Здравствуйте, дорогая матушка Лидия!
Очень надеюсь, что Вы уже получили мое предыдущее письмо. Ну, а это пишу, как и обещал, то есть как только узнаю что-либо о сроках моего пребывания здесь, в больнице. Ну так вот. Лечащий врач говорит, что переведут меня на третью группу туб. учета месяца через три. Значит, пробуду я здесь как минимум до весны. Ну а там, видно будет.
Теперь несколько строк об о. Глебе.
1.IX/94 и 2/XII/21.
Всегда и везде помню о. Глеба. Он писал в своих “Записках…”: “Мои смертники всегда со мною”. То же самое хочу сказать и в отношении о. Глеба — Батюшка всегда со мной. Не скрою, мне его очень недостает…
Матушка Лидия, пожалуйста, простите, что так кратко и скупо пишу об этом. Понимаете, мне нелегко об этом писать и говорить. Надеюсь, Вы понимаете меня. Простите.
Вот, наверное, и все пока.
Извините, что так мало пишу. К новогодним праздникам, если все будет нормально, напишу еще.
Берегите себя, не хворайте.
Крепко обнимаю Вас.
Гриша.
P.S. Огромный привет Пикаловым, Андрею, Сереже и всем Вашим родным, близким.
________
25.11.98
Здравствуйте, дорогая Лидия Владимировна!
Мне очень приятно, что я могу написать Вам письмо, могу поблагодарить за Ваше внимание, за то, что Вы помните меня, за те книги, которые Вы передали, и фотографию батюшки Глеба.
Я часто вспоминаю его и благодарю судьбу, что она позволила мне соприкоснуться с этим замечательным, удивительной души человеком. Бумага не в силах передать все то, что я испытываю к Батюшке, чувства, как и истина всегда очень трудно выражаются на листах, да и, признаться, в словах тоже. Невыразимость — одно из их свойств.
Любовь, человечность, теплоту и тот неугасимый свет, которые Батюшка принес однажды во мрак и мертвую тишину могильного склепа, преобразили его в тишину цветущего сада. Нет, не в тишину — в мелодию, песню. То зернышко, крохотное горчичное зернышко, посеянное им в мою душу, душу Гриши, выросло в великолепное раскидистое дерево, каждый листик которого наполнен любовью, музыкой, танцем.
Меня увезли, не стали убивать, и поместили в самое сердце Урала. Уже здесь, прочтя его книгу, смотря на фотографию, мне вдруг показалось, что несмотря на множество прекрасных бесед и часов, проведенных рядом с ним, между нами осталось что-то недосказанное, что-то очень важное. Я лихорадочно думал, что же? Что? И внезапно понял — я не сказал самого главного. Я не сказал ему: “Прости”.
В моей жизни, и я убежден, и в Вашей, отец Глеб был восьмым соцветием радуги, без которого она теряет прелесть своего прозревания. Вопреки традициям, я не стану желать Батюшке Царства Небесного — Оно просто создано для таких, как он, иначе и не может быть. Я пожелаю лишь одного, чтобы те зерна истины, которые он с такой преданностью и любовью сеял в почву людских сердец, прорастая, сделали всю землю зеленой.
Я кланяюсь Вам и целую Ваши нежные руки!
Я желаю и молю Бога, чтобы Ваша жизнь всегда была праздником, когда каждый приходящий день не просто промежуток, скованный двумя долгими ночами, а когда одну маленькую звездную ночь обрамляют два замечательных, божественных дня.
Спасибо Вам за все! Спасибо за то, что Вы есть!
До свидания, Лидия Владимировна.
Дай Бог Вам здоровья, счастья и долголетия!
Дмитрий Пикалов.
26 августа 1997 года.
P.S. Зная, что Батюшка давал Вам читать мои стихотворения, позвольте же и дальше знакомить Вам с осколками моего творчества.
* * *
Скажи, Метель, кого ты любишь?
Кому ковер пушистый стелешь?
То снежной ласкою погубишь,
То вьюжной плеткой отметелишь.
То песней юности пропетой
В душе тоскливо заиграешь,
То пропоешь печальной флейтой,
То робкой скрипкой зарыдаешь.
Залезешь пьяному под шубу,
Поцеловав его украдкой,
Ты исказишь живые губы
Холодной зимней лихорадкой.
И этой ночью там, за дверью
Я ту, которую не знаю,
В руках, как птицу, отогрею
И, как ребенка приласкаю.
________
Здравствуйте, дорогая матушка Лидия!
Пишет Вам Андрей, тот заключенный, что переписывался с отцом Глебом.
Не могу выразить радость, переполняющую меня с получением Вашего письма! Поклон Вам земной за Ваше внимание, за Вашу любовь!
Я, признаться, хотел Вам написать, узнав об уходе отца Глеба (мне написал об этом Сергей Хализев, помощник отца Глеба), ноя не знал, куда писать. Спасибо за то, что рассказали о последних земных днях отца Глеба. Он написал мне всего три письма, но эти три письма сыграли решающую роль в моей жизни, поддержали мою веру, надежду, в момент глубокого уныния и отчаяния. Отца Глеба и Сергея Хализева я считаю людьми, которым я обязан жизнью духовной, духовным рождением.
Не только меня одного коснулась благодать, дарованная Господом через отца Глеба. Многие верующие знают его, молились за него накануне операции и после нее, как он просил, и сейчас молятся за упокой его души. Ведь письма его, приходящие на мое имя, были адресованы всем верующим колонии. Даже начинались два последних письма словами: “Здравствуй, Андрей и братья Бакальского лагеря”.
Каждый день, вечером, молюсь я за упокой души отца Глеба. Думал, освобожусь, — сразу же поеду к нему и к Сергею, ведь я сидел не на Бутырке, ни разу не видел их, а ведь они дали мне то, чего даже родители дать не сумели.
Зерно, брошенное в промерзшую землю тюрем и лагерей отцом Глебом и его единомышленниками, уже дало ростки, верю, — взойдет древо и плод будет обилен, этот плод уже есть.
Наш лагерь, может быть, в силу своей географической отдаленности, не посещается священниками, катехизаторами, нет у нас пока еще и молитвенной комнаты. Но есть вера, пропала пустота и безнадежность в глазах многих заключенных, — это заслуга отца Глеба, плоды дела, начатого им.
Сергей присылает мне книги духовные, богословские, теперь уже даже библиотека собралась из 25–30 книг, для верующих. Любой может ею воспользоваться.
У меня есть мечта, я писал о ней отцу Глебу, и он поверил мне, одобрил мое решение. Я хочу продолжить его дело, сейчас готовлюсь к поступлению в Свято-Тихоновский Богословский институт на катехизаторский факультет, как советовал мне отец Глеб.
Вера моя еще очень слаба, знания на очень низком уровне (грамотность никуда не годится, а ведь нужно сдавать сочинение), а главное: греха на мне много, очень много, а я ведь хотя и крещеный, ни разу в жизни не причащался, не исповедовался. Но я все равно сделаю все, что могу, чтобы достичь намеченного рубежа. И даже если не смогу сделать этого, жизнь моя навсегда отдана Богу, людям, Церкви.
Только, матушка, не подумайте, что это мое решение крайность или юношеская форма самовыражения. Очень много предстоит мне сделать, прежде чем только сделать первый шаг по этому бесконечному пути, но я уже встаю на ноги, держась за руку отца Глеба и Сергея и Церкви Православной, связь живую с которой я ощущаю благодаря им.
Матушка, конечно, это нескромно, но я напишу несколько строк о себе, быть может, Вам будет интересно просто немного знать об одном из тех, кому отец Глеб дал жизнь.
Мне 25 лет, у меня дома жена и сын 3-х лет, мама, живу я в Москве, осужден к 5 годам лишения свободы за рэкет. Отбыл уже год срока.
Сейчас думаю, что двух с половиной лет мне не хватит для подготовки, да и время не тороплю, к тому же с радостью вижу, что многим здесь могу помочь.
Не смею претендовать на переписку с Вами, у Вас, наверное, и минуты нет свободной, но очень рад бы был получать письма от Вас, при условии, что они не будут Вам в тягость, не будут отнимать Ваше время и силы.
Матушка, если решитесь писать, называйте меня “на ты”.
Жаль, что не могу пока ничего сделать для Вас, но буду молиться о Вас, о Ваших детях. Пожалуйста, поздравьте от меня и от верующих Бакальского лагеря о. Иоанна с посвящением в иереи. Да поможет ему Господь в успешном продолжении работы, начатой отцом Глебом. Я обязательно напишу письмо отцу Иоанну. Еще раз спасибо Вам, матушка, за письмо.
Мой поклон Вашим детям и духовным детям отца Глеба.
Всего Вам доброго! Терпения Вам, Веры, Надежды, Любви!
Храни Вас Господь!
Андрей
________
1 ноября была годовщина смерти батюшки Глеба. Очень быстро, стремительно быстро летит время, вымывая из памяти многие даты, события, судьбы. И очень важно, чтобы в ней навсегда жили те, кто вносил свечи любви и добра в наш дом, в нашу жизнь. Кто зажигал свет и разгонял мрак. Грустно, что я не смог быть с вами в этот день, я желаю вам всем, да и себе самому, чтобы жизнь прошла так, чтобы и в годовщину нашей смерти были и помнили нас те, кому мы дарили свою любовь, свое тепло, свою жизнь.
________
Здравствуйте, дорогой отец Глеб!
Сегодня очень радостный для меня день, я получил долгожданное ваше письмо. Спасибо вам за поздравления. Когда я читал ваше письмо, мне казалось, что я говорю с вами, вижу вас, это говорит о том, что письмо ваше наполнено искренней любовью. Невозможно описать, что такое любовь здесь. Она делает чудеса, настоящие чудеса. Среди уныния и отчаяния, безверия и тоски, злобы и отъединения она чудо уже сама по себе. Я очень ждал вашего письма и, по правде говоря, уныние начало являться во мне, как плод маловерия. Но вера моя вновь укрепилась, когда мне отдали ваше письмо. Спасибо. Нас очень опечалила ваша болезнь, и мы обязательно будем молиться за вас, о вашем выздоровлении. За других я поручиться не имею права, но сам я буду молиться каждый день, обещаю. Буду молиться усердно. Господь, Пресвятая Дева и святой Пантелеймон услышат меня и донесут до Всевышнего мои молитвы. Только не падайте духом. Я рядом с вами и готов принять вашу боль на себя.
________
Здравствуйте, дорогая матушка Лидия!
Наконец-то пишу Вам это письмо, точнее, ответ. От Вас я получил уже два письма, а ответить все никак не могу. Когда получил Ваше первое письмо, где Вы сообщаете о звонке Димы, в то время я заканчивал выполнять задания по учебе. Думал, вот закончу уроки и напишу Вам. Но, как говорят: люди предполагают, а Бог располагает. Все мои планы нарушились. В итоге я попал в больницу, где и нахожусь до сих пор. Это стационар в мед. сан. части, та же больница, только в зоне. У меня снова обострение нейродермита. И в этот раз в более тяжелой форме. Во-время стали лечить, кололи витамины, алоэ, еще какие-то уколы, таблетки, переливание крови. Сначала подумали, что это начался повторный процесс и для профилактики прокололи курс горячих уколов “хлористые”. Но, слава Богу, никакого вторичного процесса, все обошлось. В общем, мне сейчас получше. Хотя кое-какие лекарства все же нужны. С ними дело быстрее пошло бы…
А сейчас вот уже и письма пишу. Перед этим написал в Ховрино о. Георгию. Рассказал о нашей с Вами переписке, нашем знакомстве. Конечно же, и про отца Глеба написал. Рассказал немного о том, как о. Глеб нянчился с нами на “шестом”…
Как Вы думаете и считаете, матушка Лидия, наверно было бы неплохо, если бы была издана книга или сборник, в общем такое, чтобы там были наши воспоминания, воспоминания смертников о духовном отце шестого коридора? А то ведь до обидного мало известно о деятельности о. Глеба именно на “шестом” коридоре. Мало кому известно, сколько всего хорошего сделал о. Глеб для нас, “смертников”, сколько душ спас. Вы понимаете, о каком спасении я говорю.
Но вернусь к своей мысли. Думаю, будет не только интересно, но и полезно для кого-то узнать, как там все происходило, на “шестом” коридоре. Ведь это специфика. Мы же жили там своим замкнутым миром. И наша жизнь протекала там совсем иным руслом, нежели чем во всей остальной Бутырке. В своих “Записках…” о. Глеб очень точно описал атмосферу Бутырки и “шестого”. Довольно точно подметил и охарактеризовал и осужденных, и контролеров-надзирателей. Но я бы хотел еще, чтобы узнали побольше о самом авторе, о его деятельности именно на “шестом”, мало доступном для многих коридоре. И об этом могли бы написать, вспомнить бывшие смертники шестого коридора, кто лично знал о. Глеба. Ведь у каждого, кто с ним общался, остался свой о. Глеб. Это могло быть памятью нашему дорогому и любимому батюшке, который стал для всех нас родным отцом в полном смысле этого слова, от благодарных и непутевых его смертников шестого коридора.
Пусть узнают о том, сколько сил и здоровья затратил о. Глеб, восстанавливая в бывшем храме (в Бутырке) молельную комнату. Сколько трудов и сил приложил к тому, чтобы нас, “смертников”, стали выводить с “шестого” коридора, чтобы совершить обряд Святого Крещения в той самой восстановленной им молельной комнате. Это было что-то уникальное, впервые за все существование “шестого” коридора оттуда выпустили “смертника”. Конечно же, выпускали, но только в двух случаях: на исполнение приговора или если заменили на срок. А тут для совершения обряда Святого Крещения в молельной комнате. По такому случаю народу там собралось уйма (имею в виду из числа администрации). Кто-то из любопытства (ведь не каждый сотрудник тюрьмы мог попасть на “шестой”, да и вообще увидеть живого “смертника”), другие же выполняли роль охраны. Но ни я, ни Дима, ни тем более о. Глеб не обращали внимания на всю эту сутолоку. Мы делали свое дело, и каждый из нас троих понимал всю важность и даже торжественность происходящего. Совершалось великое Таинство. Будь отпущено о. Глебу несколько больше времени, он восстановил бы и храм в Бутырке. А без него все запустили, в молельной комнате обвалилась крыша. Разве многие об этом знают? Увы…
Только мы знаем, как о. Глеб обходил каждую камеру, где сидели смертники. Никого не обходил своим вниманием. Для каждого находил нужное слово. Если он появлялся на “шестом”, то мы точно знали, что это ради нас находится здесь о. Глеб. Никогда не подал даже вида, что ему некогда. А ведь у него были еще вся тюрьма, и женский корпус, который в то время находился на территории Бутырки. Где бы он ни появлялся, все были ему рады. Его все уважали, и з/к и администрация.
Когда о. Глеб говорил: “мои дорогие смертники”, это были не просто слова. Мы это чувствовали всеми фибрами своей души, что это действительно так. Мы чувствовали сердцем и душой, что мы дороги о. Глебу так, как бывают дороги родные и любимые дети.
С самого рождения я не знал, что значит отцовская любовь. Ну, мама меня, конечно же, любила, к тому же я был еще и самый младший в семье. Но что такое любовь отца, не знал. И сколько ни пытался, не мог понять этого. И вот уже в 30 лет, в этом возрасте, когда уже не только не умеешь, но и забыл о том, о чем мечтал в детстве, вдруг встречаешь Человека, который сделал невозможное. Поверьте, я был просто потрясен. Этот человек вернул мне почти забытую мечту моего детства. Более того, он воплотил ее в реальность. Я это почувствовал сердцем и душой. Я понял и узнал, что такое любовь отца. От переполнявших меня чувств я ничего не мог говорить. Я только мог плакать. Такое не передашь словами…
Я писал Вам, как мы чаевничали вчетвером? Кому расскажи, вряд ли поверят, что в камере смертников (при открытых дверях и без охраны) сидели за “столом”, который скатали из матраца, пили чай и о чем-то оживленно беседовали — два смертника (в своих полосатых робах), один священник и начальник Бутырской тюрьмы. Время пролетело просто незаметно. Отец Глеб и Геннадий Николаевич пришли к нам на час, а ушли через три…
А вот что и как можно сказать про такой случай? Как-то раз о. Глеб принес нам гостинец, что-то завернутое в бумаге. Разворачиваем… а там первая черешня. Я больше чем уверен, он сам ее даже не попробовал, а принес нам, здоровым мужикам, “смертникам”. Мы просто онемели, ну что мы могли сказать. Такое отношение дорогого стоит, оно просто бесценно. Вот чем мы заслужили такое внимание и отношение к себе?! Ведь мы же грешники среди грешников. Изгои, убийцы. А вот такое отношение к нам…
А было и такое. Придет к нам уставший, набегается по всей Бутырке, отдыхал с нами. Возьмет, приобнимет нас за плечи, усадит нас на нары, и сам между нами сядет. Потом приклонит наши головы к своей, закроет глаза и молчит. О чем-то думает и, наверно, молится за кого-то. Сидит тихо, только руки его выдают волнение. Они слегка подрагивают и гладят нас по голове. Это, это просто не объяснить словами. И как тут удержишься от слез…
Да сколько таких (или подобных) случаев было. Вспоминаю о том, когда о. Глеб пришел к нам 24.06.94. Тогда нас несколько человек Указом Президента уже помиловали. ИМН1 заменили на пожизненное заключение. Вот я сейчас смотрю на Новый Завет, который подарил мне о. Глеб и где он сделал памятную запись, на молитвенную память. Это как раз и было 24.06.94. Тот день, когда я последний раз (в этой жизни) видел о. Глеба живым.
Отец Глеб пришел проводить нас (мы через несколько дней уезжали в Вологду), а заодно и попрощаться. Признаюсь, мы тогда не поняли, какое это прощание. Посчитали, что это из-за нашего скорого отъезда, этапа. К этому мы отнесли наше прощание. Дети, наверное, всегда немного эгоистичны по отношению к своим родителям. Ну хотя бы в том же оказании внимания своим родителям. Вот так же и мы, по возрасту далеко не дети, однако оказались не менее эгоистичными. Из-за своего “эго” мы даже не почувствовали и не догадались о том, что Батюшка прощался до будущей встречи в другой жизни. Только гораздо позже я понял, как нелегко далось ему это прощание.
Видя нашу неподготовленность к принятию такой вести, жалел нас о. Глеб, ни одним словом, ни даже не намекнул ни о чем, что могло бы нас расстроить. Потому что он любил нас и заботился о нас. И уже находясь здесь, на “пятаке”, я понял то прощание так: “придет время и будешь плакать”. Так оно и случилось.
Тяжелым и нелегким испытанием для меня стал тот день, когда я получил письмо Сережи Х. с некрологом о. Глеба. Вы знаете, я сначала никак не мог понять и осознать того, что читаю. Мозг отказывался что-либо понимать. Потом все это вылилось в слезы. Стыдно признаваться в этом, но я оплакивал еще и себя, жалел себя и все время повторял: “Ну почему, почему это должно было случиться именно со мной? И почему именно после того, как я только-только нашел самого дорогого мне человека, которого потерял, когда мне не было еще и года?! Почему?!”.
…Право слово, мне стоило все же попасть на “шестой”, хотя бы только из-за того, чтобы встретить о. Глеба. С его появлением на “шестом” там все сразу изменилось, и, конечно же, в лучшую сторону. Не было такого человека на Бутырке, кто бы не знал о. Глеба. Его все уважали, и з/к и администрация. Для всех он стал: наш дорогой и любимый Батюшка.
Для меня же лично о. Глеб стал еще и тем, кто нужен был мне и кого я так долго искал все свои детские годы. По воле Божией в лице о. Глеба я нашел не только духовника, но и отца.
Андрей
________
Дня не проходит, чтобы мы не вспоминали про батюшку Глеба. Он такое положение занял в жизни каждого из нас, что не передать словами. С каким всегда нетерпением мы ожидали батюшкиного прихода на коридор, ибо он приносил с собой дыхание жизни — жизни вечной. Батюшка мог “растопить” любое сердце, и получалось это у него как-то легко и непринужденно, ибо ему было даровано свыше подлинное видение человека, которое идет не от ума, а от сердца.
Пишу, а слезы радости и умиления вот-вот готовы скатиться по щекам. Вы представляете, батюшка не боялся (!) заходить (не каждый на такое решится) к смертникам, а все потому, что он шел к нам, как к своим детям, которых не сегодня-завтра ожидала смерть. Он доброй шуткой и уместным юмором мог моментально разрядить атмосферу гнетущей напряженности, царившей на коридоре. Его лучистая улыбка была просто обезоруживающей!
До какой же степени я благодарен Богу за то, что Он даровал мне на первых шажках к Нему такого духовного наставника и водителя, как батюшка Глеб! Слава Богу за все!
________
Мысли теснятся в голове, переплетаясь с добрыми воспоминаниями, так что я даже и не знаю, за какую именно ухватиться, ибо каждая заслуживает внимания.
Когда в 1993 г. батюшка Глеб зашел к нам в камеру и остался, чтобы побеседовать с нами, я сел на нары напротив батюшки и хлопал глазами от удивления и непостижимости происходящего. Увидев мое ошеломленное состояние, батюшка Глеб рассмеялся и веселым голосом сказал мне: “Ты чего там уселся, а ну-ка иди сюда, садись рядышком со мной!”. Я так и сделал, а батюшка обнял меня рукой, прижал к себе и полилась наша непринужденная беседа. От батюшки пахло домом, ладаном, воском и еще чем-то таким успокаивающим и хорошим. Поочередно расспрашивая нас, кто мы и откуда, батюшка Глеб на мой ответ воскликнул: «Ба, так мы “земляки”! Бывал я у вас в Оренбурге, бывал, как там сейчас?». И стал расспрашивать про мой родной город и про меня.
Александр
________
Помню, как о. Глеб вошел к нам в камеру. Он пришел к Диме Пикалову. Может, о. Глеб рассказывал вам о нем и Киме, с которым Дима был вместе в камере. Кима помиловали, заменив на пожизненное заключение, и его перевели в другую камеру, а я заехал вместо него. Это тот Ким, о котором о. Глеб вспоминает в книге “Остановитесь на путях ваших”, что после исповеди, когда он читал “Верую”, его лицо сияло. А Дима — это молодой поэт, по молитвам о. Глеба его помиловали и заменили на 15 лет. Когда батюшка зашел, он благословил Диму, и я подошел вслед за ним. О. Глеб посмотрел на меня и говорит с улыбкой: “А это кто у нас?”. Я немного рассказал о себе. Он был с Сережей. Стали разговаривать, все мы сидели на шконках (бетонных лежаках). Моя душа трепетала, что рядом священник.
Вернулся я к Богу, когда попал уже после приговора на смертный коридор. И вот произошла Божия милость ко мне грешному, и о. Глеб сейчас сидит напротив меня. Душа трепетала во мне, и шквал моей греховной жизни вылился в рыдание. Я зарыдал. Батюшка подсел ко мне сразу, и я, обливаясь слезами, стал ему исповедоваться. Когда я успокоился, о. Глеб сказал мне: “Если имеешь желание покреститься, готовься, через пару дней я приду и тебя покрещу”. Я только сказал: “О. Глеб, я крещеный в Православной вере”. Батюшка посмотрел на меня строго и потом с любовью сказал: “За такие грехи раньше исключали из Церкви, но у нас времени нету, в любое время могут приговор привести в исполнение”. И принял мои грехи, прочитав надо мною разрешительную молитву.
О. Глеб не сказал: “У тебя времени нету”, а “у нас”. Он не отделял себя от меня, от нас, заключенных. Он брал своими духовными руками каждую падшую грешную душу, не гнушаясь никакими человеческими грехами, содеянными грешным человеком. А вырывал ее из власти тьмы и своим прикосновением освящал ее и выводил на Божий Свет силою, данною ему Господом. О. Глеб был трезв умом и тверд на пути к Господу. Батюшка не стал успокаивать меня, но смотрел на жизнь реально. Не обещал мне хорошее будущее или что у меня все будет хорошо. “У нас времени нету, в любое время могут приговор привести в исполнение”. Он меня примирял со смертью. О. Глеб видел меня насквозь, видел мою душу. Видел в ней отчаяние и сказал: «Клади поклоны утром с молитвой “Боже, очисти меня грешного” 12 раз и занимайся гимнастикой, чтобы отчаяние прошло». И для души и для тела дал.
Потом мы молились около нашего иконостаса, и я вслух за ним произносил “Символ веры”. О. Глеб присел от усталости, а я сидел у его ног. Боже, какое это было счастье сидеть в ногах у святого человека, у праведной души. О. Глеб весь сиял и вокруг него был лучезарный свет, пожирающий всю тьму вокруг. Это не передать на бумаге. Я, окаянный, удостоился этого видения.
Он радовался, и эта радость была на его лице непересказуемая. О. Глеб радовался за мою душу, что еще одну душу падшую спас, вырвал из власти тьмы и направил на пути Господни. Дальше у меня в жизни были и непересказуемая сердечная радость, и борьба со страшной тьмой. Но живительный источник, который влил в меня батюшка, поддерживал меня в радостях и в бедах.
Тогда у ног о. Глеба моя душа первый раз в жизни наполнилась непересказуемой радостью, обновилась, сбросив ветхую греховную тяжесть с помощью батюшки.
О. Глеб ушел, обещав через пару дней прийти и причастить нас Святых Тайн. Ум от произошедшего радостного события не мог работать, и что батюшка обещал прийти. Выйдя из меня, моя греховность не давала мне еще покоя. Но Господь, по молитвам святым о. Глеба, не попустил той страшной тьме меня не допустить к Причастию.
Настала пятница, раннее утро. Как уже заведено у заключенного человека, когда проснется, попить крепкого чайку, закурить. Я проснулся и хотел пойти заварить чай, но Господь толкал меня на молитву. Встав на молитву, положив поклоны и помолившись, я опять хотел поставить чай, но вспомнил про зарядку. И когда сделал зарядку, открывается окошко в двери и на нас смотрит улыбающееся лицо батюшки нашего и спрашивает: “Кушали? Пили?”. Мы говорим: “Нет”. И тогда он просит офицера открыть дверь, чтобы нас причастить. У батюшки такая была сила духа, что и охрана не могла устоять перед ним, не послушать. Когда он зашел, то сказал офицеру, что останется у нас на 1 час, и офицер только сказал: “Хорошо, о. Глеб” и закрыл дверь. И мы остались втроем, одни, без охраны. С годами я сейчас понимаю, какая была дана батюшке от Господа сила. Мало кто может сказать из заключенных, а кто-то и не поверит, что так просто вольного человека оставили в камере с заключенными одного. Ведь батюшка не давал взятки охране, чтобы пропустили его в камеру. Но кому рассказать еще и то, что он находился в камере смертников один. С людьми, которых общество отвергло, которые приговорены к высшей мере и ожидают со дня на день смерти. Охрана не боялась оставить его одного с нами. Но это охрана, она там, за дверью. Не побоялся сам батюшка остаться с нами, он видел в нас людей, жаждущих спастись в Господе. И смело шел к нам, зная и веруя, что с ним Господь и Он ведет его, посылает спасать гибнущие души.
Оставшись одни, мы молились, я еще исповедовался, рассказав то, что забыл в первой исповеди. И о. Глеб причастил нас Святых Тайн, полностью очистив меня от предыдущих грехов. Как он мне сказал: “Господь простил тебе прежние грехи, знай это и веруй”.
О. Глеб, находясь в больнице, сильно больной, не имея почти желудка из-за рака, мчался на скорой помощи, предоставленной ему больницей, чтобы спасти меня, больного душой. Воистину он был врачом больных душ. И ничто не могло его остановить. Он как врач добросовестно сам искал больных. Пришел в тюрьму, где больных тысячи, и все нуждаются в его помощи. И даже мир склонялся перед ним и предоставлял свои услуги, будь то скорая помощь, будь то фрукты, купленные им возле метро, чтобы через них принести в камеру тепло свое и память на долгие, долгие годы. Я и Дима были последними на смертном коридоре, кого исповедовал и причастил о. Глеб.
Через пару недель батюшка пришел опять к нам на коридор и уже через окошко в двери передал нам и другим в камерах фрукты и овощи. Он спешил, сказал “не унывайте и молитесь” и ушел. Как эти фрукты отдавали теплом души его. Я не удержался, заплакал и расцеловал их.
В конце 1994 года пришел о. Николай Ведерников и Сережа и сообщил, что о. Глеба не стало. Осиротели здесь, на земле, мы, но верим, что приобрели святого угодника и молитвенника на Небесах у Престола Господнего, за нас грешных. Всегда помню его. Считаю его своим первым духовным отцом и каждый день вспоминаю о. Глеба в своих грешных молитвах к Господу. Своим родителям послал я фотографию о. Глеба и выписки из жизни его.
1ИМН — исключительная мера наказания, то есть смертная казнь. — Ред.
