От любви до ненависти. Когда человек требует смерти Бога

Инна Стромилова: Здравствуйте, отец Нектарий. В земной жизни Спасителя обращает на себя внимание то, что вокруг Него, помимо уверовавших учеников и последователей, было столько противников. Но разве Воплотившийся Бог, пришедший спасти мир, – это не Тот, Которого невозможно не любить?

Игумен Нектарий (Морозов):

Игумен Нектарий (Морозов): Дело в том, что – если бы мир был праведен и свят, то, наверное, это сопротивление Богу было бы противоестественно. Но поскольку Господь пришел обличить мир во грехе – во грехе, что не веруют в Него, то вряд ли этот самый неверующий и от Бога бегущий мир мог радоваться и торжествовать.

Потому что действительно мир и тогда лежал во зле, да и сегодня во зле лежит, по слову апостола (Ин. 5, 19) – и вот это самое зло, которое люди возлюбили, как возлюбили тьму более, чем свет, и становилось в их сердце главным препятствием к тому, чтобы возлюбить Бога.

Мы можем посмотреть на то, что происходит в окружающей нас жизни, когда человек, всем сердцем преданный какой-то страсти, кем-то от этой страсти отлучается: что-то встает между человеком и возможностью удовлетворять эту страсть.

То, что встает между человеком и его страстью, становится его самым страшным и самым лютым врагом. И человек порою бывает готов на что угодно и как угодно готов поступить с этим препятствием, лишь бы вновь получить возможность своей страсти служить. А когда в мир пришел Господь, Он обличил самые сокровенные, тайные страсти, живущие в человеческих сердцах: и страсть властолюбия, и страсть гордости, и страсть тщеславия.

И могли ли люди, в которых Господь самим фактом Своего существования эти страсти обличал, любить его? Могли ли они принимать Его? Конечно же, они становились Его противниками. Господь, по сути, Своим учением – и более того, не столько даже учением, сколько самой жизнью Своей – опровергал все то, что эти люди привыкли считать в жизни незыблемым, главным, основополагающим.

Они стремились к власти, они стремились к первенству – а Господь вдруг говорит о том, что тот, кто хочет быть большим среди людей, должен быть им слугой (Мк. 10, 43–44). И наоборот: тот, кто хочет быть всем, порою становится ничем.

Конечно же, это вызывало страшное раздражение, и поскольку никто из этих людей не хотел меняться, не хотел становиться лучше, не хотел принимать слово Христа, единственный путь, который они видели для себя в этой ситуации – это заставить Христа молчать. А заставить Христа молчать они могли, только лишь умертвив Его. Собственно поэтому их ненависть и дошла до состояния богоборчества, которое привело к богоубийству.

– Поражает то, что простой народ – мы не говорим сейчас об иудейской элите – встречал Христа как Царя, когда Он въезжал на ослике в Иерусалим; встречал криками «Осанна!» – и меньше чем через неделю эти же люди с таким же рвением кричали «Распни!». Откуда эта перемена и почему она такая молниеносная?

– Можно было бы не поверить в реальность всего этого, если бы мы в своей собственной жизни не встречали достаточно регулярно подобные же примеры – когда люди сначала превозносят кого-то, а потом ниспровергают ими превознесенного со всей бесчеловечностью, на которую только оказываются способны.

Человек склонен превозносить того, на кого он возлагает надежды. Надежды какого рода? Не надежды на блаженство в вечной жизни, не надежды даже на саму эту жизнь вечную, а надежды чисто земные, мирские. На самом деле есть очень мало людей, которые способны думать о вечности – большинство людей ищет благополучия, ищет радости, счастья, как они его понимают, именно в этой жизни.

И они почитают того, кто может им всё это дать сейчас. Но чаще всего не того, кто может им все это дать, а того, о ком они думают, что он может это все им дать. И как только люди видят, что на самом деле они очередной раз обманулись, то место любви занимает ненависть, место восхваления занимает поношение.

Все это мы можем видеть в земной жизни Христа Спасителя. Большая часть людей, которые Христа в Его земной жизни окружали, чаяли утешения Израилева (См.: Лк. 2, 25): это были люди, которые надеялись, что вот пришел тот, кто вернет народу иудейскому его славу.

А оказалось все совершенно не так. Оказалось, что никто не обещает им ни земного господства, ни превосходства над другими народами, что Царство Христа – это Царство не от мира сего (Ср.: Ин. 18, 36), а царство не от мира сего не было никому нужно. И поэтому так легко любовь сменяется ненавистью, поэтому так легко вместо криков «Осанна!» раздаются крики «Распни!». Это было страшное озлобление: «Мы-то думали, а оказывается…».

Мне вспоминается такой эпизод из жития священномученика Поликарпа, епископа Смирнского. Когда его привели на судилище и требовали, чтобы он похулил Христа, он, будучи уже глубоким старцем, сказал: «Я уже столько десятилетий служу Ему и никогда ничего плохого от Него не видел, как же я могу Его похулить?».

Эти люди тоже от Христа ничего плохого не видели. Они видели только хорошее: они видели, как Он исцелял, они видели, как Он изгонял бесов, они видели даже, как Он воскрешал умерших,– и при этом всем они видели Его любовь, они видели Его милосердие, они видели Его сострадание.

И, тем не менее, Его возненавидели. Почему – а вот потому как раз, о чем говорит апостол: значит, все-таки их сердца более полюбили тьму, нежели свет (См.: Ин. 3, 19).

Это тайна, это страшный выбор, который совершается в глубине человеческого сердца. И, наверное, когда мы говорим о том, что нам очень трудно постигнуть, как это происходило, то слава Богу, потому что постигнуть это можно только лишь опытным путем.

Тот, кто это понимает во всей полноте, как раз и есть тот человек, который способен вместо «Осанна!» кричать «Распни Его!» – может быть, даже понимая, о Ком он это кричит. А мы, когда недоумеваем, в глубине сердца понять этого не можем.

И это очень большое утешение для нас: значит, все-таки, наши сердца больше любят свет, нежели тьму, значит, наши сердца способны стремиться к Богу, невзирая на то, что Господь и обличает наши страсти, и препятствует их исполнению. И не обещает нам того благополучия, которого нам по нашей человеческой немощи хотелось бы достигнуть в этой жизни – значит, невзирая на всё на это, мы все-таки стремимся быть с Ним и Он для нас дороже всего прочего.

Путь к предательству открыт для каждого из нас, и по этому пути очень легко пройти, не заметив этого. Каждый компромисс, на который мы идем, каждый случай, когда мы поступаем против нашей совести, каждый раз, когда вдруг мы понимаем, что Господь ждет от нас сейчас определенного поступка, а мы совершаем иной поступок, – это все нас удаляет от Бога и ставит в положение, в котором очень легко в конечном итоге совсем предать.

И, безусловно, обязательно нужно смотреть за тем, как мы поступаем по отношению к людям. Потому что мы можем много себе всякого напридумывать. Человек порой может запутаться в трех соснах – тем более он может запутаться в помыслах, в чувствах, в переживаниях.

Но вот есть конкретные люди, нас окружающие, которые нуждаются в нашей помощи, защите, поддержке – и от того, как мы ведем себя с ними, как мы поступаем в отношении их, и зависит, по большому счету, истинный суд о том, христиане мы или же нет.

Почему Господь говорит о том, что Страшный Суд – это будет суд, прежде всего рассматривающий, как мы относились к людям, к нашим ближним, к тем, кого более всего любит Господь? Потому что если мы видели в них Христа, значит, мы всю жизнь жили со Христом и служили Ему, а если мы в них видели просто какую-то помеху, просто какие-то случайные обстоятельства своей жизни, то значит, мы всю жизнь мимо Христа проходили, хотя бы мы всю жизнь творили молитву Иисусову и хотя бы нам даже казалось, что мы в ней преуспели.

– Скажите, а возможно ли возвращение на путь вот этого шествия к свету для такого человека, сердце которого выбирает тьму?

– На самом деле, как говорится в Священном Писании, приступит человек, и сердце глубоко (Пс. 63, 7), то есть никому не дано постигнуть эту глубину кроме единого Бога. И мы можем видеть людей, которые и восставали против Христа, а потом обращались к Нему, как апостол Павел.

Но в случае с апостолом Павлом в основе и восстания против Христа, и обращения к Нему было одно и то же – стремление к правде Божией, которую первоначально апостол не понимал, но после явления Христа она ему открылась.

Если же человек видел от Христа что-то доброе, видел свет, который Он принес в мир, и которым Он был Сам, а потом против Него восстал, то тут, наверное, сложнее говорить о возможности изменения, покаяния.

«Совесть. Иуда». Николай Ге

Но я убежден, что и такие случаи тоже были, потому что если уж Иуда, предавший своего Учителя, раскаялся и плакал, и удавился в конечном итоге от тех мук совести, которые были нестерпимы, то, наверное, были и другие люди, которые не были столь же близки Христу, которые, может быть, и кричали, увлекаемые общим примером, «Распни!», а потом уходили, как сказано в Евангелии, бия себя в грудь (Лк. 23, 48), и думали: «Что же такое мы натворили, что же мы наделали?». Думаю, что наверняка такие примеры были.

Когда мы говорим о такой страшной вещи как ненависть человека к Богу, нужно, наверное, вспомнить и о том, что порой человеческое сердце действительно уподобляется самой настоящей адской бездне.

И как говорит Блаженный Августин о том, что сердце человека – это некая бездна, которую может наполнить только бездна Божества; так вот если Господь не становится наполнением человеческого сердца, то человек пытается наполнить свое сердце зачастую чем-то страшным, чем-то темным, чем-то совершенно ужасным,– потому что человек ищет ощущения полета, а полет может быть либо полетом ввысь, восхождением, вознесением, либо может быть падением.

Человек к этому ощущению полета стремится, и если он не достигает его одним образом, то старается достигнуть его образом другим, таким вот страшным. А в глубине этого падения – именно та ненависть к Богу, которая непонятна, которая неестественна, но которая тем не менее столь часто может нами наблюдаться.

Я не так давно столкнулся с такой ситуацией: в храм пришел некий молодой человек, который нашел меня как настоятеля и задал вопрос: «А что нужно сделать для того, чтобы отречься?». Я спрашиваю: «Отречься от чего – от веры?». – «Ото всего – от веры, от Церкви и от Бога».

Я понял, что ему, наверное, очень плохо, присел, чтобы с ним побеседовать и попытался его расспросить, в чем причина такого страшного желания. Он сказал, что знает, что Бог есть, и в этом уверен.

«Но я, – сказал он, – Его ненавижу за то, что Он дал мне эту жизнь. Мне эта жизнь не нужна, я ее не хочу; более того, я знаю, что если покончу с собой, то потом будет другая, вечная жизнь, в которой я тоже буду мучиться. И я за все это Бога ненавижу, мне ничего этого не нужно. Я ненавижу Его за то, что Он любит нас, я ненавижу Его за то, что Он поддерживает мою жизнь. Единственное, что я от Него хочу – это небытия. Может быть, можно как-то так отречься от Бога, чтобы больше не быть?»

Потом он расплакался, я пытался его успокоить, утешить, он как-то пришел в себя, но по-прежнему стоял на своем. Он не производил впечатления сумасшедшего, он не производил впечатления больного человека, он вполне сознательно говорил обо всем этом – и вот это, наверное, и являлось каким-то самым страшным, самым крайним выражением отвержения Бога.

Человек, все понимая, все видя, настолько не хотел пользоваться от Бога ничем, что вся его жизнь превратилась в единый комок ненависти к Богу. У него ярко выраженное желание наслаждаться жизнью – а жизнью наслаждаться не удается, жизнь не является неким непрекращающимся праздником, как бы он этого хотел; надо что-то потерпеть, надо как-то потрудиться, а он категорически ничего этого делать не хочет.

И за то, что Бог дал ему именно такую жизнь, он Его ненавидит. И еще в большей степени ненавидит Его за то, что от Него нигде и никак нельзя скрыться. А любые слова о любви Божией, о дарах Божиих, о самом даре бытия вызывают у него еще большее раздражение и еще большую злобу.

И, наверное, тайна спасения и заключается как раз в том, чего хочет человек, и определяет его бытие. Он хочет либо жизни с Богом и Бога как единой истинной Жизни – либо хочет жизни какой-то другой, которая нравится ему, и в которой Богу места нет. Собственно говоря, это желание жизни другой, в которой Богу места нет, это и есть желание, которое приводит человека в ад.

Потому что ад – это место, в котором нет Бога. Но, в то же время, Бога не может не быть где бы то ни было, потому что Он все сотворил. И поэтому ад и называется неким местом забвения, и мука адская заключается в том, что там человек постигает все-таки, что Бог есть всё и во всём, но это и вызывает у него мучения.

Благодать и любовь Божия мучают там человека, а не радуют, потому что он не хочет ее принимать – так же, как этот молодой человек, о котором я говорил. Этот человек ведь, что ему ни дай, куда его ни помести, для него везде будет ад, потом что он не хочет быть с Богом.

– Отец Нектарий, мы говорили о причинах ненависти ко Христу, а ненависть к Церкви Христовой имеет те же причины или здесь что-то еще?

– Есть очень разные люди, которые по очень разным причинам Церковь ненавидят. И среди этих людей, наверное, можно найти тех, кто искал в Церкви святости, чистоты, непорочности – искал этой чистоты, святости и непорочности не в Церкви как таковой, а в людях, которые Церковь составляют, в том числе и в нас с вами.

И, не найдя, ожесточился, озлобился, решил, что стал жертвой какого-то страшного обмана, и это явилось причиной сначала раздражения, досады, огорчения, а потом, может быть, даже и ненависти к Церкви. Я допускаю, что такие люди есть. Я не говорю о том, что они правы, я не говорю о том, что их чувства имеют какое-то действительное оправдание, но, тем не менее, это – одна категория людей.

И есть совсем другая категория людей – это люди, которые ненавидят Церковь не за то плохое, что в ней в человеческом плане обретается, а за то, что она – Христова, которые ненавидят ее по тем же самым причинам, по которым иудеи ненавидели Христа.

Дело в том, что Церковь, даже если она молчит, даже если она не проповедует, а живет своей собственной жизнью, не пытаясь оценивать происходящего ни в политической плоскости, ни в социальной, ни в какой-то иной, просто сам факт ее существования становится обличением для того зла, которое буквально разлито в этом мире.

Потому что Церковь являет собой некий недостижимый этим миром идеал, и даже если этого идеала опять-таки не достигают сами члены Церкви воинствующей, то есть мы, православные христиане, то, тем не менее, этот идеал постоянно просвечивает через все то, что является жизнью Церкви.

Он является в богослужении, он является в молитвах Церкви, он является в ее Таинствах, он является в ее учении. И поэтому Церковь, конечно же, вызывает страшное раздражение. Кроме того, есть люди, которые ждут от Церкви – точно так же, как иудеи, следовавшие во множестве за Христом – либо исцеления, либо изменения своей здешней земной участи; кто-то ищет от Церкви выгод политических, экономических, социальных, пытается ее использовать тем или иным образом – а оказывается, что ее таким образом использовать нельзя.

Попыток таких бывает много, но в конечном итоге Церковь идет своим путем, который вне политики, вне экономики, вне социума даже в каких-то ситуациях, потому что социум – это что-то земное, а Церковь – это все-таки совершенно другое измерение: Церковь – это то, что должно человека от здешней земной жизни перевести к жизни вечной, жизни небесной.

И поэтому эти люди, ожидания которых в отношении Церкви тоже оказываются «обманутыми», потому что они первоначально в отношении ее заблуждались, тоже могут Церковь ненавидеть – точно так же, как их предшественники ненавидели Христа.

– Церковь в ХХ веке в России была гонима, но номинально как бы не за Христа, а за контрреволюционную деятельность, как обычно говорили. Тем не менее мы почитаем жертв террора как новомучеников. Почему?

– Потому что, наверное, Церковь была гонима все-таки не за контрреволюционную деятельность, которой она по преимуществу не занималась, а была гонима именно за то, что она – Церковь.

Можно, конечно, говорить о том, что для кого-то Церковь ассоциировалась с царским режимом, для кого-то Церковь ассоциировалась с возможностью реставрации монархии в России, но по преимуществу Церковь была гонима все-таки за то, что дух христианской жизни и дух той жизни, который воцарился – в России, а потом в Советском Союзе – были взаимоисключающими друг друга, противоположными.

И поэтому Церковь была гонима не только как идеологический противник – я уж не говорю, не только как политический,– но и как противник собственно духовный. А это и есть гонение за Христа: когда тебя гонят за то, что ты не того духа, нежели этот мир; когда ты являешь в себе что-то, этому миру противное и князю этого мира неприятное. Именно это с Церковью и происходило.

– Если вернуться к рассмотрению последних дней жизни Спасителя, то мы увидим, что Христа предали Его ученики: Иуда из-за сребролюбия, остальные из страха. Им – самым близким, самым верным – просто не хватило любви?

– Наверное, говорить о предательстве можно только лишь в случае с Иудой, потому что он предал Христа в полном смысле этого слова: он фактически предал Его врагам. Если же говорить о прочих учениках, то они, скорее, проявили некое малодушие и слабость: они разбежались, они побоялись вместе с Ним пойти на смерть.

«Отречение Петра». Дмитрий Васильев

Хотя тоже, наверное, не совсем правильно так говорить. В каком-то смысле они были готовы вместе со своим Божественным Учителем умирать. Мы видим апостола Петра, который извлекает меч и бросается на пришедшего взять Христа; мы слышим до того слова апостола Фомы, который говорит: пойдем и мы умрем с Ним (Ин. 11, 16).

Но все это было человеческим, все это было еще не просвещено пониманием того, Кого же они перед собою видят. На их глазах происходит ниспровержение того, во что они уже, казалось бы, уверовали, в чем они, казалось бы, убедились – но только лишь «казалось бы».

Они были такими же людьми, как и мы, и мысль о том, что Сын Божий может быть предан в руки грешников, может от них пострадать и быть ими судимым и убитым, была невместима для их сознания. Они были этим потрясены, они были поражены. И, наверное, именно в этом надо искать причину того, что они оказались в какой-то момент столь малодушны.

Потому что до того подобного малодушия мы все-таки в них не находим: они боялись, они страшились, но они во многом были готовы пойти до конца. А здесь поражен пастырь, и рассеялись овцы – то, о чем говорил Господь (См.: Мф. 26, 31). Поэтому я все-таки не стал бы называть это ни в коем случае предательством – не хотелось бы согрешить и перед Богом, и перед святыми апостолами, перед теми, благодаря чьим трудам, собственно говоря, мы сегодня являемся теми, кем мы являемся.

– Отец Нектарий, за фигурами учеников Христа немного теряются образы Божией Матери, Марии Магдалины и еще нескольких женщин, которые как раз не побоялись, последовали за Христом на Голгофу и присутствовали при казни. Они – пример чего?

– Они, скорее, даже в данном случае свидетельство, нежели пример. Потому что ученики, как я говорил, пытались понять происходящее, и их ум изнемогал от невозможности этого понять, а что касается Матери Божией, что касается Марии Магдалины и прочих праведных жен, следовавших за Христом в дни Его земной жизни, они не пытались ничего понять – они действовали по велению сердца.

И зачастую веление сердца в такой ситуации приводит человека к гораздо более правильному решению. Ими владела в этот момент боль, вызванная их любовью к Тому, Кто подвергался опасности, Кто умерщвлялся, и поэтому они больше ни о чем не думали. Они просто шли за своим чувством.

А апостолы размышляли, рассуждали, и эти размышления и рассуждения породили в них этот малодушный страх. Хотя в данном случае можно говорить все-таки и о примере, который мы можем из этой ситуации для себя извлечь, потому что в Священном Писании заключена жизнь фактически каждого из нас, и там каждый из нас действительно может найти примеры или же ответы на вопросы, которые ставит перед нами жизнь.

И в нашей жизни порой происходят какие-то события, когда мы через других людей можем либо послужить Христу и оказаться рядом с Ним, либо в лице этих людей Его отвергнуться и оказаться без Него и вне Его. Очень часто бывает так, что при нас кого-то неправедно гонят, кого-то неправедно преследуют – и порой именно за правду неправедно гонят и преследуют.

И в этой ситуации, оказавшись как бы в стороне, мы оказываемся в числе тех, кто стоял в стороне от Креста. А заступаясь за человека, защищая человека, неправедно гонимого, мы оказываемся рядом со Христом, оказываемся как раз в числе этих праведных жен, которые, невзирая на страх, готовы были за Ним последовать.

Человек, который подвергается опасности, который подвергается гонениям, который несправедливо притесняется и уязвляется, никогда не должен стать для нас каким-то второстепенным фактором нашего бытия. Нет, это ситуации, в которых в этом человеке мы обязательно должны увидеть Христа. И либо оказаться вместе с Ним, либо оказаться в далеко отстоящей от Него толпе – молчащей, а может быть, и кричащей «Распни!».

Наверное, имеет смысл сказать еще о праведном Иосифе и о Никодиме. Такая вот удивительная вещь: на протяжении всего земного служения Христа Спасителя, они были Его тайными учениками, и именно «страха ради иудейска» – они боялись себя обнаружить, поставить в уязвимое положение среди своих соотечественников.

А апостолы в то же самое время следовали за Христом без страха; при этом они видели, что злобные взоры, которые обращены к их Учителю, безусловно, готовы испепелить и их.

А потом – ученики бегут, а Иосиф и Никодим, забыв страх, идут к Пилату и просят тело Христа. И понятно, что они обрекают себя в этот самый момент на то, чтобы стать изгоями в своем роде, на то, чтобы стать навсегда людьми второго сорта, быть гонимыми, а может быть даже и погибнуть сразу.

Но они об этом совершенно не думают, потому что в этот момент переживают самую страшную потерю: они лишаются Того, Кого они любили; они лишаются Того, Кто был для них дороже всех на этой земле – и это становится им понятно именно в тот момент, когда они лишаются.

Порою человек бывает вынужден что-то подобное пережить в своей жизни – понять, что потеря Христа есть то, страшней чего ничего быть не может – и после этого становится совершенно уже бесстрашным, потому что ничто другое его уже настолько не страшит и он готов на что угодно, только бы быть вместе со Христом.

– Почему искупление человечества было столь тяжелым? Неимоверные физические страдания в течение нескольких дней усугублялись душевными – тоской, борением в Гефсиманском саду; мы знаем, что капли кровавого пота, которые выступили на челе Спасителя во время ночной молитвы – это, по медицинским свидетельствам, результат повреждения стенок сосудов, которое происходит при очень сильном психическом напряжении; все это усугублялось ощущением полного одиночества, когда оставив Его, все бежали, и самое страшное, наверное – усугублялось ощущением богооставленности…

– Наверное, здесь, в земной жизни, мы никогда не сможем для себя найти ответа на вопрос о том, что же совершалось тогда в Гефсиманском саду, в мгновения этой молитвы и того борения, о котором Вы говорите.

Мы не сможем понять во всей полноте и того, что произошло на Голгофе, только в вечности эта тайна откроется для нас. Мы знаем, насколько бывает трудно хотя бы за одного человека в жизни отвечать, хотя бы одного человека в полном смысле этого слова на себе понести. Пусть это будет сын, дочь, брат, отец, мать, просто близкий человек – это очень трудно. И себя-то самого сил нести не хватает.

А здесь Господь подъемлет на себя весь род человеческий – и тех, кто был прежде, и тех, кто будет потом. Понять, как это происходит, как это подъятие совершается, мы не можем, а то, о чем мы говорим – и это борение, и это страдание – это и есть результат подъятия на свои плечи этого огромного количества заблудших овец. Мы только можем всматриваться и опять-таки вчувствоваться в это сердцем – настолько, насколько нам это дано.

Джузеппе Чезари . «Моление о чаше»

Но очень важно, об этом думая и в это всматриваясь, понимать, что в этом огромном грузе присутствует и наша собственная тяжесть. Я понимаю, что это, может быть, чудно как-то слышать, потому что это уже совершилось, а мы живем ныне. Но ведь время – это то, что воспринимается как нечто разделенное на прошедшее, настоящее и будущее только нами, а для Бога время – это нечто совершенно иное – это категория здешнего бытия. А Господь и тогда видел нашу жизнь нынешнюю, и тогда страдал за нас нынешних, и мы нынешние имеем некую свободу выбирать: в большей степени Господь страдал лично за нас или чуть меньше, потому что мы готовы Его страдания уменьшить – там, на Кресте…

– Спасибо, отец Нектарий. О последних днях жизни Спасителя, о Крестной жертве и причинах ненависти к Богу сегодня мы говорили с руководителем информационно-издательского отдела Саратовской епархии, настоятелем Петропавловского храма Саратова игуменом Нектарием (Морозовым). Спасибо за внимание, до свидания.