Монахиня Елизавета (Сеньчукова)
Правда, эти красивые слова ничего не дают, когда мы перед собой видим тело друга, родственника, даже чужого человека в гробу. Даже тело необязательно видеть – подойдешь к могиле, а вот она – смерть, как же ее нет? «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе брата моего безславна и безобразна? Что убо чаю и на что надеюся?» Сложно не «помышлять смерть», когда она перед тобой в полный рост стоит и живого, по крайней мере, некогда, человека держит.
В течение всего Великого поста мы будем приближаться к самой главной смерти на земле – Крестной смерти Христа Спасителя. Но цель – не она. Цель – Христос Воскресший. Почти две тысячи раз уже сказано, что Он победил смерть, но стоит разобраться, что это значит. Наверное, перед каждым верующим в какой-то момент вставал этот вопрос: как же Он победил смерть, если все умирают? То есть, Он Сам-то победил, не вопрос – воскрес же. А мы, люди? Почему мы всю жизнь проводим в ожидании этой карги с косой? Когда-то будет это всеобщее воскресение, зачем вообще такая сложная конструкция? Взял бы, да и сделал нас бессмертными, Ему трудно что ли?
Чтобы понять эту коллизию, надо еще раз проговорить, лучше даже вслух: цель – Воскресение. Не просто «вечная жизнь». Вечную жизнь в том или ином виде предлагают все религии, а вера во Христа дает именно Воскресение, жизнь и вечную, и в первую очередь – Новую, восстановленную и обновленную. Воскреснуть же можно (очевидно) только преодолев смерть. «То, что мертво, умереть не может», как зазубрил каждый человек с доступом к телевидению и интернету [девиз в одной из религий в сериале «Игра Престолов»], но зато – и вот тут смерть не только побеждена, но и оскорблена в лучших, так сказать, чувствах – верно и обратное: только то, что умирало, может воскреснуть.
Так что пожирательница жизни оказывается логической причиной Новой, вечной, преображенной жизни.
Наверное, в этом смысл последовательности в церковном календаре: Вселенская родительская суббота (мясопустная), а на следующий день – воскресенье о Страшном Суде. О том самом Суде, к началу которого и подоспеет Вселенское же – всеобщее – воскресение.
Все субботы, будучи днями покоя по изначально установленному Богом закону, в той или иной степени отсылают к смерти – как состоянию абсолютного покоя. В психоанализе есть плохо развитая концепция о двух разнонаправленных влечениях – к жизни (либидо) и к смерти (мортидо). Если про либидо все более или менее понятно, то с мортидо вышла проблема – обосновать, почему все стремится к смерти (и вообще – стремится ли) пока не получается. Если попытаться перенести паровозик психоанализа на наши христианские рельсы, то все встанет на свои места: влечение к смерти – это стремление к покою, вот и все.
Устаем мы очень, вот и дана нам своего рода суббота – смерть до Воскресения.
В вечности идеальных суббот зафиксировано две: первая – после шести дней творения мира, когда Творец почил от дел, вторая – Суббота Преблагословенная, когда после жизненных трудов и смертных мук почил Христос. После первой Субботы началась История – забурлила жизнь, с падениями и восстаниями (то есть со смертями и воскресениями). После второй Субботы – Жизнь и вовсе зажила новой жизнью.
В какой-то степени каждый из нас проживает и сам собой являет иллюстрацию к этим субботам: из субботы небытия входим мы в жизнь, по которой переходим в субботу смерти, чтобы начать новую неделю – Воскресение. И от субботы до субботы звучат многолетия и вечная память, а затем – бесконечное «Христос Воскресе», причем во Христе – все человечество. Вот теперь точно смерти нет.
