Митрополит Петр: первый московский
О жизни святителя мы знаем, по большей части, из «Сказания о смерти митрополита Петра», житийной повести, составленной сразу после смерти святого ростовским епископом Прохором. Повесть была написана по инициативе великого князя Московского Ивана Даниловича Калиты, старший брат которого Юрий Данилович «переманил» митрополита из Владимира (где располагалась после 1299 г. митрополичья кафедра) в Москву. И этот переезд сыграл на руку Московскому княжеству в его затяжном споре с княжеством Тверским.
Иван Данилович и его город в житии поданы в самом лучшем свете: «Тако бо бог прослави землю Суздальскую и град, зовомый Москву, и благоверного князя Ивана». А вот жизнеописание митрополита поражает отсутствием героической, подвижнической фактуры. С 12 лет в монастыре, основатель собственной обители, замечательный иконописец, с 1309 г. — всероссийский митрополит. Он учит паству, воспитывает священников и монахов. Сохранившиеся его послания — не полет богословской мысли, они наполнены житейской конкретикой — как венчаться, как креститься, как поститься — и нравоучительными афоризмами: «кто церковь божию или слугу церковного приобидить, а того бог приобидить. А который иерей святую литургию священствовал, тогда царя честней…».
Митрополит «ходит в Орду» и даже поминает ордынских властителей за богослужением. Он примиряет князей, «непримиримых» наказывает отлучением от Церкви, но в споре Москвы и Твери выбирает Москву. В общем, рутина хорошей епископской жизни. Только в финале жития, описывающем последние дни митрополита. По настоянию святителя Иван Калита заложил Успенский собор Кремля, святой собственноручно сделал в нем гроб. Первые чудеса у его могилы — исцеление «мужа с прикорченными руками», выздоровление глухого и слепого — послужили основанием для канонизации святого на Владимирском соборе 1327 г.
Можно было бы сказать, что и написание жития и канонизация преследовали политические цели. Это так, но агиографическая скупость указывает на то, что житие правдиво, что оно рассказывает о настоящей святости, которую и описать-то сложно, ведь она познается не столько через дела, сколько через личную встречу. А значит не святой был прославлен, потому что этого захотела Москва, а святой своим прославлением оказал великую услугу будущей столице.
Митрополит Алексий: чернорабочий русского единства
Этот московский аристократ, утонченно образованный и вышколивший свою душу в многолетнем монашеском подвиге в 1354 г. был поставлен патриархом Константинопольским Филофеем на Киевскую митрополию. А с 1359 г. он стал регентом при малолетнем Великом князе Московском Димитрии Иоанновиче, то есть фактическим правителем государства. Святитель был великим дипломатом, мастером компромисса в запутанной политической игре XIV в., где были перемешаны интересы Византии, Польши, нескольких русских княжеств, расширяющегося на восток за счет русских земель Великого княжества Литовского и прошедшей пик своего могущества, но все еще сильной Золотой Орды. При этом среди летописных рассказов о переговорах, встречах, консультациях митрополита сложно найти хоть один эпизод, где он «сдал русские интересы».
Он подчиняется Константинополю. Однако во второй половине XIV в. пребывание в юрисдикции Вселенского патриарха позволяло русским княжествам не оказаться в сфере влияния Польши и Литвы, стремившихся создать на западнорусских землях подконтрольную своей власти православную митрополию.
Митрополит Алексий готов был договариваться с литовским королем Ольгердом (который то ли действительно был язычником, то ли предпочитал, чтобы его считал язычником полиэтничный и поликонфессиональный литовский народ), но только для того, чтобы сохранить власть всероссийского митрополита над захваченными Ольгердом землями. Именно для этого святитель в 1362 г. ездил в Литву и договоривался о поставлении епископа на Брянскую кафедру (Брянское княжество было подчинено Литве). Однако когда русские князья, в частности Смоленский князь Святослав вышли из подчинения Дмитрию Иоанновичу и заключили союз с Литвой, митрополит отлучил их от Церкви.
Он был лоялен к Золотой Орде. Во время первого визита столицу монгольской империи (1354 г.) святитель заручился поддержкой жены хана Джанибека Тайдулы перед той самой поездкой в Константинополь, из которой он вернулся всероссийским митрополитом. Во время второго (1357 г.) — исцелил Тайдулу от глазной болезни (этот эпизод, в летописях XIV в. описанный очень скупо, в агиографических произведениях ХV-ХVI вв. обрастает множеством легендарных подробностей) и получил от нее ярлык, освобождающий Церковь от налогов и притеснения.
Однако вот такое комплементарное отношение к власти «агарян», обеспечивающее Церкви и государству некоторую стабильность (уж лучше так, чем хаос внутренних усобиц), было уместно при условии стабильности в самой Орде. Когда же после смерти Джанибека монгольское государство погрузилось в политическую неразбериху, митрополит посчитал нужным и более полезным — такие советы он давал Димитрию Иоанновичу — игнорировать золотоордынские ярлыки и готовиться в союзе с другими русскими князьями к противостоянию Орде. Митрополит Алексий, в отличие от преподобного Сергия Радонежского, скорее символа будущего русского единства, был этого единства чернорабочим. Умер святитель в 1378 г., не дожив два года до Куликовской битвы, ощутимого результата своей стратегии.
Митрополит Иона: послушание превыше всего
И снова о политике. Если митрополит Петр был первым митрополитом Киевским (=Московским), а митрополит Алексий положил начало освобождению Руси от монгольского ига, то поставление митрополита Ионы привело к независимости Русской Церкви от Константинополя. Виноват в этом сам Константинополь, запутавшийся в своей внешней политике и оставивший Киевскую кафедру без предстоятеля: поставленный в 1437 г. митрополит Исидор принял Флорентийскую унию и был низложен собором русских епископов в 1441 г. После наречения Ионы митрополитом Киевским в 1448 г. вся его деятельность была направлена на то, чтобы легализовать свой статус в пределах всех русских княжествах. Успех был половинчатым: западнорусские уделы признали своим митрополитом униата Григория Болгарина, однако северо-восточные княжества, включая традиционно враждебную Москве Тверь, приняли Иону. На соборе 1459 г. епископы этих княжеств не только подтвердили верность святителю, но и сформулировали нормативную базу будущего избрания Московского святителя: «…митрополит поставлен будет по избранию Святого Духа, и по святым правилом святых апостол и святых отець, и по повелению господина нашего великого князя имярек, русскаго самодръжца». Ни слова о Константинополе.
Святитель Иона выступил на стороне Василия II Темного в его борьбе с князем Димитрием Шемякой за великокняжеский престол: после тщетных попыток примирения он отлучил Димитрия Юрьевича от Церкви, а после того, как он был отравлен, запретил его поминовение. Это послужило поводом к конфликту митрополита со старцем Пафнутием Боровским, который отказался поминать Иону как митрополита. И это не просто столкновение двух ярких личностей. Святой Пафнутий полагал убийство и запрет на поминовение — нехристианской дикостью. Но он существовал вне политического контекста, не понимал, какое зло для народа, для душ русских людей гражданская война, возбудителем которой был Шемяка.
Из посланий митрополита ясно, что духовная иерархия и связанные с «функционированием» этой иерархии добродетели ценились им едва ли не превыше всего: иноки подчиняются игумену, миряне духовнику, вся паства и клир — своему митрополиту, а граждане — Великому князю. Без послушание невозможна организованная гражданская жизнь, а значит и спасение невозможно. «А те ваши дети, зовущиеся христиане, — пишет святитель вятским священникам, — а поганая дела делающе, тако же, аще ся не покают, а от своих злых прежних дел не престанут, ни Государю своему Великому Князю челом не добьют, а грабежов церковных всех не отдадут, а полону христианских душ бесхитростно не отпустят всех: и наше смирение, и с всем нашим священством, имеем их неблагословенных и от Божия Церкви, от православного христианства, отлученных временно же и будуще…»
Три плюс девять
Святители Петр, Алексий и Иона — не просто политические святые. Они всё сделали для того, чтобы их святость была политизирована, осознавая, насколько роль и статус московского митрополита важна для русского государства. Митрополит Петр перед смертью построил для себя огромное символическое надгробие в центре Москвы. Митрополит Алексий стремится к распространению почитания митрополита Петра, превращая во всенародные празднества любое известие о чуде возле гроба первого святителя. Митрополит Иона устанавил сразу же после своего избрания в 1448 г. общерусское почитание святителя Алексия. В царствие Иоанна III, великого объединителя русских земель вокруг Москвы, обретаются мощи митрополитов Петра и Ионы в Московском Успенском соборе, а мощи митрополита Алексия переносятся в Алексеевский собор Чудова монастыря. Наконец, в 1596 г., то есть почти одновременно с введением на Руси патриаршества (это случилось в 1589 г.), московский первосвятитель Иов устанавливает праздник трех святителей. В конце XIX в. к трем святителям был присоединен четвертый — митрополит Филипп, а в течение XX века — еще восемь святителей: Макарий, Иов, Ермоген, Тихон, Иннокентий, Филарет, Макарий (Невский), Петр (Полянский). Это очень разные люди и последний из них даже как будто опровергает смысл праздника, ведь его святость стала не основой государственного строительства, а тем камнем, который строители отвергли. Но нет, тут та же мысль: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5), без Него, без той власти, которую осуществляют на земле Московские епископы, все пожрется хаосом гражданской усобицы.
