Зимнее небо Петербурга крошило надо мной снег. Я шла к своему вагону не торопясь, до отправления поезда еще было время, и я мысленно прощалась с городом.
«Когда я еще здесь буду?! Наверное, не скоро…»
Я прошла мимо пьяных товарищей, они долго не могли разойтись со мной на перроне. В спину понеслось что-то похабное.
Недовольные проводники проверяли билеты, пассажиры торопились в теплый вагон. Старый поезд пыхтел на рельсах, и у меня опять возникло щемящее чувство чего-то уходящего.
Я тоже зашла в вагон. Пахло пылью, старыми матрасами. От «самовара» шел горячий пар.
Мое место было в самом конце вагона, перед туалетом, да еще верхнее боковое. Я не привередливая. Ведь все равно не сомкнуть глаз, если одолевают мысли.
Я люблю ехать и смотреть, как мимо проносятся и остаются неузнанными деревеньки и целые города. А ведь в каждом окошке – своя семья, своя судьба…
Почти все уже уселись и разложили нехитрый дорожный провиант. Наконец, на последней минуте, зашел и мой сосед. Это был тот самый «похабный».
Он сразу попытался залезть на мою верхнюю, чуть не упал…
– Молодой человек, ваша – нижняя.
– А мне всё равно, – сказал он с ударением на ё.
– А падать мягче с нижней будет, – я улыбнулась.
– Ой, какие мы заботливые…
Но я видела, что моя дружелюбная интонация сработала.
– Ты посмотри на меня – я полон сил. Как ты думаешь, сколько мне лет?
Я впервые посмотрела на собеседника. К моему удивлению, это был молодой человек лет тридцати, с тремя золотыми зубами и перстнем на безымянном пальце.
«Он сидел», – сразу пронеслось у меня в голове. Да и атрибутика соответствующая: темная кепочка, на мобильном телефоне – картинка Божьей Матери… Для подтверждения своей догадки я пристально посмотрела на его руки. Должна быть еще татуировка. Ее не было.
– Тебе тридцать два.
– Это я так постарел за две недели?! Мне тридцать лет!
– Что же это тебя так состарило?
– Да с женой развелся.
– А чего грустный тогда? – Мне казалось, что все мужчины при разводе радуются, а грустят только женщины.
– Да я любил ее сильно.
– Если любил, почему не простил?
– Да я прощал, много прощал. А вот теперь не смог. Друга из-за нее оправил… Тебя как зовут?
– Аля.
– Вадим.
Мы пожали друг другу руки.
Лично для меня рукопожатие очень важно. По нему я опознаю человека. В рукопожатии внешние манеры и «начинка» человека складываются в одно ощущение, обмануться невозможно.
Руки Вадима на мое удивление оказались чистыми, сухими. Но силы он своей не рассчитал – видимо, не каждый раз приходилось ручкаться с девушками, поэтому и сжал руку достаточно крепко. Рукопожатие мне понравилось, и я решила слушать Вадима дальше.
Я не просто поверила ему. Я вообще всегда услышанному верю наполовину, а то и меньше. Но тут я увидела в пьяных глазах этого парня что-то похожее на горечь. Мне стало его жаль. Понятно, что жена ему изменила.
– Ну и простил бы. Если хочешь сохранить любовь – прощай.
– Да мы уже расходились с ней. Я девчонок домой пригласил…
В этот момент я не сдержала невольно поползшей улыбки.
– Ты не подумай чего, это не… ну, это те, кого я уважал. Ну, я девочек отправил (хорош я был в их глазах). Ирку обнял, она вся в слезах, прощения просила. Ну, я и простил. Как я мог ее не простить? Простить-то простил, а в душе – нет.
– А если в душе не простил, зачем тогда?
– Не знаю. Просто не мог по-другому. Просто не мог.
– Ты определись уже, либо прощать всегда и терпеть самому, либо никогда не прощать.
Я хотела добавить: «и жить по-волчьи», но в последний момент удержалась.
– Вот так, тип-топ, легко, да? Вот так раз – простил, раз – не простил.
– Смотря чего ты в жизни добиваешься. Чего от нее хочешь. Выбираешь терпение – героизм, совесть чистая, но личного счастья не имеешь. Выбираешь личное счастье – совесть страдает, да и потом, в итоге, и нет этого счастья…
Мы посмотрели друг на друга. Я – убедиться, что он меня понимает, он, видимо, – удостовериться, кто перед ним сидит. Мы молча всматривались в вагонном полумраке друг в друга.
Его глаза, как глаза всех пьяных, были несчастны, но ему так хотелось верить в лучшее. Просто, по-детски, в счастье. В его глазах виднелась нерешительность.
Почему мужчины так часто ищут спасения в женщине? Почему они еще до сих пор верят, что они вот так, случайно, встретятся с Ней, и судьба сложится?
Случайностей не бывает! Как сказал кто-то, все случайное закономерно.
Мы еще помолчали.
Поезд набирал ход. Я видела, как за окном водили хороводы снежинки. Мы уже выехали из города, и неоновое ночное зарево осталось за нашими спинами, а навстречу летели темнота, неизвестность и холод.
Нам обоим было немного не по себе. Мы были сжаты этой неизвестностью, хотя каждый знал, где и с кем он будет завтра. Но это завтра. А сейчас мы были вдвоем наедине с целым миром. Наверное, каждый из нас был одинок, и мы искали друг друга. Ведь каждому человеку нужно чуточку тепла, понимания и любви… В лицо нам смотрела морозная январская ночь, и не хотелось оставаться наедине со своим одиночеством. Тусклый свет только обрисовывал границы нашего мира, а проходившие мимо пассажиры подчеркивали наше какое-то внутреннее родство.
– Ты веришь, что есть еще одна, другая жизнь?
– Да, конечно. А ты?
– Да… – Вадим над чем-то задумался.
Мне было видно, что он борется с алкоголем, который мешает ему сейчас что-то сообразить.
– Будешь пиво?
– Нет, спасибо.
– Нет, спасибо – передразнил меня Вадим. С тобой и разговаривать по-человечески разучишься!
– Со мной все так говорят.
– Что это, у тебя аура такая?
– Какая аура, что за глупости ты говоришь?! Я говорю на языке собеседника. На том языке, которым он мыслит.
– Ты мне все больше и больше нравишься… Вот ты тогда скажи мне, почему так несправедливо бывает… Ты для другого делаешь, делаешь, а он к тебе потом разворачивается… спиной… И ты в дураках оказываешься.
– А ты что, ждал, что тебе спасибо скажут?
– Да… – Вадим даже как-то растерялся.
– А что тебе с этого «спасибо»? Почет и уважение? Знаешь пословицу: «Правая рука не должна знать, что левая делает». Так и ты поступай. Сделал благо, и помалкивай в тряпочку. Что ты этим кичишься? Ну, молодец, что много дел хороших делаешь. Возьми с полки пирожок… Многие даже и оценить не смогут твой труд. Сам знаешь, иногда самое простое дело может именно для тебя быть сложным, по твоим личным причинам. А потом, я думаю, что ты не для «спасибо» делаешь. Ты делаешь добро для кого-то, потому, что так считаешь нужным. Так?
– Да. Так.
Вадим оперся на свое пиво и опять о чем-то крепко задумался. Так крепко, что заснул. Поезд качнуло… Все пиво оказалось на мне. Вадим проснулся. И первое, что он начал делать, – схватил мою простыню и бросился меня вытирать.
Не скрою, было не очень приятно ощутить на лице после холодного пива еще и несвежую вагонную простынь. Однако Вадим очень старался, и его сложно было остановить.
Поезд качало. Моего попутчика тоже.
Вадим взял пиво и выбросил его. Вот так спокойно взял и выбросил. Ему был интересен разговор.
Мне это понравилось. В этом поступке бравады было совсем немного.
– Ты не расстраивайся из-за развода. Смотри вперед. Прошлого все равно не воскресить. Отрывайся!
– Я и так отрываюсь…
– Не отрываешься. Отрываются, когда что-то закончилось и это празднуют. А ты пытаешься оторваться, но только в запой уходишь, потому что в сердце не пережил еще. Ты смотри, многие именно так и спиваются.
– Слушай, откуда ты все знаешь? Я первый раз вижу такого человека.
Я сначала хотела сказать, что мол, жизненный опыт и все такое, но потом опомнилась. Передо мной сидел мужчина старше меня на десять лет. Сидевший, разведенный, не сломавшийся… что я могла ему говорить? Что я знала?! Я говорила ему честно, как считала. Как жила сама.
– Вадим. Я только на словах умная такая. У нас разница с тобой в десять лет. Может, я в тридцать буду так же рассуждать, как и ты. Может, и не буду, конечно. Не относись к моим словам очень серьезно. Хотя я говорю тебе искренне. За слова свои ответить смогу.
– Допустим. А как сама-то борешься со своими проблемами?
– Да у меня их нет. Если возникают какие-то вопросы, непредвиденные обстоятельства, я просто решаю их и все. Мне это даже нравится. Я люблю жизнь.
– Ты говоришь, как восставшая из гроба, – кольнул меня Вадим.
– Да ну тебя, дурень. Просто когда живешь и делаешь все так, что мусора за собой не оставляешь… для других, как для себя. Вся жизнь – как песня. И можно закончить петь на любом слове.
– Громко говоришь.
– А я не боюсь, уходить от ответа не буду.
– Что, типа, за базар отвечаешь? – ухмыльнулся Вадим.
Мне эта ухмылка не понравилась.
– На такой базар отвечать не буду.
– Не будешь?
– Нет.
Я в упор посмотрела на него. Никакой агрессии у него не было. Просто это теперь он меня проверял.
– Вадим, у тебя много эмоций. Они мешают тебе концентрироваться. Я вижу перед собой умного мужчину. Только перестань жалеть себя. Перестань вспоминать старые обиды. Живи сегодняшним. Живи делом!
– Легко у тебя все так, тип-топ, складывается… А у меня – нет.
К нам постоянно подходила проводница. Она просила меня не мешать спать попутчику.
Причина моих бедствий ответила, что проводника попросили проконтролировать его сон. Встал вопрос с бельем. Моя простыть была вся в пиве, у него постели не было.
– Посмотри в билет, там оплачено белье или нет?
– У меня нет билета. Он у проводника.
Парня буквально посадили на поезд, не дав ему даже билета. В самый дешевый плацкарт, без белья. Проводнику доплатили за присмотр… да, круто!
– Что ты будешь делать в Москве?
– Налаживать связи.
Повисло молчание. Вадим не хотел об этом говорить.
– А ты что будешь в Москве делать?
– Я там живу.
– Да ладно! Ты на москвичку-то совсем не похожа…
– А ты что, много москвичек видел? Я вот в Москве очень мало москвичей вижу.
– Вообще не видел.
– Смотри – уникальный случай.
Вадим с улыбкой смотрел на меня.
Такой парень хороший… Умный, сильный, деятельный… да, изголодались московские девочки по мужикам нормальным, не изнеженным, не инфантильным…
А он словно читал мои мысли.
– Ты обалденная девушка. У тебя парень есть?
– Нет.
– Почему?
– Тебе ведь и так понятно, зачем спрашиваешь?
– Сама скажи.
– Пока я не встретила мужчину сильнее и умнее себя. Нравятся некоторые, но везде вижу что-то, что мне никак не подходит.
– В тебе очень много спорта.
– Да, я знаю. Но мне это не мешает. Сила не везде нужна. В некоторых случаях вообще бесполезна. Ты хоть пупок надорви, хоть в лепешку разбейся, а не заставишь другого тебя полюбить.
– Да, тяжело тебе парня найти будет, – Вадим улыбался.
– Ты мне вполне подходишь! – теперь улыбалась я.
– Алечка, милая… Нельзя мне сейчас любовь заводить. Дождись, я через две недели в Москву вернусь. Дождись меня. Я тебя полюбил уже.
– Ты же сам знаешь, что нет у тебя этих двух недель. Мне-то ладно, а себе зачем врешь?
– Алька…
Вадим схватил меня за руки и крепко сжал. Он не мог мне сказать, но я видела все в его глазах.
Понимание. Как дорого оно стоит, как редко возникает. Это даже не понимание, а какое-то сопереживание. Мы оба почувствовали его. Секунду были счастливы.
Мне стало горько. Мне было жаль этого прекрасного ростка, который должен замерзнуть, так и не развившись.
Мы молчали. И, опять, каждый думал о своем пройденном и предстоящем.
А впереди мела пурга.
– Я вообще раньше спортом занимался, потом наркотики. Ну, а потом так получилось, что в тюрьму сел.
– Сколько сидел?
– Не надо.
– Скажи тогда так: больше четырех или меньше?
– Вот ты… вопросы какие задаешь… И откуда ты все знаешь?
– Ничего я не знаю.
– Вышел, на работу устроился, с наркоты слез. Я сам с Кузбасса. У нас там работа только одна – шахта. Я шахтер. А теперь я в отпуске. У нас 48 дней отпуск. Половина – зимой, половина – летом. Вот еще сессию сдать надо…
– Сессию? Хорош врать!
– Правда, я учусь. Уже на четвертом курсе.
– И кем ты будешь?
– Менеджером-экономистом.
– Зачем тебе это надо?
– Я хочу всем доказать…
– Что доказать?
– Что такие как я могут…
– Ты никому ничего не докажешь, не трать силы! Люди как считали тебя наркоманом, так и будут считать, ну, или подозревать, что ты в любую минуту снова им окажешься. Доказывать что-то вообще бесполезно. Ты себя лучше можешь применить. Если только себя испытывать…
– Откуда знаешь?
– Я не знаю, я так думаю.
– Нет, ты не думаешь. Ты знаешь, ты уверена.
– Ты хочешь доказать, что ты, зэк, бывший наркоман, бросивший жену, можешь чего-то добиться в жизни? Что можешь пойти другой дорогой? Вадим, не стоит тратить силы! Ты ничего не докажешь никому. Да и институт не окончишь…
– Ты тоже в меня не веришь?
– Я в тебя верю, но учиться тебе не надо. И доказывать никому не надо. По большей степени, всем на тебя наплевать.
Пока я это ему говорила, я поняла, что ему просто нужна была любовь. Чтобы люди к нему лучше относились, чтобы не смотрели как на второй сорт. Он, может, всю жизнь людей именно об этом и просил, а не о благодарности. У меня сжалось сердце.
Мы опять молчали.
В нашей музыке была пауза, а колеса монотонно все стучали и стучали свою мелодию, кто-то храпел. Мы будто замерли, а жизнь шла. И поезд шел вперед, освещая одиноким прожектором бесконечные пространства.
– Ложись спать. Меня проводница с потрохами сожрет скоро. Не волнуйся, я тебя постерегу. У меня, как у Христа за пазухой.
Вадим послушно стал раздеваться и укладываться.
Три часа, которые он спал, я все время его укрывала, поддерживала сбоку, чтобы он не упал. Парень спал очень беспокойно. Никто не дарил ему покой даже во сне.
На ногах была наколота фраза. «Целуйте…». Молодец. Не побоялся написать.
Как же мне хотелось позаботиться о нем. Сделать что-то хорошее. Но я понимала, что дорожки наши пересеклись только, и разбежались. Будущего не было, и быть не могло.
…До Москвы оставалось чуть больше часа. Я его трясла, щипала, пела песни на ухо… Ничто не могло его разбудить. Тогда я пощекотала за ухом.
Улыбается, но спит…
Он долго просыпался, не мог найти что-то. Но меня он хорошо понял и запомнил. Вадим угощал меня чаем. За окнами по-прежнему была ночь. Многие еще спали.
– Чего в Питере делал?
– Да погулял немножко… Братва приняла меня… Вот сейчас еще контакты налажу в Москве…
– А сколько ты был в Питере?
– Дня три-четыре… Да я еще город даже не посмотрел, представляешь?
Вадим улыбался, но я видела, что его одолевают мысли.
Мне было понятно, о чем он думал.
Его жизнь как честного человека не удалась: работа тяжелая и неблагодарная, жена изменила с его же другом… за самого друга теперь совесть неспокойна. Ради чего ему надо было бросать наркотики, поступать в институт?
Вадим включил песню: «Скажи, зачем, живу я, мама? Зачем живу?».
Да, зачем он живет?
Я взяла Вадима за руки. Мы молча смотрели друг на друга. Он знал, что я поняла.
Вадим прощался со свободной жизнью. Уже через несколько часов он окончательно вольется в братву. И никогда уже ее не покинет. Он сделал свой выбор. Он выбрал смерть.
По моим щекам текли слезы.
Мне почему-то вдруг стало ясно, что до сорока лет он не доживет.
За эти пять часов, которые мы ехали, я полюбила этого человека. Увидела в нем мужество, волю, красоту…
Да, красоту. Я не знала, чем он занимается. Со мной он был честен. Я увидела его душу и не нашла там слащавости, лицемерия, подлости…
Так просто оказалось, что не нашел он своего места в жизни, а в преступном мире – нашел. Живешь по закону и отвечаешь по закону. Правда, по волчьему.
Вадим вытирал мои слезы. Я не убирала лица. Что-то было такое мистическое в том, что он умывал руки моими слезами. Что-то это значило.
Мы подъезжали к Москве, его уже ждали на платформе.
– Алька. Спасибо тебе за все. Ты мне столько открыла. За всю жизнь можно столько не узнать. Почему?
Я теперь улыбалась. Ведь он об этом меня просил.
– Еще улыбнись. Да, вот так, чтобы ямочки были видны…
Я улыбалась не напряженно, не растягивая улыбку. Дольше чем обычно улыбаются.
Вадим впитывал тепло моей улыбки.
– Надеюсь, мы еще увидимся?
– Конечно.
Мой голос дрогнул, и я поспешила к выходу.
На перроне, за моей спиной послышался громкий пьяный базар. Вадим здоровался с братвой.
Тип-топ…
Александр Койдан