Когда я была совсем еще ребенком – до шести лет – мы с родителями жили в маленьком трехкомнатном домике послевоенной постройки вместе с бабушкой, дедушкой и прабабушкой. Это сейчас я удивляюсь – как мы там все помещались?! А тогда мне это казалось совершенно нормальным и я просто была счастлива. Родители, как и бабушка с дедушкой, были людьми не верующими, а вот моя прабабушка Оля в Бога верила, а в дальней комнате у нее стояла старая икона с Божей Матерью и Младенцем. Я думала, что они и есть – Бог, и смотрела на нее снизу вверх с большим уважением.
Хотя моя бабушка, как преподаватель, участвовала от школы в кордонах у храмов, не пуская туда тех, кто вел на раздачу «опиума для народа» своих детей и внуков, куличи она пекла и яйца красила. Я помню ее тетрадь с рецептами, толстую и лохматую от вставленных туда бумажек, с жирными пятнами и старушечьим подчерком, по которой она пекла неизменный «Наполеон» и пирожки с яйцами и рисом. А на Пасху бабушка доставала большую книгу с порванным переплетом и желтыми страницами, открывала ее и начинала ставить тесто в большом зеленом эмалированном ведре с крышкой, которое потом укутывала и ставила около чугунной батареи.
Я чувствовала Страстную Неделю, хотя у нас в семье никто не постился, у меня было ощущение, что весь мир готовится к Пасхе. В вазе на столе откуда-то появлялись вербочки – веточки, все в маленьких заячьих хвостиках. На улице становилось тепло, снег капал с шиферной крыши, а окна были непривычно голыми (белые тюлевые занавески с цветочками лежали замоченными в большом тазу). Бабушка мыла стекла и предпасхальный мир улицы расцветал яркими красками. Даже фиалки на окнах зацветали именно в это время, а протертое от пыли алое стояло как новенькое, лакированное, хрустящее.
В четверг меня обязательно купали – ЧИСТЫЙ Четверг, грех не искупаться. Что такое «грех» я не знала, но думала, что если кто в четверг не купается и не станет чистым, то стыд тому и позор.
Бабушка брала белки и сахар, вливала их в чашу и сверху накручивала крышку с лопастями и ручкой. Для меня это было чудо превращения неприятной на вид серой смеси в белоснежную и очень вкусную глазурь. Это было настоящее волшебство, которое происходило только раз в году – иначе как объяснить, что такую вкуснятину больше никогда в другое время не делали? Однажды мне тоже доверили крутить ручку и я была уверена, что не знаю какого-то секрета и у меня белки и сахар останутся только белками и сахаром. Крутила ручку и думала: «Не буду смотреть, что получается, потом сразу гляну и удивлюсь, если превращение выйдет» — но не могла утерпеть даже минуты и все время подглядывала. Я крутила ручку очень долго, казалось, целую вечность, и вот – чудо произошло, в банке оказалась белая сладкая глазурь и я поняла, что перед Пасхой даже я, маленькая девочка, наделяюсь волшебными способностями!
А потом – самый приятный момент в изготовлении куличей! Мне давали эти лопасти облизывать. Сейчас детей не удивить этим – магазины предлагают на выбор тысячи сладостей. А тогда мой мир вращался вокруг ирисок, барбарисок да цветных сахарных подушечек с начинкой (не считая «Ситро» в стеклянных бутылках и торта с большими масляными цветами по праздникам ) и эти лопасти оставили в моей памяти яркое счастливое воспоминание.
Но вот – куличи готовы, помазаны и накрыты полотенцами. Бабушка ставит их высоко на буфет и надо ждать целую длинную завтрашнюю субботу, пока их разрежут – а значит, целую жизнь. То, что они стояли на буфете, означало их принадлежность к ТАЙНЕ – ведь в нем хранились самые интересные в доме вещи: банки с пуговицами, коробки с открытками и пакеты с лоскутками, которые мне иногда давали для игр; фарфоровая балерина, любопытный чемоданчик с разными по форме и цвету таблетками, которые мне не давали никогда. А так же вилки с белыми тяжелыми ручками, белые чашки с золотыми ручками и тонкие узорчатые тарелки для гостей – все эти вещи были праздничными, и от этого буфет мне казался самым таинственным местом в доме, в которое можно заглядывать только с замиранием сердца.
В пятницу красят яйца. Для меня покраска тоже наполнена торжеством – ведь всю зиму бабушка не выбрасывала шелуху от лука, а складывала ее в шуршащий пакетик и прятала в шкаф к моим любимым кружкам с надписью «Сочи» и соском, через который так интересно пить (но мне давали их очень редко – я могла разбить бабушкино воспоминание об отдыхе у моря). Шелуху кладут в старую кастрюлю с отбитой эмалью, которая целый год ждала своего часа, сверху накладывают беленькие яйца и ставят на огонь. И они там кипят, кипят…Пар по всей кухне. И вот – еще одно Пасхальное чудо – желтенькая шелуха окрашивала воду в густой бордовый цвет, это было совершенно непонятно и поэтому тоже — волшебно. Наша семья не отличалась фантазией, и украшение сводилось к однотонному окрашиванию, но однажды я увидела у соседей необычные яйца, они поразили меня настолько, что я расспросила их и все запомнила, а уже на следующую Пасху сидела, пыхтела, но накручивала на них черные резинки и наклеивала вырезанные из дедовой изоленты треугольники и квадратики.
Дети, катающие пасхальные яйца. Н. А. Кошелев
Наступает суббота. Я просыпаюсь и знаю, что прабабушки Оли дома нет – она ушла в церковь, освящать куличи и яйца. Я никогда не была в детстве в храме – даже крестили меня дома, тайком от родителей, батюшку привела моя верующая прабабушка. Первый раз я побывала там в школе – ездили с экскурсией, второй раз – когда крестила свою старшую дочку. Церковь для меня была окутана какой-то жуткой Тайной – почти как икона у бабушки на шифоньере, только еще большей (ведь на икону могли смотреть все, и даже вытирать с нее пыль, а вот в церковь ходила одна только древняя, как мир, прабабушка Оля!). У меня даже мысли не возникало набраться такой наглости и попросить взять меня с собой – она же не берет туда даже мою бабушку (свою дочку) и даже мою маму!
Прабабушка приходит из храма, приносит корзинку с куличами и яйцами, накрытую белым вафельным полотенцем, она устала. Я очень уважаю эту ее усталость – ведь она занималась чем-то таким, что недоступно нам и далеким от всего земного. Она всегда рассказывает, что было в этот раз особенно много народу, что все освятили, что еле дошла до дома. «Освятили» — мне никто никогда не объяснят значения этого слова, но я интуитивно чувствовала, что еда теперь уже не просто еда, что она стала ОСОБЕННОЙ, не такой, как была, и относилась к этому с великим благоговением.
Воскресение. Пасха. Может быть, воспоминания меня обманывают, но мне кажется сейчас, что всегда в наши низкие маленькие окна било ослепительное солнце. Это был единственный день в году, когда мы завтракали вместе всей семьей. Так как, как я уже писала, у нас никто не постился, то «разговеться» для меня было – съесть кусочек ОСВЯЩЕННЫХ кулича и яичка. В этот день завтрак надо было непременно начинать именно с этого, я сидела с ощущением, что за столом происходит что-то загадочное и в душе все сладко замирало, как будто я прикасалась к сказке.
Но вот все выходили из-за стола и дед отправлялся заводить машину. Надвигалось Большое Пасхальное Путешествие – бабушка брала меня с собой на кладбище за город. Ехали мы на старом «Москвиче» — вонючем и тарахтящем. Меня укачивало, но я чувствовала себя совершенно счастливой. Я всегда ждала, чтобы на лобовое стекло упали капли дождя – тогда бабушка вскликивала: «Вот! Я же говорила! На Пасху всегда дождик будет моросить – хоть немного, да будет!». Дед скептически хмыкал, он был огромным широкоплечим моряком, толстокожим и очень далеким от всего мистического.
Казалось, конца и края не будет этой поездке. Но вот – мы у цели. Я вижу из окошка, что деревенские домики сменились деревьями, а деревья – крестами и обелисками. Кладбище для меня место не менее таинственное, чем икона и неведомая церковь. Я не знаю смерти и радуюсь удивительному месту, где холмики окружены необычными низким заборчиками, везде висят черно-белые старые фотографии каких-то незнакомых людей, стоят венки с цветами – новенькими и яркими или старыми и совсем серыми. Много людей – торжественных, с куличами и цветными яйцами, с гранеными стаканами. Они едят и пьют, громко разговаривают, смеются, плачут, что-то поправляют на могилках.
Мы приходим к нашей загородочке, открываем маленькую дверь, выкладываем на низкий столик пасхальную снедь. Еда там всегда вкуснее, чем дома, а еще мне достается полный стакан компота. Дед закуривает вонючую папиросу, садится на корточки, а бабушка показывает мне на кресты и говорит, кто где тут лежит. «А здесь — твоя пра-прабабушка». Я представляю, как она тут, внизу, в темном ящике, сухая и желтая, в белом платочке, сейчас хмурится – мол, что пришли? Я тут лежу, не мешайте, не шумите. Мы раскладываем по могилкам маленькие куличики и красные яйца. Яйца мне не жалко – в них самое вкусное –желток, а заставляют меня есть их полностью. Поэтому я их совсем не люблю. А вот по куличикам вздыхаю: они для меня идеал – совсем мало теста и очень много любимой глазури. Зачем взрослые вообще пекут большие высокие куличи?!
Иногда меня угощают разноцветными яйцами – синими и желтыми. Я прихожу в ужасный восторг! Думаю, что они не простые, а самые что ни на есть сказочные. Меня уговаривают устроить бой и проверить, у кого скорлупка крепче, но я до слез отказываюсь – так мне их жалко. А дома на столе под полотенцами стоят разрезанные куличи. Я подвигаю тарелки с ними к краю стола и, пока никто не видит, зубами сгрызаю с капли засохшей глазури. Потом стараюсь обломать белые корочки с верхушки кулича – то тут, то там, чтобы не было сильно заметно мое варварство.
Пасха прошла, но еще целую неделю я чищу красные скорлупки – бабушка делает окрошку и оливье, а так как красят очень много яиц, то потом боятся, что продукты пропадут. Из тех же соображений не покупаются батоны (надо доедать куличи) и я страдаю – не люблю утренние бутерброды со сладкой сдобой.
Я помню, как меня в то время мучил вопрос – есть ли Бог? Я не знала, что такое Пасха, со мной никогда не говорили о религии, крестик носила только прабабушка Оля и даже моя вторая бабушка, к которой меня каждое лето отвозили в деревню, иконы имела, но о церкви пела мне неприличные частушки и в храм не ходила. Поговорить было мне совсем не с кем, обратиться к прабабушке, которая слыла в семье темной и неграмотной, я даже не пыталась.
Я периодически ставила Богу ультиматумы: когда я ложилась спать, взрослые выключали свет и уходили, в другой комнате тихо бубнил телевизор, близко к окнам звенели трамваи и было совсем не страшно, и я говорила: «Бог! Ну есть Ты или Тебя нет? Давай так – я считаю до трех, если ты есть – появись тут передо мной. А если не появишься, я не буду в Тебя верить, так и знай, значит, Тебя нет! Ну, договорились?… Раз… Два… Два с половиной… Два и еще кусочек… Два и почти три… ТРИ! Ну, ты где?! Ах, так! Значит, нет Тебя! Не буду в Тебя верить!». Я ужасно обижалась и грустила.
Потом я выросла и пошла в школу. У бабушки-учительницы была огромная библиотека – два больших шкафа с книгами и еще полки, эти шкафы по важности участия в моей жизни перевесили даже буфет с куличами. Каждую свободную минуту я читала, открывая для себя и остров с погибшими кораблями, и инопланетян с Каллисто, и удивительный мир у самого центра земли… А однажды мне попалась книга из библиотеки пионера, где папа-коммунист боролся со своей темной мамой-старушкой, которая пыталась научить его детей креститься и верить в Бога, которого не существует. Так очень убедительно для меня, ребенка, было рассказано, о том, что религию придумали те, кто не хочет для нашей страны светлого будущего. В коммунизм я тогда очень верила и ждала его наступления, носила звездочку и мечтала о красном галстуке и как я могла не верить книгам из самого интересного со всем мире бабушкиного шкафа?… Так я стала атеистом.
К вере я пришла поздно и осознанно, мои прабабушка и дедушка давно в мире ином, бабушка пришла к вере, мои родители, с сожалению, пока нет. У меня большая, по современным российским меркам семья – четверо детей, два мальчика и две девочки. Мы ждем Пасху и готовимся к этому дню радостно и с нетерпением – красим пустые скорлупки и наклеиваем на них бисер, вешаем их на веточки вербы в вазе, сеем в чашку рожь и освященные яйца кладем на яркую зелень, втыкаем в землю и зажигаем свечку. Делаем пасхальные витражи на окна и холодильник, клеим и рисуем открытки для родственников и друзей. На Страстной Седмице не смотрим мультиков, а читаем детскую Библию о событиях того времени.
И я вижу в глазах малышей ту самую ТАЙНУ соприкосновения с иным, невидимым нам, загадочным миром. Скоро Пасха. Кроме куличей и крашеных яиц у моих детей будет то, чего не было у меня – ХРИСТОС ВОСКРЕС! ВОИСТИНУ ВОСКРЕС!
