это был всё-таки антиконституционный и антидемократический переворот, и правовая, а может быть, и человеческая правда была всё же на стороне Верховного Совета, а не Ельцина. Это очень в русско-американских традициях: бомбёжками и танками загонять людей в «счастливое будущее» — демократию. При этом победившая сторона и назвала себя демократами, объявив, что именно она исполняла волю народа.
Сегодня мы уже видим, в какую яму рухнула Россия в 90-е годы, и, честно говоря, я не очень уверен, что мы из неё сейчас выбираемся.
Лично я в тех событиях не участвовал, потому что, в отличие от 91-го года, у меня на тот момент уже не было никакого официального поста в Патриархии. Я был просто деканом богословского факультета в Российском православном университете, но, тем не менее, какие-то контакты у меня были, и я передал их Патриархии. Тогда ещё не было мобильных телефонов, и вопрос, как кого найти, был очень существенным.
В тот период я был активным автором «Российской газеты», которая на тот момент была органом парламента, а не правительства. В ней я и высказал свою оценку тех событий. Насколько я помню, статья называлась «Нельзя молиться за царя Ирода». В переговорах, которые проводились тогда с участием Патриархии, я не участвовал.
Помню, что мне было очень трудно определиться со своей позицией, потому что по-человечески мне были симпатичны люди из официально-демократического движения, бывшие тогда рядом с Ельциным, а люди вроде Макашова у меня до сих пор вызывают аллергию, и к ним человеческой симпатии у меня нет. В то же время после тех действий демократов нравственная разница между двумя сторонами конфликта исчезла. С той поры российские демократы для меня — просто одна из партий, не менее циничная и лживая, чем все остальные, то есть обычная политическая партия. Считать её какой-то «светской церковью», то есть моральным авторитетом, оснований с тех пор нет.
Настоящая демократия невозможна без общественной солидарности
Священник Филипп Парфёнов:
Для начала скажу, что я был одним из тех, кто был у стен Белого дома в решающую ночь с 20-го на 21-е августа 1991 года. Я жил тогда в угловом доме по ул. Чайковского и Калининскому проспекту. Скоро, однако, радость от свершившейся победы сменилась смутными буднями, а в дальнейшем — острым разочарованием. В декабре 1991 развалился Союз, вопреки результатам голосования на референдуме за полгода до Беловежских соглашений. В стране и столице ширился бандитизм, мелкая коммерция, проституция, наркомания, гиперинфляция, а московские улицы стали как-то особенно грязными. Помню, в 1992-93 годах развернулась народная торговля, где только можно и чем можно – на улицах, в подземных переходах. Вся Россия превратилась в один копошащийся рынок средней паршивости. В результате два года спустя настроения по поводу утвердившейся власти у меня и многих тех людей, с которыми я общался, стали едва не противоположными. И немало защитников Белого дома 91-го готовы были стать (а некоторые и стали) в начале октября 93-го снова на его защиту, в пользу оппозиционного Верховного Совета, но теперь уже против того самого президента, которого прежде с восторженным скандированием встречали на митингах в 1991: «Ель-цин! Ель-цин!».
Борис Николаевич шёл напролом, как танк, не допуская никаких компромиссов с вставшим к нему в оппозицию парламентом, и как раз распустил его накануне. Сами оппозиционеры были очень разные: к ним примкнули и откровенные националисты, и воинственные коммунисты, что, конечно, не добавляло им симпатий и убедительности. Но после указа Ельцина о роспуске законно избранного парламента начались бурные митинги и шествия с красными и черно-желто-белыми флагами, окончившиеся походом на мэрию Москвы, находившуюся тогда в самом начале Калининского проспекта в бывшем здании СЭВ, и разгромом её. За день-два до 4 октября оппозиция громила мэрию Москвы буквально на моих глазах — я жил рядом и оказался на улице как раз в это время.
Затем многочисленная толпа, уже отчасти вооружённая к тому времени, направилась штурмовать телецентр в Останкино. Вот эта невольная смычка оппозиционного Верховного Совета с маргинальными политическими течениями, проявившими в те дни свою агрессивность, приведшую к погромам, наверно, и ускорила его падение. Кстати, начались эти события с 27 сентября — в точности в праздник Воздвижения креста по православному юлианскому календарю, а окончились в день его отдания.
Утром 4-го октября отлично помню, что я проснулся под залпы орудий по Белому дому. И потом неоднократно в течение дня приходилось отбегать от окна, дабы какая-нибудь шальная пуля не влетела к нам, вероятность чего была достаточно высока. Было, с одной стороны, ощущение полной нереальности происходящего — как в фильме, но не в жизни, а с другой, чувствовался какой-то животный страх внутри. Более всего меня поражало то, как на крышах высоких домов собирались люди и смотрели на эту стрельбу по зданию Верховного Совета России, как будто присутствуя на каком-то шоу. В тот момент я сказал себе: будь проклята вся эта политика!
Весь день Калининский проспект простреливался насквозь, но к вечеру 4-го октября было, похоже, все кончено. Я, как начинающий в то время регент, должен был в тот вечер проводить службу в храме Всех Святых в Красном Селе. Слава Богу, добрался благополучно – метро работало, а выстрелы стали редкими. Меня в храме предусмотрительно подстраховали, даже не надеясь особенно, что я на службу приду.
В последующие дни Белый дом выглядел черно-белым, с дымящимися пустыми окнами. Простоял он так недолго, может быть, с месяц. Отремонтировали, окружили дополнительными укреплениями, КПП, оградой. Больше уже ничего не напоминало о тех событиях…
Что касается оценок последствий тех событий. Сейчас очень часто встретишь жесткие мнения по поводу Путина и вообще нынешней власти. Не являясь её апологетом и почитателем, всё же отмечу, что появление именно такой власти, как сейчас, было более чем закономерно и неизбежно. Исходя как раз из событий двадцатилетней давности и всего, что им предшествовало. Когда ни разные ветви власти, ни партии, ни разномыслящие люди в стране в целом не могут мирно договариваться между собой, но разделяются по малейшим поводам, с неизбежной необходимостью возникает потребность в «сильной руке». И в те самые годы именно такой тип власти, как сейчас, многие желали и ждали. Правда, масштабов коррупции по всей стране и фантастических сверхдоходов властной элиты за счет подорожания нефти лет 15-20 спустя тогда никто не мог себе представить. Да и криминал приобрёл с тех пор более скрытые и искусные формы.
Настоящая демократия невозможна без общественной солидарности и местного самоуправления, при которых люди не только ждут от власти, что она им что-то должна сделать, улучшить, навести порядок, но сами берут инициативу в свои руки, умея в том числе договариваться друг с другом. Но ни того, ни другого почти и не видишь ни в России, ни в сопредельных бывших республиках. Или видишь только в исключительных и экстремальных ситуациях. Отсюда, до сих пор была лишь игра в демократию или её имитация.
Оценка событий 93-го года, которая была у меня на тот момент, почти не изменилась. Единственное, что в те годы я был, пожалуй, «правее» в политическом смысле. Я уже говорил, что с 91-го года сочувствие к Ельцину у меня, как и у многих моих знакомых, очень быстро улетучилось. Сейчас я более нейтрально к нему отношусь. На тот момент я даже сочувствовал оппозиционерам, которые категорически не соглашались с Ельциным, но при этом не мог сочувствовать методам оппозиции. Когда они с оружием решили брать Останкино, уже тогда я понял, что ничем хорошим это не кончится.
Роковая ошибка 1993 года будет исправлена
Александр Морозов, шеф-редактор Русского журнала, директор Центра медиаисследований УНИК:
Часто задается вопрос: а была ли альтернатива тому развитию событий, которое имело место в конце сентября – начала октября 1993 года? Да, альтернатива была. Она была представлена инициативой Патриарха Алексия.
Перечитывая сегодня материалы по истории этого конфликта, отчетливо видишь: Патриарх очень хорошо понимал — нужно избежать того, чтобы противоборствующие стороны начали применять оружие. Это была последовательная позиция. И такой вариант предлагала Патриархия, но не только она одна. Было много граждан, считавших, что вариант и досрочных выборов президента и досрочных выборов Верховного Совета – не самый плохой вариант, и избежать вооруженного конфликта – самое главное.
Если бы в руках у людей не оказалось оружие, политический конфликт стал бы развиваться по-другому.
Много пишется о том, что эти события 1993 года во многом определили политическое развитие странные на двадцать лет. Но на это хочется возразить: вначале «нулевых» годов, при раннем Путине, историческая возможность двигаться к демократии была. Под демократией имеется в виду разделение властей, самостоятельность политических субъектов. Но с 2003 года все пошло в обратную сторону и потому сегодняшнее состояние политической системы таково, что она отбрасывает тень и на произошедшее в 1993 году. Теперь 1993 год однозначно будет восприниматься как начало неудачного постсоветского транзита.
Как бы в данный момент не складывались исторические обстоятельства, у России нет альтернативы в исторической перспективе, кроме как перейти к разделению властей к современной политической системе. Поэтому я уверен, что роковая ошибка 1993 года все-таки будет исправлена.
Рада моему неучастию в тех событиях
Елена Зелинская, вице-президент Медиасоюза
Так сложилось, что я была свидетелем многих исторических событий, в том числе — распада СССР, становления нового государства… Где-то я присутствовала в качестве журналиста, наблюдателя, где-то – в качестве активного участника. Например, на баррикадах перед Мариинским дворцом в ночь путча 1991 года.
Как-то так складывалось, что меня жизнь приводила в реперные точки. И до сих пор так происходит. Я уже считаю: раз я оказалось в этом месте, где что-то разворачивается – событие историческое, верная примета.
Единственное событие, в котором я не была ни участником, ни наблюдателем, ни поехала как журналист его освящать – это то, что происходило в Москве в октябре 1993 года. Я не только ни коем образом не участвовала в этом нем, но даже, находясь в Петербурге, не комментировала его как журналист.
Сейчас, когда оцениваю произошедшее двадцать лет назад, могу сказать, что очень рада обстоятельству моего тогдашнего неучастия. Рада, что не участвовала тогда в этом ни с той, ни с другой стороны.
Подготовили Ксения Кириллова и Оксана Головко
