Забытая память самой первой встречи с Богом, самой первой теофании… Не осознаётся ли она как постоянная, глухая, глубокая трагедия каждым человеческим сердцем? Не осознаётся ли неверность ей – как неверность своему чистому детству пред Богом?
…Дитя берёт мелки в полной уверенности, что сейчас создаст прекрасную картину, которую чувствует душа, сердце, все существо этого дитяти – но нет, ничего не выходит! И взрослая, забывшая откровения своего детства мать или бабушка говорит: «дай-ка, я покажу тебе, как надо рисовать солнышко!»
Но получается совсем не то солнышко, которое увидело дитя и в небе, и самое главное – внутри себя, как отражение священного и одновременного радостного и простого, что можно доверить цветным мелкам… Ребёнок или отчаянно плачет, крича: «я сам!» или покорно молчит и смотрит на то, что делают с его солнышком взрослые, ловя только ему одному знакомые черты в этом нелепом жёлтом кружке с лучиками. Так ловят милые черты в навсегда изменившемся лице дорогого сердцу покойника.
Трагедия в том, что ребенок — и человек вообще — не может нарисовать совершенное и одновременно не может не рисовать его. В этом несовершенстве рисования (я говорю не только о мелках на асфальте, не только о всем человеческом искусстве, но и о самом искусстве проживания жизни человеческой) он обречен на предательство того сияния, которое открылось ему. И тоска наполняет его сердце. И кто исцелит его?
Да, византийская икона, изображающая Христа как Человека, кажется, преодолела этот тупик – но силою Христа Бога Воплощенного. Увы, и икона относится к этому, нашему, падшему миру, и она обречена на кризисы и несовершенства. Но Христос умеет смиряться – Он негордый Бог, как говорил о Нём преподобный Симеон Новый Богослов.
Он, Христос Бог, готов уменьшиться даже до границ картинки, нарисованной ребёнком…
Четырёхлетнее дитя нарисовало Христа как Мальчика в нимбе из радуг и, стесняясь говорить взрослым «я нарисовала Бога!» повесило картинку на гвоздь высоко-высоко на стену, под картину с осенней аллеей. Потом дитя спрятало эту картинку, и она пропала навсегда (о, как много бы я отдала за то, чтобы увидеть ее вновь!). И лишь позже в разговоре с любящей бабушкой, рассказывавшей внучке о том, что Бога увидеть просто так нельзя, но можно увидеть на иконах, внучка-дитя радостно подтвердила: «Да! Помнишь, я рисовала Бога?»
Бабушка обеспокоенно разъяснила мне, что Бога рисовать нельзя, если ты не монах – очевидно, опасаясь детского неумышленного кощунства, а, быть может, и боясь за мою жизнь. Я только начинала снова учиться ходить после тяжелой болезни. Горы рисунков — карандашами, фломастерами, мелками, цветными ручками! Среди них был и рисунок, на котором красками был изображен Мальчик в нимбе из радуг . О, эта переполнявшая радость возвращения к жизни после болезни! Все эти рисунки были – о ней, о Радости, о которой рассказыть дитя не может, ибо не имеет слов…
+++
В молодой интеллигентной семье катастрофа:
Ребенок, придя из храма, играет в Литургию.
Девочке четыре года.
Повязав на плечики полотенце,
Посадив в кружок игрушек,
Кукольную посудку ввысь вздымает,
Сведя брови и голос возвысив,
Говорит: «Твоя от Твоих!…» и еще пару
Отрывочных слов, которые детская память
Уловила из вялотекущего чина
Византийского советского обряда,
Раз за разом воспроизводимого в соседнем
Новопостроенном еврохраме
Спального безликого микрорайона.
Увлеченный прецедентом, папа,
Многокнижный, взопревший,
Присев у стеллажей, листает Кавасилу;
Равно многокнижная, но все же мама
Над кастрюлькой с кипящим супом
Воздыхает, очки уставя
В заоконную мрелую городскую супесь:
«Ох, а если духовник, двадцатидвухлетний
Суровый иеромонашек,
Речет: кощунство! на отчитку немедля!..»
Взор мамы
Туманится, суп начинает
Выкипать на плиту.
И только в детской –
Тишина не молчит: звонко, грозно
Поет неслышимыми голосами.
Громче, громче
(Мишка с оторванным ухом,
Зеленая резиновая черепаха,
Кен, срам прикрывший оберткой от чупа-чупса) –
Жизнь начинает жительствовать,
Хоры — златее, мощнее,
Детский картавый голосок дрожит, тонок,
Тянутся в электрический потолок ручонки
-В нощь в нюже предаяше
Себе за живот мира-
И в ответ на биение маленького сердечка
Всепоглощающий, неотвратимый
Дух
—На ны
И на предлежащия дары сия-
Свивается в огненное кольцо, и покорно, нежно,
Неотвратимо
Обрушивается в маленькую пластмассовую Чашу.
8.05.2009
(священник Сергий Круглов)
