«Учительница твердила: “Главное — не вздумай сдавать физику!”»
Ксения, Тимофей, 28 лет:
— В 3 классе Тима посчитал в уме, а учительница обвинила его в использовании калькулятора и поставила двойку. После чего мальчик сказал, что не видит смысла учиться, если он умный, а его принимают за обманщика. Все уроки он просиживал в туалете, а я овладела навыками открывания кабинки снаружи. Я ходила к учителям, пыталась разговаривать. С репетиторами сын заниматься отказывался. Да и не поможет репетитор, если ребенок пишет хорошие, грамотные сочинения, а завершает словами «а впрочем, пофиг». И снова я ходила объясняться.
В 10 классе сын за месяц вырос на 15 сантиметров. У него начиналась депрессия, триггером для которой, как говорили врачи, мог стать столь стремительный рост. По утрам Тимоха не мог подняться с постели, и я договорилась с его классной руководительницей Дарьей Андреевной, что он будет приходить, только если у него пульс менее 100. Спасибо ей, она нам очень помогала. Когда его не хотели допускать до ЕГЭ, Дарья Андреевна встала на педсовете на его сторону и сказала, что если Тимофей поставил себе целью сдать, то он сдаст. Она поняла, что он многое сделает за интерес.
Фото: freepik.com
Мой дядя был известным учителем физики. Он считал Тиму талантливым, и тот бегал к нему заниматься физикой, потому что ему было в кайф. Но в классе у него все равно была репутация неудачника и троечника.
Весь 11-й класс учительница по физике ему твердила: «Главное — не вздумай сдавать физику. Ты точно провалишься, а у меня будут неприятности».
Он решил сдавать. В день экзамена с утра встает и говорит: «Мам, а может быть, мне и вправду не идти?» Я ему сказала тогда: «У тебя ситуация win-win. Либо ты сдаешь — и молодец, либо не сдаешь — и у нее и вправду будут неприятности». В итоге он сдал физику на 73 балла, что в общем-то было вполне нормально, и поступил в МАДИ на бюджет.
«Репетитор по английскому уходила от нас дважды»
Мария, сын Федор, 13 лет:
— У моего сына в детстве было расстройство аутистического спектра, но мы относимся к тем счастливым 15% родителей, которым удается со временем скомпенсировать это состояние. Помогли прикладной анализ поведения и потрясающий игровой терапевт Соня. К ней пришел мальчик, который умел только рычать, бить игрушечным динозавром об динозавра и произносить одно слово. В песочнице дети общались с ним три минуты, а потом крутили пальцем у виска. А через четыре года от Сони ушел мальчик, который умел в течение полутора часов в одиночку развивать сложную ролевую игру.
Благодаря такой поддержке, случилось то, о чем мы и мечтать не могли, — сын вместе со сверстниками пошел в школу. Она позиционирует себя как принимающая, но все же это обычная школа. Поначалу Федя не слушал, не вникал, не понимал. Мы много занимались в течение года, но за лето все, что было наработано, высыпалось, как песок через дырочку. Очень тяжело было возвращаться к учебе, но с каждым годом становилось лучше.
Фото: freepik.com
К нынешнему 6 классу, сын стал, можно сказать, нейротипичным, и вот тут начались новые проблемы. Его перестали воспринимать как ребенка, которому нужна поддержка. А она нужна, поскольку у него дислексия и синдром дефицита внимания.
Я наняла ребенку спокойного, рассудительного и терпеливого репетитора, которая долго-долго разжевывает ему все. Она приходит два раза в неделю. Лучше бы чаще, но для этого мне пришлось бы продать почку.
Трудно найти человека, который бы сходу не отказался от Феди. Для дислексика слово, которое пишется не так, как произносится, — это катастрофа, его внутренний компьютер зависает. И с русским-то не разберешься, а тут еще и английский. Наш второй репетитор — по английскому — которую Федя очень любит, уходила от нас дважды со словами: «Мне стыдно понапрасну тратить ваши деньги. Я не вижу никакого результата». Но результат есть. Просто он не такой, как у обычных детей.
Зато за словом в карман ребенок не лезет. С учителем информатики у них происходят такие диалоги:
— Федя, ты опять все забыл.
— Ничего я не забыл, у меня же не Альцгеймер.
— Конечно, нет, для Альцгеймера нужны мозги.
Недавно Федя в очередной раз опоздал на урок. Я сказала, что мне надоело сочинять объяснительные записки, пусть пишет сам. Он написал буквально следующее: «Я/мы Федор Андреев опоздал на урок на 15 минут. Причина: принимал пищу». Он, видите ли, хотел, «чтобы было посмешнее».
И такие истории у нас каждый день.
Учителя звонят и жалуются, а я-то понимаю, что остроумие, которое у него неожиданно развилось, — на самом деле ширма, которая скрывает его неуспешность.
Дескать, не больно-то и хотелось хорошо учиться, зато смотрите, какой я веселый. Но в глубине души он страдает и обижается. Ему трудно.
Иногда родителям говорят: «Отстаньте от ваших детей, пусть учатся сами». Но, если я отстану, он будет круглые сутки сидеть в тик-токе и гулять с друзьями, которых у нас полный дом. Мы и так уже не пошли в музыкальную школу при его потрясающем слухе. Ни он, ни я это бы уже не потянули.
Он ненавидит делать уроки, но, как ни странно, с удовольствием бежит школу и не хочет болеть. Потому что там друзья, общение с которыми полностью занимает его мысли. У него высокий эмоциональный интеллект, и, возможно, именно это «размыло» его аутизм. Учительница прислала видео, где дети играют в футбол. Если кто-то падает, Федя все бросает и бежит этого человека поднимать. Он приходит в школу и полчаса, ждет, пока все пройдут, чтобы каждому открыть дверь.
Мой ребенок бывает невыносим — и при этом он всеобщий любимец. Недавно сломал руку, и все расписались у него на гипсе: «Любимый Феденька, выздоравливай скорей». Но школьная программа остается проблемой.
А самое еще печальное, что брат-то его супер успешен. В 20 лет он пишет оратории, которые исполняются на концертах, учится на театрального режиссера, и все им восхищаются. Федя, который еле тянет с тройки на четверку, смотрит и молча завидует. В таких случаях я говорю ему: «Не думай, что ты хоть в чем-то хуже. Вспомни, откуда ты начинал. Путь, который ты прошел, не менее впечатляет».
«Так боялась математики, что вместо уроков пряталась в подъезде»
Евгения, дочь Мила, 19 лет:
— В шестом классе на вопрос, как там дела в школе, дочка говорила, что все нормально. Она приходила домой, закрывалась в комнате и вроде бы делала уроки. Я спрашивала, нужна ли помощь, и она отвечала, что нет. Сейчас, задним числом, мне кажется, что она выглядела немного подавленной, но это было начало пубертата, дети в таком возрасте обычно не очень веселые.
Однажды утром мне пишет учительница: «Как Мила себя чувствует, когда выздоровеет? Вот ссылки на занятия за две недели». Я еще подумала: «Ничего себе, две недели! Почему же они мне написали только сейчас?» — и бросилась звонить дочке. А она сбрасывает звонок и пишет: «Я в школе, у нас урок». — «Нет, — отвечаю, — ты не в школе, мне только что звонила учительница». Набираю снова — ребенок рыдает так, что говорить не может. Выясняется, что она здесь, на лестнице, этажом выше, где, собственно, и находится в последние две недели вместо школы. Я попросила ее прийти домой, обещала, что не буду ни ругать, ни приставать. Когда она будет готова, то сама расскажет мне, что же произошло.
Выяснилось, что она совершенно перестала что-либо понимать на уроках математики и почувствовала себя настолько глупой и виноватой, что просто перестала ходить в школу. Ей казалось, что жизнь кончена.
Тогда папа решил позаниматься с ней математикой. Он ласково начинал что-то ей объяснять, но уже минут через 15 выходил из себя: «Как этого можно не понимать? Голову включи!» Ситуация усугублялась тем, что ее младший брат одарен и уже показывал какие-то математические чудеса. Рядом с ним Мила чувствовала себя неуспешной вдвойне. Потом она сказала мне, что долго не могла меня простить за то, что папа на нее кричал, а я за нее не вступилась.
Фото: freepik.com
Но в итоге я все-таки сказала, что хватит, и наняла Миле, во-первых, психолога, а во-вторых, репетитора по математике. На уроке она вроде что-то начинала понимать, но, как только он заканчивался, все возвращалось в исходное положение.
Так прошло два года. В начале 8-го класса кто-то из подружек порекомендовал Миле некую Ирину Евгеньевну, которая готовит к ОГЭ и ЕГЭ. Мила проявила неожиданную самостоятельность, списалась с ней и договорилась о стоимости урока (который стоил в два раза дешевле, чем у прошлого репетитора). После чего Ирина Евгеньевна написала мне: «Ваша дочь нашла меня сама, мы уже с ней обсудили цену и расписание, вы согласны?» Еще бы не согласна! Я была счастлива, хоть и немного удивлена.
Начались занятия. Проходя мимо Милиной комнаты, и слышала из-за двери монотонный голос преподавательницы. Мне казалось, что это долго не продлится. Через некоторое время Ирина Евгеньевна мне написала: «Мила ни разу не опоздала на урок, она четко работает, у нее есть большое желание наверстать упущенное. К сожалению, упущенного очень много, какие-то провалы тянутся с начальной школы, поэтому чудес не обещаю, но сделаю все, что могу».
В 9 классе дочь уехала учиться за границу, но занятия математикой не оставила. Ирина Евгеньевна сказала мне, что, благодаря Миле, она осваивает американскую школьную программу, и у нее даже появилась еще одна ученица из Канады.
Конечно, математиком Мила не стала, но в целом разобралась, ликвидировала хвосты и, главное, перестала бояться этого предмета и даже взяла себе дополнительный курс по статистике.
«Наняла сыну сразу двух репетиторов, которые не знали друг о друге»
Наталья, Гоша, 20 лет:
— Это началось 8 лет назад. Сначала заболела моя старшая дочка, которой поставили психиатрический диагноз. Раз в год она по 3–4 недели лежала в больнице, а младшему сыну я ничего не объясняла. Решила его поберечь. В свои 12 лет он понимал, что происходит что-то плохое, но на все его вопросы я отмахивалась.
В результате Гоша накрутил себе безумных страхов и фантазий, стал часто болеть. Выздоравливал, шел в школу — и буквально на пороге его рвало на ботинки. Как же меня это бесило! Я одна с двумя детьми, дочка болеет, я на 10 работах, а тут мне еще младший выкаблучивает.
Я тогда ничего не понимала про соматические состояния — что сын, как мог, сопротивлялся тому, что все внимание приковано к старшей сестре, которую он, тем не менее, очень любил. Он прыгал на окно, угрожал, ругался скверными словами, а в одну ужасную ночь убежал на улицу босиком без телефона. При этом страшно боялся, как бы и со мной не случилось чего-то плохого, и по утрам я иногда его находила свернувшимся калачиком на пороге моей комнаты.
Фото: freepik.com
В этой ситуации, естественно, не до учебы. Тем временем начался 8 класс, и стало ясно, что по математике Гоша — полный ноль. С ним стал удаленно заниматься его отец, живший в другом городе, но ничего не вышло, сын быстро утомлялся. Тогда я наняла сразу двух репетиторов, которые не знали о существовании друг друга, потому что мне было неудобно им признаться. Толк от этого был все равно небольшой.
Потом Мура снова попала в больницу, а вслед за ней и я. Мой бывший муж приехал помогать. Все это время они занимались с Гошей. Дела пошли чуть лучше, а потом сын в очередной раз без предупреждения не явился на занятия к репетитору. Это выяснилось на приеме у психолога, к которому мы регулярно ходили с Мурой, — и я прямо там разрыдалась. Узнав, в чем дело, психолог сказал: «Давайте-ка попробуем посмотреть мальчика». Сам он уже не имел права с ним работать, но передал его своей ученице. Та довольно быстро поняла, что при таком уровне тревожности, как у Гоши, нужны препараты, и направила его психиатру.
Когда у тебя с первым ребенком проблемы космического масштаба, а тут выясняется, что и младшему нужен специалист, — нет, с этим просто невозможно было смириться. Я все объясняла себе тем, что у сына сложный характер. Я не знаю, сколько бы я еще терпела.
Однако мы начали принимать таблетки — и обнаружился другой человек. Гоша больше не рвал тетрадки и книжки, не швырялся предметами, не кричал, не сквернословил.
Научился концентрировать внимание и в итоге в 9 классе хорошо сдал ОГЭ. Пробники по ЕГЭ он писал на 85–92 балла. На самом экзамене что-то пошло не так, поэтому на бюджет поступить не удалось.
Сейчас он в РАНХиГС на 3-м курсе, на программе информационной безопасности. У него нет троек, он учит японский, вернулся в спорт и собирается сдавать на права, а от таблеток мы постепенно отказываемся.
«Директор дала нам понять, что лучше бы Леня куда-то ушел»
Юлия, Леня, 21 год:
— Про моего старшего сына Леню с детства было понятно, что он художник. Он рисовал, лепил, для него это основной выразительный язык. При выборе сада и школы для меня на первом месте стоял его психологический комфорт. Психиатр рано поставил Лене диагноз «дискалькулия», и это было для меня облегчением. Я перестала винить себя за то, что передала ребенку свою патологическую неспособность к математике. Дело не в том, что он ленивый, а просто ему, как и мне, трудно понять, что стоит за самой идеей числа.
Я все время искала школы, где его не будут сильно мучить математикой и смежными с ней предметами. В итоге он сменил их три, и в каждой был неуспешен. Он мог прочесть книжку и пробежать кросс, но алгебра, геометрия, физика и химия всякий раз становились кошмаром. В 9 классе у Лени началась клиническая депрессия, он попал в дневной стационар, где тоже были школьные занятия. Как ни странно, именно там ему вдруг впервые стало интересно, он с удовольствием слушал про звуковые волны. Детей особо не нагружали, в два часа он был уже дома. Идеальный режим, но где же это видано, чтобы девятиклассника отпускали после четырех уроков?
Фото: freepik.com
Когда он вернулся в свою школу, там сразу началась ужасная нервотрепка, детей стали пугать итоговой аттестацией. Классная руководительница очень хорошо относилась к Лене, она понимала, что после депрессии и на лекарствах человек не может учиться наравне со всеми, но не все учителя могли это принять. На фоне всей этой гонки в апреле Ленино состояние ухудшилось.
На ОГЭ сын получил две двойки, и директор предложил нам уйти. Мы не стали упорствовать. Решили найти что-то получше — и, о чудо, нашли.
Я до сих пор благодарна той крошечной частной школе. Она существует на базе обычной государственной, которая и выдает аттестат. В классе собралось много неглупых, симпатичных ребят, которым по тем или иным причинам не нашлось места в обычном образовательном учреждении.
Почти весь 10–11 класс Леня провел дома. Выходил только ради репетиторов по рисованию и по литературе, занятия с которым проходили в формате философских разговоров про жизнь и книги. Они стали для Лени стимулом встать с постели, но подготовкой к ЕГЭ это назвать было нельзя.
Спасибо школе, что она давала возможность сдать обязательные экзамены по русскому и математике в 10-м классе в пробном режиме. Если тебя устроит оценка, можно на ней остановиться. Не нравится — поднапрягись и сдай через год. Леня написал математику и забыл ее, как страшный сон. Русский он написал на 62 балла, и мы решили, что если он без всякой подготовки так сдал, то уж когда подготовится, точно наберет больше. Решили сдавать ЕГЭ по русскому вместе со всеми, а дальше произошла ужасная глупость.
Поскольку Леня всегда у нас в некотором «расфокусе» и плохо справляется с системой мос.ру, я стала регистрироваться за него. И, честно говоря, оказалась не лучше. Забыла поставить нужную галочку на экзамене «русский язык». Подумала, что если он обязательный, то его не надо отмечать. Леня пришел на экзамен, и выяснилось, что его нет в системе.
Между тем, куда-то поступать надо. Он решил идти в Строгановское училище на скульптуру. Мы ему осторожно сказали: «Леня, ты же скульптурой не занимался». Он ответил: «Ну и что, рисование — та же скульптура». Как ни поразительно, он хорошо сдал творческие экзамены, поэтому скромных баллов по ЕГЭ ему хватило. Он прошел на платное отделение, потом с хорошими оценками перевелся на бюджет и в этом году заканчивает последний, шестой курс.