Здравствуйте, уважаемый Филипп Филиппович!
Пишу Вам как петербургский студент московскому, раз уж других пересечений между нами не наблюдается: Вы – естественник, я – гуманитарий, Вы – литературный персонаж, я – обыкновенный человек, Вы – образчик высокой морали и культуры, я – что-то совсем другое…
В столице теперь практически все увлечены переписками: поодиночке и стаями граждане рассылают открытые письма то Патриарху, то Президенту и даже решительные литераторы стремятся найти в эпистолярном слове близость с давно истлевшим тираном, выступая при этом, отчего-то, от имени других людей. И каждый себя очень жалеет. Эта жалость, помноженная на эгоистическое равнодушие к заботам и чувствам ближнего – отличительная особенность нашего времени. Нувориши вместе с людьми «новой» культуры непрерывно пугают нас и себя неотвратимыми террорами, но именно эгоистичная жалость совершенно парализует нервную систему этого общества.
Вам, профессор, наверное, любопытно будет узнать, что разруха не покидает голов через простое исправление клозетов. Работа сточных труб, наряду с паровым отоплением, у нас вполне налажена, и даже забытое слово «афедрон» чуть было не возвратилось в обиход, да только разрухи в умах не убавилось. Они все также одержимы стремлением «взять и поделить».
Всесокрушительные певуны, вызывавшие в Вас справедливое раздражение, тоже не исчезли, а напротив, перенесли активность из обжитых ими культурных домов под своды храмов. Хамоватая наглость их теперь настолько возбуждает публику, что, случись Вам, уважаемый Филипп Филиппович, навестить первопрестольную, Вы бы вновь услышали упреки в адрес своего «клерикального происхождения», возможно даже с издевкой, а не просто с завистливой ненавистью, как прежде.
Господство «пролетарских доктрин» закончилось, всякий думает, что придется, а вот уважение к созидательному труду отчего-то никак не воскресает. Повседневность, как раньше, определяется сторонниками двух «естественных партий»: людьми, исповедующими принцип, что «документ — самая важная вещь на свете», и теми, кто уверен, что «учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту». Проблемы, возникающие от этих противостояний, все также скрываются от взора обывателя за малопонятными новыми словами и размытыми обещаниями.
Красные кэпи городовых обратно сменили на бляхи, смотрим, что из этого выйдет. На улицах все же весьма спокойно, а в некоторых домах парадные даже используются по своему хозяйственному назначению. Вот только калош, уважаемый Филипп Филиппович, теперь никто не носит и это, конечно, большой недостаток наших дней. Одно время машинисточки, которые теперь управляются все больше с электрическими машинами, вздумали надевать совсем резиновую обувь, да только лишь по причине общей дороговизны, усугубляемой низким качеством фильдеперса, а вовсе не из любви к аккуратности.
Чтение текстов сомнительной достоверности и низкого стиля распространено повсеместно. Благодаря прогрессу, граждане предаются этому занятию почти непрерывно: за едой, на работе, по дороге, в кругу семьи… Некоторые даже ухитряются совмещать эту практику с делами сугубо интимными или же чередуют их безо всякого стеснения и задержки. В весе при этом никто не теряет, но многие начинают беспричинно грустить и маяться. Странно бывает наблюдать, как солидные господа, поначитавшись всякой ерунды, принимаются смотреть на себя глазами, полными сочувственной влаги, словно на иностранного оборванца. И каждый почитает своим долгом написать обратно что-нибудь сомнительное и бестактное в надежде, что его тоже будут читать, предаваясь жалости и умилению.
Большой, отремонтированный весьма недурно, исправно работает все с тем же репертуаром. Увы, приехать ко второму акту на оперу теперь себе могут позволить немногие по вине всеобщего незнания классических сюжетов и мелодий. К тому же, говорят, скандальные афронты встречаются и в самих постановках Grand Théâtre, однако без моветона, усугубленного элементарным невежеством, сегодня не обходится ни одно сколько-нибудь заметное дело.
Вор с медной мордой, да Шариков остаются главными жупелами людей рассуждающих и неравнодушных. Ссылками на воровское всемогущество опошляется для них день сегодняшний, тревожными прогнозами зверских бунтов обессмысливается день завтрашний. При том, вся Москва единодушно, от верха до низа, от мала до велика увлечена игрой в омоложение. Оно, конечно, не дает теперь таких удивительных результатов, как при Ваших стараниях, но все же гарантирует своим жрецам приличные доходы и нужные протекции.
Простецы по прежнему верят всякой сплетне и ждут в скором времени столкновения Земли с небесной осью, постоянно угадывая даты. И даже образованные люди – женщины, а равно мужчины – увлечены магическими кунштюками и без стыда в том признаются, как будто подобные симпатии свидетельствуют о широте и смелости взглядов, а вовсе не об ограниченности или дикарстве. И та же великая сушь душевная встречается в провожающем взгляде ближнего, и нет от нее избавления или лекарства.
Говорить об улучшении человеческой породы теперь стало вовсе небезопасно – всякий уверен, что хорош и так и что в своем естественном виде достоин уважения и всяческих даров земных. Стоит лишь дарам запоздать, в том сразу клянут нерасторопность государственных служб и родные просторы в придачу. Чиновники не отстают от общих привычек и как-то все больше стараются управлять процессами и людьми идеальными и умозрительными, нежели опекать человека, с которым делят воду и воздух.
На Оксфорд с Лондоном как места сосредоточения высокой науки внимания обращают мало. Напротив, по русской привычке, решили выстроить и Оксфорд, и Сорбонну, и Линц в одних стенах у себя под боком, на манер Немецкой слободы или Китай-города. Получится ли прожект, пока судить рано, но вокруг этих оптимистичных планирований все же начали собираться молодые люди, нацеленные более на расторопную деловитость, чем на разговоры.
Вот только бы уберег нас кто-нибудь от новых экспериментов и поисков абсолютной справедливости и счастья! Иначе, боюсь, не избежать большой беды. Последнее время, уважаемый Филипп Филиппович, мне все больше кажется, что Россия переживала свое акме где-то там, во времена обретения Вами научных интересов и поисков. Кондовая и братолюбивая, с дерзновенной наукой и всеобщим согласием, как надлежит себя вести, а как и вовсе не следует, с горячими закусками в Славянском Базаре и Богом в сердцах, почитающая труд и законом милосердно карающая по первому разу кощунство. Россия, в которую порой очень хочется вернуться, но которую, видимо, предстоит искать и выпрашивать для себя заново еще очень долго, укрощая теперь уже свою собачью натуру.
Читайте также:
