Ковид — причина бесплодия?
— Загир Хидирович, вы врач-уролог, работаете с ковидом. Наверняка слышали мнение о том, что мужчина, перенесший ковид, теряет фертильную способность. Что можете сказать об этом?
— Да, есть такие работы и у нас, в России, и за рубежом. В них говорилось о том, что у мужчин, перенесших ковид, ухудшилось качество смермы. Но пока глобальных исследований на эту тему не встречал.
Любая болезнь — ОРВИ это или другое перенесенное заболевание — угнетает сперматогенез. Говорить о том, что ковид делает мужчину бесплодным, я бы не стал. Это преждевременно.
В моей практике были случаи, когда у пациентов после перенесенного ковида качество спермы ухудшалось, но после того, как организм начал восстанавливаться, спермограмма улучшилась, показатели пришли в норму. Организму нужно время для восстановления.
— Бесплодие — один из щепетильных вопросов, с которым к вам обращаются. Есть такое убеждение, что женщина вопросами деторождения занимается более охотно. Как думаете, почему?
— Раньше мужчинам было стыдно обратиться к врачу с такими вопросами. Сейчас довольно много открытой информации и говорить на щепетильные темы тоже проще, на мой взгляд. Люди, в том числе мужчины, спокойно к этому относятся.
Сегодня мы чаще говорим о социальных факторах бесплодия. Браки стали поздними. Женщины и мужчины считают, что сначала нужно закончить обучение, построить карьеру, а потом заниматься семьей. Я с этим не согласен. С возрастом фертильный потенциал, как у женщин так и мужчин, сильно снижается. Об этом нужно помнить. Зачать проще в 20, чем в 30 и 40.
Загир Агимов
Но и молодежь понять можно. Это в Советском Союзе после окончания вуза тебя трудоустроят, и ты даже можешь рассчитывать на получение жилья. Сейчас ты должен сделать все сам.
Человек постоянно испытывает стресс, который потом снимает алкоголем, сигаретами, а бывает, и наркотиками. Все это тоже влияет на фертильную функцию.
Женщины более активны, да. Наверное, это врожденная составляющая. Ими движет большое желание стать матерью. Но правильно к врачу идти с такими вопросами парой.
— О причинах бесплодия говорят немало, самая загадочная причина мужского бесплодия — какая?
— На мужское бесплодие влияет очень много факторов и заболеваний. Но 30-40% случаев — так называемое идиопатическое бесплодие. То есть при абсолютно нормальных показателях здоровья у мужчины идут изменения в спермограмме. Результаты анализов показывают, что «качество» спермы очень низкое, и это снижает вероятность забеременеть. С чем такое связано — неизвестно.
Остальная доля причин мужского бесплодия приходится на инфекции, нарушение кровообращения органов мочеполовой системы, врожденные аномалии, генетические и гормональные нарушения и так далее.
— Был ли в вашей практике «волшебный» случай, когда, казалось бы, надеяться не на что, но чудо рождения произошло?
— Бывали такие. Одна семейная пара десять лет пыталась зачать — безрезультатно. А потом — раз! — и забеременели. Там было именно идиопатическое мужское бесплодие.
Я верующий человек, считаю, что эти моменты нам посылаются от Всевышнего. Если не получается — надо ждать, пока все не решится там (показывает наверх).
Но это совсем не говорит о том, что не нужно обследоваться и лечиться.
Есть люди, которые принципиально не лечатся и ждут: значит, не суждено, не дает Всевышний. Это неправильно.
Наша задача — помочь разобраться и назначить лечение. Врачи должны сделать все, чтобы помочь пациенту стать фертильным.
— Какие вопросы в урологии сегодня стоят особенно остро?
— На передний план выходит онкоурология, и такая тенденция — не только в нашей специализации, а вообще в медицине. Это объясняется тем, что расширились возможности диагностики, достаточно часто заболевания выявляются на ранних стадиях. Это хорошо.
Рейтинг заболеваемости возглавляет рак легких, желудочно-кишечного тракта, мочеполовой системы и рак молочной железы. По линии урологии ведущие позиции занимает рак предстательной железы. Думаю, это тоже связано с возможностями диагностики.
Есть такой маркер — ПСА, простато-специфический ген. Он позволяет определять заболевание на ранних стадиях. Анализ стал доступен для населения, хорошо внедрен и хорошо используется даже в регионах.
Уролог в красной зоне
— В прошлом году, с самого начала эпидемии, вы пошли работать в красную зону. Почему? Что стало решающим в принятии решения?
— Как почему? (удивленно вскидывает брови). Посчитал своим долгом, возникло большое желание помочь. Кто, если не врачи, не медицинские работники?
Приемные отделения больниц не справлялись с существующим потоком, и все городские поликлиники, где есть компьютерные томографы, превратились в так называемые приемные пункты. Филиал № 4 городской поликлиники № 115, где я работаю, тоже не стал исключением.
Первый этаж: приемные врачей, процедурные, манипуляционные — красная зона. На третьем этаже сделали КТ. Этот блок тоже относился к красной зоне. Второй этаж — фильтр, бокс, где работали мы с пациентами, которых госпитализировали.
Вначале туда определили всех терапевтов, а когда врачей уже не хватало, предложили переквалификацию врачам узких специальностей. Некоторые отказывались, но я вызвался.
Не важно кто ты по специальности — уролог, хирург, невропатолог. Мы же обладаем врачебными навыками не только по своей специальности. Прошли переподготовку в начале первой волны, работаем также, как и врачи-терапевты. Диагностируем, назначаем лечение, ведем больных.
— Что самое трудное было для вас в первую волну, а что сложно сегодня?
— Тогда, наверное, трудностей было больше. И морально, и физически уставали очень. Сейчас немного привыкли к коронавирусу, такого страха, как раньше, нет.
Помню, в первую волну пациенты сильно переживали, пребывали в стрессе. Смотришь — внешне здоровый мужик, и [у него] слезы стоят в глазах. Страх и непонимание того, что будет, сильно давил.
Сейчас таких эмоций меньше. На смену боязни и страху на первый план, на мой взгляд, вышли вопросы вакцинации, вирулентности штамма, мутации инфекции.
Если в первую волну всем пациентам с симптомами делали КТ согласно рекомендациям, то сейчас потоки заболевших распределяем согласно клинической картине. Если легкое течение болезни, томографию не делаем, ограничиваемся назначением противовирусных препаратов. Среднетяжелое течение — назначается КТ. Тяжелое — пациент направляется на госпитализацию. С такой маршрутизацией стало несколько проще работать.
— Весной 2020 года врачи сутками находились в красной зоне, всюду говорилось о нереальной нагрузке. Как сейчас построена ваша работа?
— Да, раньше мы приходили работу к восьми утра, надевали защитные костюмы и работали в них до восьми вечера, без еды и других благ обычной жизни. Иногда оставались в больнице, иногда шли домой. Сейчас проще.
Сейчас ты также надеваешь маску, респиратор, костюм — идешь помогать больным. Я работаю на амбулаторном уровне поликлиники. Каждую смену мы ездим к пациентам с коронавирусной инфекцией на дом. На смену приходится по 25-30 вызовов, но бывает, что доходит и до сорока.
Дома мы осматриваем человека, берем мазки, назначаем лечение и ведем дальнейшее наблюдение. При необходимости госпитализируем, направляем на КТ. После посещения больницы они возвращаются домой, а мы снова к ним — мониторить состояние.
Работа непростая, порой сложнее, чем в стационаре. У нас физически тяжелее. Каждый вызов предполагает минут 30-40. На пятый этаж, а то и выше, иногда приходится подниматься пешком. У тебя в руках чемодан с лекарствами и необходимым оборудованием. Он весит килограмм пять-десять.
Многим кажется, что борьба с ковидом кипит только в стационаре, но я так не считаю. Она кипит и в первичном звене.
От добросовестной работы врачей и медсестер зависит очень многое. В том числе и число госпитализаций в стационары.
— Какой самый сложный разговор состялся у вас с коронавирусным пациентом?
— Сложно уговорить людей старшего поколения лечь в больницу, объяснить важность ситуации. Тяжесть состояния почти всегда ими воспринимается как естественная борьба.
Одну бабушку уговаривал три дня лечь в стационар и не уговорил. Ей 80 лет, она такая, закаленная жизнью, бывшая начальница. Болеет девять дней, но врача не вызывает. Об этом позаботилась ее дочь, вызвала бригаду.
Мы приехали, взяли мазок, я послушал ее легкие, померил сатурацию — там ясно, что надо делать КТ. Она говорит: не поеду и все, буду дома лечится. Еле уговорили пройти КТ. В поликлинике сделали исследование, которое показало средне-тяжелое поражение легких.
От госпитализации она отказалась. Приехали снова к ней на следующий день. Сатурация падает. Вместе с дочерью уговариваем ее лечь в стационар — ни в какую. Завтра у меня дежурство, надо поехать посмотреть, что с ней происходит.
И молодежи тоже иногда сложно объяснить. Некоторые боятся и сразу говорят, что хотят в больницу, другие категорично заявляют, что никуда не поедут.
Нет единого отношения к болезни.
— Вы чувствуете себя безопасно, не боитесь заразиться?
— Вероятность заболеть при такой работе выше. Дома у пациентов средств дезинфекции, как в стационаре, нет. Но и страха у нас нет.
Я тяжело переболел в ноябре-декабре прошлого года, и сейчас у меня довольно высокий уровень антител. Сделал первый компонент вакцины, скоро будет второй. Вероятность заболеть вновь при таком «наборе» ниже. Сейчас я регулярно сдаю плазму для людей со сложным течением болезни.
— Свое заболевание ковидом вы связываете с работой?
— Нет, скорее всего это [заражение] произошло где-то в общественном месте. В красной зоне мы замуровывались будь здоров. Контакта с внешней средой не было. Даже малую оголенную часть тела заклеивали пластырем (показывает на лицо, где, предположительно, незащищенным остается место между респиратором и очками).
Болезнь перенес дома, но знал, что в любой момент, если станет хуже, приду к коллегам — живу рядом с поликлиникой и больницей.
Оперировать нужно, а человек лечится народными средствами
— Загир Хидирович, в прошлом году вы отправились в Дагестан с командой столичных коллег. Что тянет столичного доктора в глубинку?
— Я родом из дагестанского села. В Москве живу 17 лет, и все это время ко мне постоянно обращаются земляки с просьбой помочь: организовать лечение, пристроить в клинику, свести с хорошим врачом. Ежегодно поток звонков увеличивается, значит, надо с этим что-то делать. Решил написать проект «Здоровое село».
Придумал сформировать группу врачей и поехать посмотреть всех — кого что беспокоит. Переговорил с друзьями-врачами, они меня поддержали. В сентябре прошлого года приехали в Дагестан в первый раз. Конечно, в мое родное село — Картас-Казмаляр. Всего состоялось пять выездов, за это время мы посетили семь сел, многие из них отдаленные, в труднодоступной местности.
Сейчас планирую везти врачей в высокогорные села у самой высокой точки дагестанских гор. В некоторых селах живет по 50-100 человек. У меня было намерение сделать это в августе, но, возможно, это будет сентябрь. Все зависит от ситуации с ковидом — я и мои коллеги активно задействованы в борьбе с инфекцией. Возможно, на этот раз мы сформируем ковидную бригаду. Ситуация в Дагестане с инфекцией тоже непростая. Будем консультировать людей еще и по вопросам перенесенного заболевания.
— С какими трудностями сталкиваются люди из дагестанского села при получении медпомощи в регионе?
— Есть проблемы с доступностью. Не каждый житель села может добраться до райцентра или города в силу большой удаленности, а порой и транспортного сообщения.
Многие виды медпомощи на уровне сел и районов не представлены, нет узких специалистов.
Но не менее важная причина — особенность сельского менталитета. Сельчанин далеко не всегда уделяет внимание своему здоровью. Ему просто некогда, у него хозяйство. Люди иногда доводят свое состояние здоровья до того, что уже приперло, а пойти к врачу или фельдшеру на селе неловко. Разные бывают ситуации.
— Что вас особенно удивило или обеспокоило?
— Очень много запущенных случаев. Ребята-доктора, которые со мной ездили, говорят о запущенных случаях онкологии, гипертонической болезни с перенесенными на ногах несколькими инфарктами. Ортопеды были озадачены последствиями переломов.
Урологическая тема тоже всплыла. В основном это аденома предстательной железы. Был запущенный случай с хронической задержкой мочи. Степень болезни такая, когда нужно уже оперировать, а мужчине по такому вопросу просто неудобно обратиться к врачу в селении. Ему 65-70 лет, говорить о такой проблеме неудобно, либо нет специалиста который бы мог помочь. И вот он на протяжении длительного времени лечится народными способами, а в результате болезни уже почечная недостаточность сформировалась.
Таких много было. На месте мы выявляли заболевание, потом эти люди приезжали в Москву, мы их оперировали. В московские клиники пациенты попадают в рамках существующих квот, все бесплатно. Домой возвращаются довольными.
— Как вы думаете, почему вас поддержали друзья? Приходилось ли убеждать?
— Мы достаточно давно дружим, общаемся, я предложил поехать. Они в Дагестане не были. Всем нравится. Тем более, с такой доброй миссией. Встречающая сторона — администрация сельских поселений — обеспечивает нас жильем, а в свободное время коллеги знакомятся с достопримечательностями региона. Погружение в местную культуру, а она очень интересна и богата, — часть поездки.
— А зачем вам все это нужно?
— Каждый по-разному вносит вклад в помощь обществу. Миллионер может деньгами, у меня нет больших средств, но я могу быть полезен своими навыками и друзьями, коллегами. Считаю, что такой вклад не менее значим.
Мы же не просто разово приехали, посмотрели, а потом разъехались и забыли. Мы берем на себя ответственность за здоровье человека, который к нам пришел.
Организовываем ему дальнейшее лечение в Москве. В нашу группу входят и врачи из ведущих медучреждений Дагестана — они какую-то часть берут на себя. Что на уровне региона сделать нет возможности, например, нет высокотехнологичного оборудования, которое необходимо в конкретном случае, мы берем на себя. И если можем это сделать, то почему нет?
Фото: Ольга Кожемякина и личный архив героя
