Когда мы с мамой уезжали на три дня в командировку, Вера и Надя были каждая сама по себе – ссорились, дрались, отнимали друг у друга игрушки. Но когда через три дня мы вернулись, они были команда, сплоченное подразделение самообороны с Надей в качестве войск тылового обеспечения и с Верой – в качестве спецназа.
Нет, не подумайте, они оставались с любимой няней и с целой толпой благожелательных родственников, но три дня без папы и мамы, надо полагать, как-то убедили наших погодок, что следует держаться друг за друга.
Иногда они держатся друг за друга буквально. Садятся на край резинового гимнастического коврика, кричат «папа, покатай нас», и я волоку коврик по комнатам, а девочки сидят на краешке обнявшись, чтобы не свалиться с коврика наземь.
Иногда они держатся друг за друга в том смысле, что действуют командой. Я сижу на кухне, например, и слышу, как в комнате Вера и Надя сговариваются вызывать чудище-страшилище. Они любят, когда чудище-страшилище нападает на них. Чудища-страшилища они боятся, а бояться – это ведь так увлекательно. И надо понимать, что чудище-страшилище – это я.
Надя вбегает в кухню и лопочет:
– Чудище-шашилище, иди ашыми агами, – похоже, фраза эта призывает меня «идти страшными шагами».
Я медленно подымаюсь, шагаю широко, но медленно, размахиваю руками, рычу. А Надя визжит и бросается наутек. А на помощь ей из комнаты бежит Вера. И если они не столкнутся случайно лбами до синяков, то Вера закричит:
– Чудище-страшилище, не трогай мою Надю, она моя сестра!
Но я буду все равно наступать на них, размахивая руками. И тогда они завизжат обе, схватятся за руки и побегут прятаться в шкафу. И так двадцать раз. Игрушки и вещи, разбросанные после нападений чудища, убирает всегда Надя, Вера – никогда.
Я не знаю, что им нравится больше: бояться чудища, визжать или демонстрировать командный дух.
На уличных прогулках девочки мои осмотрительнее. Они приходят на детскую площадку, Вера выбирает среди детей самого большого мальчика, подходит к нему и говорит:
– Здравствуй, как тебя зовут, сколько тебе лет?
– Я Саша, – предположим, отвечает мальчик. – Мне четыре года.
– А я Вера, мне три с половиной. А это моя сестра Надюся, ей два, не трогай ее никогда!
И если мальчику Саше случится вдруг во время игры как-нибудь неловко взмахнуть в Надину сторону формочкой или как-нибудь подозрительно в Надину сторону побежать, или уж тем более попытаться взять у Нади игрушку – Вера схватит лопатку, Вера бросится Саше грудью наперерез, Вера заорет что есть сил «Это моя маленькая сестра Надюся, не трогай ее!» И я не видал еще ни одного мальчика, который выдержал бы эту Верину атаку.
А Надя тем временем стоит улыбаясь, потому что ей нравится бояться, и нравится быть под Вериным покровительством. Ну и, разумеется, разбросанные в процессе покровительства игрушки собирает всегда Надя.
А если Надя просыпается ночью в темноте, и мамы нет рядом – Надя плачет. Причитает: «мамочка моя любимая, где ты?» И будит своими причитаниями Веру. И Вера тоже принимается плакать, потому что действительно же страшно проснуться в темноте, когда мамы нет. Но через мгновение Вера вспоминает, кто она. Сдерживает плач, нащупывает в темноте сестру, обнимает и говорит спокойно:
– Не плачь, Надюся, давай я тебя пожалею. Мама, наверное, вышла на минутку и сейчас придет. А я пока дай укрою тебя и расскажу тебе сказку, чтобы ты не боялась? Про что тебе сказку? Про чудище?
Постель поутру застилает, понятное дело, Надя.
А еще давеча ездили мы в гости к друзьям, у которых двое сыновей – семилетний Филипп и трехлетний Тимофей. Оба русские богатыри, так что Тимофей-трехлетка заметно больше Веры, которой три с половиной.
Дети чудесно играли в детской. Взрослые спокойно ужинали в столовой. К десерту Вера явилась и сообщила:
– Тимофей обижал Надю, и я убила его топором, – и с этими словами бросила к ногам Тимофеевых родителей игрушечный пластмассовый топор.
Родители богатыря смеялись. Богатырь хлюпал носом. Топор с поля боя, как вы догадываетесь, убирала Надя.
Фото: Ольга Лавренкова
