— На ваш взгляд, этот год был богаче на слова или беднее? Чем это вызвано?
— На конкурс выдвигаются слова и выражения, наиболее характерные для данного года, знаменующие его исторический смысл. В 2014 году на конкурс поступило около 300 слов и выражений, в 2015 г. около 200 (плюс 35 авторских неологизмов). Это не значит, что 2015 беднее, чем 2014. Но слом исторической парадигмы — присвоение Крыма, война с Украиной — произошел именно в 2014 г., так что 2015 г., каким он отразился в языке, лишь усугубил эту тенденцию: милитаристскую, империалистскую, изоляционистскую (шовинистическую или патриотическую, как кому угодно это называть). Многие слова прошлого года оказались столь же актуальными в нынешнем: «гибридная война», «санкции», «антисанкции», «иностранные агенты», «падение рубля» и пр., но они уже не воспринимаются так свежо.
— Кажется, лексика вражды в этом году отошла на второй план, или это только иллюзия?
— Боюсь, вам только кажется. Многие слова остаются с прошлого года, и их накал не ослабевает. «Иноагенты», «вата», «укропы», «хунта», «пятая колонна»… Не случайно список «Антиязыка» возглавило откровенно хамское и бессмысленное выражение — выплеск злобы: «Обама – чмо». Эта блуждающая злоба легко меняет свои объекты, чтобы воспламеняться с новой силой: Америка — Украина — Турция… Перефразируя Маяковского, «Злоба прёт! Не для вас уделить ли нам?» «Атмосфера ненависти» заняла третье место в списке выражений/фраз. Так что панфобия, мирозлобие — в полном разгаре.
Особо слышна, по сравнению с прошлым годом, новая нота, внесенная дурными (и, надеюсь, несбыточными) предчувствиями большой войны. Здесь такие слова: «война» (3-е место), «гибридная война» (4-5), «милитаризм» и «Третья мировая» (чур-чур!).
С другой стороны, обнадеживает слово «беженцы», победитель этого конкурса. В истории российских слов года оно уникально. Впервые за те девять лет, что проводится конкурс, Слово года отнесено не к российской, а к иностранной — европейской и ближневосточной реальности, к жертвам войны. И его победа – это в какой-то мере победа всемирной отзывчивости. Впрочем, по отношению к беженцам российская пресса проявила немало злорадства, не столько сочувствия к жертвам, сколько насмешки над жертвами этих жертв – над самими европейцами (отсюда и новое словцо – «Еврабия»)
— Почему, как вы думаете, Выражением года стало народное название «Немцов мост»? Это просто дань памяти человеку или это действительно отражает происходящее в России в целом? Мы все стоим на этом мосту?
— Убийство Немцова — болевая точка этого года, точка надлома всей постсоветской эпохи. А выражение «Немцов мост» двойственно по значению. Да, мост — это место гибели, но все-таки он ведет на другой берег, и в этом смысле «Немцов мост» — эмблема надежды, того пути в будущее страны, который проложен Борисом Немцовым.
— Какие слова, на Ваш взгляд, незаслуженно не попали в список? Чей потенциал не оценили? Мне жалко слово «телебидо», оно очень точное.
— Да, мне тоже нравится. По какой-то причине не попали в список слова «импортозамещение», «патриотизм», «шовинизм», а также недавно возникший оксюморон — «беззащитный бомбардировщик». Заслуживают внимания «Чучхерия» (страна, выбравшая курс на изоляцию), «Новосирия» (по аналогии с «Новороссия» как сфера российских интересов) и противительный союз «зато», которое служит коронным аргументом в устах гипер-патриотов: «да, мы беднеем, зато…» (Крым наш, мы самые крутые и т.п.).
— В рубрике «Антиязык» есть удивительные перлы, например, «пик кризиса» (оксюморон президента), «Святая Русь, халифат и СССР» (теократии и идеократии, которые, по мнению В. Чаплина, должны слиться в будущей России), «развивать отступление» (еще один оксюморон — о российской экономике).
— Из авторских неологизмов заслуженно, с большим отрывом, победило выражение Андрея Десницкого «бессмертный барак», но есть немало других интересных однословий и словосочетаний, не попавших в первую десятку: «самобытно-обочинный строй» (примерно то же, что «Чучхерия»), «ностальгибельный» (о гибельной ностальгии, овладевшей нашим обществом), «балакавр» (дипломированный специалист по болтовне)…
— В прошлом году победило образование «крымнаш». Что, по вашим наблюдениям, с ним произошло за этот год? Оно активно употребляется?
Мне кажется, слово «крымнаш» из лозунговой модальности перешло в номинативную, из клича — в кличку. «Крымнашизм», «крымнашист» — это уже обозначение определенной позиции, идеологии, ментальности: упертая великодержавность и конформизм. Думаю, что оно останется в языке, как обозначение массовой истерии 2014-15 гг.
— Какие неологизмы остаются в языке: те, которые придумали специально, или те, что родились неожиданно, случайно?
— Я не вижу принципиальной разницы между «специально» и «неожиданно». Все неологизмы кем-то придумываются, имеют авторов (хотя и не всегда известных). Никакая толпа не изрекает хором новое слово. Кто-то вносит его в языковую среду, а оно там приживается или отторгается. Поскольку неологизм рождается индивидуально, то в нем, как во всяком словотворчестве, есть элемент вдохновения, неожиданности.
Из неологизмов, помимо вышеупомянутых, есть шансы остаться в языке у «нипричемышей» (тех, которые всегда ни при чем, а таких, увы, большинство), у шутливого «лингвалидола» (лекарства для болезненно реагирующих на языковые ошибки), у «советоши» (советской ветоши), у «межрождественья» (праздничного периода между католическим и православным Рождеством, с Новым годом ровно посредине).
Но вообще, как считают линвисты, требуется по крайней мере 30-40 лет, чтобы определить, останется ли слово в языке. Очень долгий испытательный срок.
— Почему, как вы считаете, вообще важно проводить такие конкурсы? Как бы вы объяснили читателю, зачем фиксировать слова?
А зачем вообще нужны история, лингвистика, социология? Для того, чтобы общество себя осознавало, в том числе связывало свое прошлое и будущее через настоящее. Вот и «Слово года» — это мощный инструмент самосознания общества, его движущих идей, логосов, «логомотивов».
