Виктор Драгунский «Друг детства»
3–4-й классы
О чем рассказ:
Дениска размышляет о том, кем хочет быть в будущем, и решает стать боксером. Он просит у папы боксерскую грушу, но тот ему отказывает. Мама предлагает Дениске вместо груши взять старого плюшевого мишку. Мальчик вдруг понимает, что не может бить игрушку, потому что она — друг его детства.
«Друг детства» входит в цикл «Денискины рассказы», который может казаться «избитым», несколько назидательным, совсем детским и простым.
На самом деле это немного застит восприятие, тогда как тексты Драгунского очень глубокие, многослойные и — что мне кажется особенно важным — человечные. Они про то, как ребенок учится справляться с самим собой. Я считаю, что «Друг детства» — хороший учебник по развитию эмоционального интеллекта, где показано, как человек открывает свои эмоции, учится их считывать и с ними справляться. Иными словами, рассказ показывает, как можно принимать себя и разговаривать с самим собой.
А зайти здесь лучше с разговора о том, что каждый человек в детстве мечтает кем-то стать. Спросите у ребенка: «А чего хочется тебе?» — и позвольте ему просто беззаботно помечтать. Сам герой рассказа тоже об этом размышляет в самом начале.
«То я хотел быть астрономом, чтоб не спать по ночам и наблюдать в телескоп далекие звезды, а то я мечтал стать капитаном дальнего плавания, чтобы стоять, расставив ноги, на капитанском мостике, и посетить далекий Сингапур, и купить там забавную обезьянку. <…> А то мне казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником вроде Алена Бомбара и переплыть все океаны на утлом челноке, питаясь одной только сырой рыбой».
Кстати, можно сравнить, что из этого ребенка привлекает. Мне вот больше всего нравится идея поехать в Сингапур и купить там забавную обезьянку (смеется). На самом деле, страшно полезно обсуждать с ребенком его мечты и то, как он представляет себе их исполнение. Посмотрите, как здорово герой раскручивает свою мечту и погружается в мир фантазий:
«Правда, этот Бомбар после своего путешествия похудел на двадцать пять килограммов, а я всего-то весил двадцать шесть, так что выходило, что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть будет совершенно некуда, я буду весить в конце путешествия только одно кило».
Попробуйте поговорить со своими детьми и так же раскрутить ситуацию. О чем ты мечтаешь? А что это? А как это будет? А что с тобой произойдет, если это случится? Здесь и путь к развитию речи, умению рассуждать.
Но это и рассказ о ребенке, которого не слышат взрослые. Кстати, очень часто в «Денискиных рассказах» ни один взрослый не понимает Дениску — мальчик невероятно одинок. Он решает, что хочет быть боксером, идет к папе, просит купить грушу, но папа отказывает и уходит на работу: «Ты спятил, братец, — сказал папа. — Перебейся как-нибудь без груши. Ничего с тобой не случится».
Антон Скулачев
И здесь вы можете начать разговор, который очень поможет ребенку проговорить свои эмоции. Почему здесь папа не слышит Дениску? А кто тебя не слышит? Когда, в какой ситуации? Заодно можно и ненавязчиво учить ребенка «я-высказыванию», которое бывает так полезно в жизни, в сложные моменты коммуникации: «Я расстраиваюсь, потому что…»
Дениска считывает эмоции взрослых, считывает свои и честно себе в них признается: «А я на него обиделся за то, что он мне так со смехом отказал. И мама сразу же заметила, что я обиделся…»
Мама героя предлагает Дениске заменить боксерскую грушу старым плюшевым мишкой. И на этом фрагменте очень здорово повспоминать с ребенком его вещи из детства. Вообще мне кажется, это еще одна очень серьезная проблема современных детско-родительских отношений: наша жизнь часто по разным причинам беспредметна.
Человеку важно жить среди вещей, потому что он наделяет вещи смыслом: мой мишка, мой проигрыватель, моя любимая елочная игрушка, которую мы вместе с дедушкой достаем из коробки с антресоли… Вещь позволяет нам личностно отнестись к миру вокруг, зарядить его смыслом, эмоциями. А когда у нас только гаджет, этих эмоций и чувств нет, но не только в гаджетах дело: мы живем в культуре, где каждую вещь можно поменять, у нас одноразовый мир. И про это тоже интересно с детьми говорить.
И рассказ «Друг детства» — он про то, как вещи, наделенные смыслом, помогают ощутить, что мир не одноразовый, и то, как ребенок через игрушку приходит от сиюминутного к настоящему. Есть вещи, которые помогают нам удержаться за смысл, за чувства, за подлинное.
Достаньте игрушки или другие вещи ребенка и вспомните, что с ними связано.
Это психологическая техника заземления или якорения. Возьмите в руки плюшевого мишку, что вы почувствуете? Уют, грусть, радость?
Говоря об этом рассказе, мы с учениками всегда вспоминаем, какие у них есть друзья детства. Понятно, что это обычно Таня-Вася-Петя, с которыми они бегали вместе или играли в прятки. А в рассказе Драгунского другом становится игрушка. Как когда мы в доме находим предмет и начинаем про него подробно рассказывать, мы видим, что он становится живым, заряженный ассоциациями, он начинает нам что-то говорить.
И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно я с этим Мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я его чем-нибудь перемазывал…
В своей книге «Снег на траве» Юрий Норштейн, рассказывая, как он снимал «Сказку сказок», говорит о шершавости детства. Мне кажется, очень точное определение. Спросите ребенка, кто или что у него ассоциируется с детством, какие ощущения, запахи, воспоминания. Это возможность отрефлексировать круг детских воспоминаний у ребенка, который вот-вот станет подростком. И это будет тем ресурсом, который поможет сохранить связь в будущем, если она будет рваться.
Финал рассказа очень сильный. В нескольких абзацах содержится формула огромного количества текстов русской литературы, например, «Войны и мира» или рассказа «После бала».
— Ты что, — сказала мама, она уже вернулась из коридора. — Что с тобой?
А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со мной, и я задрал голову к потолку, чтобы слезы вкатились обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал:
— Ты о чем, мама? Со мной ничего… Просто я раздумал. Просто я никогда не буду боксером.
Это про то, как мы принимаем свои эмоции. Плачем — и честно признаемся себе, что мы плачем. Принято повторять довольно опасную «максиму», что мужчины не плачут. Но здесь хорошо видно, что, когда мальчик заплакал, в его жизни наступил экзистенциальный момент — момент выбора. Ты принимаешь решение — и с тобой происходит что-то такое, что твою жизнь переворачивает. Привычное стало новым, ты изменился. Мишка стал другой, ты открыл, что мир наделен смыслами и чувствами, что ты плачешь, что ты одинок, и это становится моментом жизненного поворота. Отсюда вырастает философская проблематика, то, что Толстой называл «остранением», с одной стороны, а с другой — очень простая, но по-человечески мудрая мысль: мы взрослеем, когда принимаем свои эмоции.
Нина Дашевская «Дом над морем»
5–6-й классы
О чем рассказ:
Мальчик по имени Джордж приезжает из-за границы к прадедушке Георгию, который живет в доме над сердитым морем. Он не знает русского языка, а дедушка — английского.
Для подростка самое главное в жизни что? Общение со сверстниками. И примерно в пятом классе у него как раз это открытие и случается. Каждый родитель сталкивается с тем, что прекрасный златокудрый ребенок с большими ресницами и пухлыми щеками превращается в высокое, колючее существо, которое даже ругается, слушает всякую ерунду и говорит: «Мам, отвали».
Помните пролог «Зеркала» Андрея Тарковского? Мальчик-заика в кабинете у логопеда пытается произнести без запинки фразу: «Я могу говорить». Через эту метафору можно показать, что происходит в душе у любого подростка, потому что его мир невероятно немой. Ключевой вопрос в таком возрасте — как найти с внешним миром общий язык и как научиться говорить, чтобы тебя поняли. Но и мир тоже ищет способ пробиться к подростку, хотя многим родителям порой проще сделать годовой бюджет, нежели пробиться к сыну или дочери.
Собственно, об этом рассказ Нины Дашевской «Дом над морем», и начинается он с ситуации тотального непонимания.
Дом стоял высоко над морем. Спиной прилепился к скале, как ласточкино гнездо; а окнами смотрел на море. Море, море, до самого горизонта. Такое спокойное там, вдалеке. А здесь, внизу, оно сердито набрасывалось на скалы, кипело, будто злилось на всех. И особенно на этот маленький домик, забравшийся так высоко.
Мир ощетинился. Первая сцена — это сцена немоты: у открытого окна старик варит кофе, на него смотрит его правнук, который приехал из-за границы и не понимает русского языка. Старика зовут Георгий, мальчика — Джордж. Друг для друга они — иностранцы. На самом деле это универсальная ситуация, которая описывает ощущения подростка и его родителей — они понимают, что утратили язык общения. И старик в рассказе чувствует эту стену:
Надо же, какие нежные у него руки, как у девочки. Что в голове — не поймешь. Не выпускает из рук модную игрушку, телефон. Фотографирует, щелкает кнопками — куда ему столько фотографий?
Самая главная метафора — чужой язык как знак непонимания между поколениями. С этим хорошо рифмуется стихотворение Кристины Стрельниковой «Говори», которое написано от лица подростка. Там есть такой рефрен: «Я-вас-не-слышу, я-вас-не-слышу…»
Но в рассказе вдруг рождается понимание. В доме есть старое трофейное пианино, на нем училась играть внучка старика, мама Джорджа. Именно она оказывается связующим звеном между прадедушкой и мальчиком. И Джордж тоже садится играть.
Во второй части показано, как понимание рождается без слов — в музыке. Здесь же старик впервые называет правнука Георгием, а прежде латинские буквы имени George казались ему такими же чужими, как в надписи на крышке немецкого пианино.
Два инопланетянина, пианино и мальчик. Говорят на одном языке, которого он, старик, не понимает. Джордж, наконец, перестал проверять, какие клавиши звучат звонче, а какие глуше; какие расстроены так, что не похожи сами на себя, а какие еще держатся. И он заиграл. По-настоящему.
<…> — Поиграй еще, Георгий, — попросил старик. Сам не понял, почему назвал мальчика по-другому, своим именем. — Поиграй. Поговори с ним.
Мир немоты, где люди и природа не могли найти общего языка, заканчивается пониманием без слов и помимо слов. Музыка — это метафора рождающегося разговора, понимания и преодоления разрыва.
Как известно, много говорить с подростком часто бесполезно, поэтому обсудить рассказ так же подробно, как и «Друг детства» с четвероклассником, у вас вряд ли получится. Но здесь можно спрашивать про ассоциации. Хороший вопрос: с кем в рассказе ты себя ассоциируешь? С мальчиком? С морем? С камнями?
В этом смысле, мне кажется, «Дом над морем» для подростка будет абсолютно терапевтичен, потому что там показано, как из мира немоты и тотального непонимания может родиться единство, и это единство часто проявляется не в словах. Понимание приходит через творчество и свободу, которую дает человеку искусство.
В финале совершенно посторонняя пара на пляже вдруг слышит звук пианино и видит, что море затихло. Это неожиданный композиционный ход, почти фантастический, но оказывается, что событие встречи и понимания имеет космический масштаб. Думаю, этот рассказ для подростка невероятно обнадеживающий и успокаивающий — как пианино для моря.
Фазиль Искандер «Тринадцатый подвиг Геракла»
7–8-й классы
О чем рассказ:
Пятиклассник не решил домашнюю задачу по математике и обманом во время урока привел доктора с медсестрой в свой класс, чтобы устроить вакцинацию от тифа. Учитель Харлампий Диогенович обо всем догадывается и высмеивает его, вызывая к доске.
Рассказ «Тринадцатый подвиг Геракла» — интересный повод для разговора с подростком, потому что здесь важно уметь чувствовать юмор и иронию, как и вообще читая всего Фазиля Искандера. И с этим у школьников, избитых зачастую звериной серьезностью школьной литературы, есть большие трудности: они умеют смеяться над мемами, но совершенно не готовы считывать иронию в художественном произведении.
Считается, что автор писал тексты только серьезно и непременно вкладывал в них «мораль, короче». Но слово «поучительно» никак не ложится на Искандера. Он часто уходит в добрый, иногда издевательский юмор.
О рассказе «Тринадцатый подвиг Геракла» можно говорить в двух плоскостях. Во-первых, в плоскости человеческой: что такое юмор и как он нам помогает в нашей жизни. Во-вторых, если ребенок интересуется литературой и мы хотим двинуть его в сторону внимательного чтения, здесь можно рассуждать о том, как человек побеждает хаос.
В этом рассказе смех помогает преодолеть страх. В самом начале мы погружаемся в атмосферу страха: в школе, где учился герой, боялись все. Это очень актуально, потому что сегодня, на мой взгляд, современная российская школа построена на педагогике страха: здесь все учатся бояться, начиная с первого класса. Увы, главный, кто боится, — это директор.
Он [директор] всегда, и зимой и летом, ходил в одной шляпе, вечнозеленой, как магнолия. И всегда чего-нибудь боялся. Со стороны могло показаться, что он больше всего боялся комиссии из гороно, на самом деле он больше всего боялся нашего завуча. Это была демоническая женщина. Когда-нибудь я напишу о ней поэму в байроновском духе, но сейчас я рассказываю о другом.
Уже здесь ирония с поэмой в байроновском духе побеждает «демоническую женщину», оказывается, что смех — преображающая сила. Делая ситуацию смешной, мы позволяем себе отпустить ее. А самое главное, смех мешает человеку забронзоветь, недаром в рассказе вспоминается Древний Рим.
Мне кажется, что Древний Рим погиб оттого, что его императоры в своей бронзовой спеси перестали замечать, что они смешны. Обзаведись они вовремя шутами (надо хотя бы от дурака слышать правду), может быть, им удалось бы продержаться еще некоторое время. А так они надеялись, что в случае чего гуси спасут Рим. Но нагрянули варвары и уничтожили Древний Рим вместе с его императорами и гусями.
Если дальше копаться в этом рассказе, можно заметить, что здесь подозрительно много античности: упоминание Пифагора, учитель по имени Харлампий Диогенович. Рядом со школой находится стадион, а для греческой культуры это одно из ключевых мест — пространство олимпийских игр, во время которых, вспомним, прекращались любые войны.
А на что становится похожим урок математики у Харлампия Диогеновича? На спектакль. Ученик будто стоит на сцене, над ним все смеются. Это комическое представление. И функция театра в древнегреческой культуре точно такая же, как функция Геракла, то есть очищение мира от хаоса. В трагедии это очищение страданием, или катарсис, а в комедии — очищение смехом. Геракл, как мы помним, тоже очищает Авгиевы конюшни, но в метафорическом смысле — борется с хаосом. Превращение хаоса в космос — это ядро древнегреческой культуры.
Но что такое хаос в рассказе? Действие происходит в начале войны. Значимая деталь — задача про артиллеристский снаряд, которую пятиклассник никак не может решить. Вокруг война («потому что началась война и он [одноклассник героя Адольф] не хотел, чтобы его дразнили Гитлером»), страх — с которого начинали. И Харлампий Диогенович, устраивая представление на уроке, побеждает смехом страх смерти. Он преображает мир и создает из хаоса космос, как Геракл. И оказывается, это рассказ не только о том, как мальчик получил двойку, но и о том, как стихия жизни побеждает стихию смерти.
Юрий Буйда «Продавец добра»
8–9-й классы
О чем рассказ:
Родион Иванович продает в лавке гвозди и прочий железный скарб. Но однажды он сходит с ума и начинает разносить по всему городу пустые бумажные коробочки с надписью «Добро».
Рассказ Юрия Буйды «Продавец добра» строится вокруг странной метафоры, а подростки это очень любят. Поэтому, кстати, им так нравятся антиутопии, где все понятно, но метафорично. Здесь же главная метафора — пустая коробочка.
Начиная разговор об этом рассказе, хорошо бы обратить внимание подростка на название «Продавец добра», потому что это явный оксюморон: добро нематериально, его невозможно продать. Но у слова «добро» несколько значений, потому что добром может быть и философская категория, и домашний скарб. И в рассказе эти два понимания соединяются.
В самом начале текст переполнен добром в значении «скарб». Мы оказываемся в тесной лавчонке на базаре, где трудится Родион Иванович: это каменный мешок с единственным окном, и этот мешок забит страшными железными вещами. Добро здесь — это ящики с гвоздями, молотки, проволока. Один из покупателей, неуклюжий усатый мужик в тулупе, требует у Родиона Ивановича сепаратор.
Родион Иванович, повинуясь ее приказам, таскал из подсобки ящики с гвоздями, мотки проволоки или «занадобившийся этому черту сепаратор». Усатый «черт» в мерлушковой шапке притопывал сапожищами на кирпичном полу, приговаривая: «Добра-то у вас как много… и откуда только берется?» Выбравшись из склада с сепаратором в руках, Родион Иванович отвечал с одышкой: «Добра-то много — да добра нет». Выражение лица его всегда было печально-ласковое.
А дальше Родион Иванович делает добро нематериальной субстанцией. Если сначала он продает ящики с гвоздями и проволокой, то после дарит коробки с ничем. Здесь буквально сталкиваются два значения слова. При внимательном чтении мы поймем, что ящики с гвоздями что-то напоминают, да еще и рядом со словом «черт» здесь вообще всплывает христианский подтекст.
В рассказе есть мелкая деталь: «занадобившийся этому черту сепаратор» — это нечто разделяющее. Главная задача дьявола — разделить и перессорить человека с Богом и человека с человеком. Героя окружает адский мир, а сам Родион Иваныч напоминает то ли Акакия Акакиевича, то ли монаха, у которого есть послушание таскать ящики с железными вещами и который занимается тем, чем занимался преподобный Антоний в пустыне, — борется с чертом.
«Добра-то много — да добра нет», — совершенно житийный ответ. Монахи часто отвечают черту, переигрывая его, и Родион Иванович переводит язык черта на язык Бога, потому что на языке черта добро — это гвозди (как будто бы те самые, которыми распинали Христа), а на языке Бога добро, которого нет в мире, — это святость. И выражение лица героя печально-ласковое — так обычно говорится о лицах святых или юродивых.
Раздавать пустые коробочки — это юродское поведение. Когда Родион Иванович уходит из лавки во второй части рассказа, мы видим, что железо сменяется бумагой. Если раньше героя окружал тесный мир каменного мешка, то теперь Родион Иванович бродит по городу: это открытое пространство, оно размыкается до размеров всего мира.
И оказывается, что текст вообще не про Родиона Ивановича, а про рассказчика, который как персонаж появляется только во второй части.
Однажды он постучал и в нашу дверь. Я открыл. На пороге переминался с ноги на ногу тощий тип с печально-ласковым выражением лица, в стареньком брезентовом плаще и выгоревшем до рыжины берете на стриженной под ноль узкой голове.
Понятно, что здесь «он» можно заменить на «Он». Происходит встреча человека с духовным началом в жизни. Родион Иванович приводит человека из «добра-1» в «добро-2», из добра как скарба в добро как в духовную категорию. Дальше, конечно, нужно думать: а что это такое за добро? В чем оно заключается? И здесь нет какого-то одного ответа. Добро нельзя подарить или наполнить, это твоя жизнь.
Можно говорить и о том, что это рассказ про веру. Пустую коробочку мы сами наделяем смыслом: нам никто его не подарит и не преподнесет на тарелочке, нам его даже не гарантирует исполнение ритуалов — они не дадут нам того, что составляет суть нашей жизни, то есть чуда.
Очень здорово здесь показать подростку фильм Тарковского «Сталкер». Сталкер — юродивый, жена ему об этом открыто говорит. Он обрит наголо, как Родион Иванович. Люди надеются, что герой приведет их в Зону, где они найдут добро и счастье, а в итоге обнаруживают только комнату с хламом. «У них же орган этот, которым верят, атрофировался!» — говорит Сталкер.
Пустая коробочка — такая же метафора, как и комната в Зоне. И люди, которые способны видеть добро на дне пустой коробочки и верить, что в Зоне исполняются мечты, не утратили смысл человеческой жизни, к таким и приходят Сталкер, Родион Иванович и Христос.
Владимир Набоков «Облако, озеро, башня»
10–11-й классы
О чем рассказ:
Эмигрант Василий Иванович в Германии выигрывает билет на увеселительную поездку, где его заставляют участвовать в странных развлечениях. Случайно оказавшись в постоялом доме с поэтичным видом на озеро и башню, он мечтает остаться там навсегда, но попутчики избивают его и не разрешают ему прекратить поездку. Измученный Василий Иванович просит у неизвестного нам рассказчика его отпустить, так как он устал быть человеком.
С одной стороны, это рассказ про тоталитарное общество, которое всех людей делает одинаковыми. С другой — что очень важно для подростков — о мечте, которая противопоставлена страшной реальности.
Во время поездки Василию Ивановичу выдают нотные листки со стихами, это все нужно было петь хором.
Василий Иванович, который не то что петь, а даже плохо мог произносить немецкие слова, воспользовался неразборчивым ревом слившихся голосов, чтобы только приоткрывать рот и слегка покачиваться, будто в самом деле пел, — но предводитель по знаку вкрадчивого Шрама вдруг резко приостановил общее пение и, подозрительно щурясь в сторону Василия Ивановича, потребовал, чтоб он пропел соло. Василий Иванович прочистил горло, застенчиво начал и после минуты одиночного мучения подхватили все, но он уже не смел выпасть.
«Прокачивание позитивом», массовое шествие — это знаки тоталитарного общества. Человек лишен собственного голоса, там все неподлинное: вместо любви — «пацлуй» (единственное русское слово, которое помнил немецкий сосед Василия Ивановича), там игра не игра и песня не песня — потому что песню ты поешь по вдохновению и с радостью.
Даже ночевали путешественники в кривой харчевне. Это адский расчеловеченный мир, и он в буквальном смысле убивает личность. Когда герой заявляет о том, что хочет остаться на постоялом дворе с видом на облако, озеро и башню, мы снова встречаем библейские аллюзии: Василию Ивановичу штопором продырявливают ладонь и ступню, а потом его лупят кнутом и топчут железными каблуками.
Набоков — писатель, у которого все значимо, даже буквы. Весь рассказ строится на троичном повторении. Герой опоздал на три минуты, он сел в вагончик сугубо третьего класса, где ему попалось три немецких соседа: Шульц, еще один Шульц и Шрам, в фамилии у каждого из них — буква, состоящая из трех частей.
В рассказе царствуют две противоположные стихии. С одной стороны, есть страшный мир, он постоянно шумит и шуршит. Предполагаю, что это намек на немецкий язык, в котором очень много шипящих звуков. Так Набоков описывает ощущение русского человека, который оказался в тоталитарной Германии (рассказ написан в 1937 году).
Но, с другой стороны, есть еще очень важная троичная структура — облако, озеро, башня. Вспоминаем трехстопный дактиль — стихотворный размер, в который складываются эти три слова. Для Василия Ивановича это место — мир поэзии, счастья, гармонии, это стихия лиризма, противопоставленная стихии шипящего языка и тоталитарного общества.
Еще один подтекст рассказа — «Обломов». Все три романа Гончарова начинаются на «о» — «Обыкновенная история», «Обломов»», «Обрыв». Можно сказать, что облако, озеро, башня — Обломовка Василия Ивановича. И оказывается, что его идиллия, как и любая другая, утопична и недостижима: Василия Ивановича из нее выдергивают.
Я очень люблю в связи с рассказом Набокова говорить о том, что однажды мы все встречаемся с утопией и теряем ее. И наша жизнь — это попытка восстановить утраченный рай, обрести гармонию и поэзию. Предупреждаю, что попытка заранее обречена, но именно она и наделяет человеческую жизнь смыслом.
Фото: Людмила Заботина
Антон Алексеевич Скулачев — преподаватель литературы в ГБОУ Школа №1514 (Москва), председатель Ассоциации «Гильдия словесников», член Совета по русскому языку при Президенте РФ.
