После теракта в Париже: кто и что защищает – Елена Зелинская
По зрелом размышлении признаюсь, что я впервые оценила идею закона о защите чувств верующих.
Если в стране существует напряженность между большими группами людей, принадлежащих к разным конфессиям, и эти противоречия остры, то роль арбитра, роль «разводящего», функцию предупреждения и наказания должно взять на себя государство.
Свободу слова во Франции, как и у нас, защищает Конституция и закон о СМИ. Любая цензура, любая угроза в адрес журналиста должны быть остановлены на основании закона.
В европейском государстве, где нет нашего страха, что закон будет использоваться избирательно или криво и косо, пара штрафов журналу за разжигание и систематические общественные работы за угрозы со стороны «оскорбленных» в адрес журналистов могли бы предотвратить страшное несчастье.
Впрочем, глядя на реакцию гражданского общества Франции, можно быть спокойным: они не сдадутся. Не сдадут ни свободы, ни человечности. А главное, не дадут противопоставить право говорить и право верить.
Конечно, щемит сердце, когда видишь, что такое общественная солидарность. Как Франция встала на защиту своей интеллигенции. Как трудно напугать журналистов.
Со стороны смотришь.
Со стороны, которая кичится поголовной духовностью, но при этом ничего, кроме усиления розни, предложить не может. Заткнуть рты журналистам, гнать из страны всех «не таких», «доигрались со своей толерантностью», «распустились», «разнуздались», «понаехали», «понапубликовали», — злоба, ненависть, ярость, уже не отличить, кто за кого, все против всех.
Просто содрогаешься, когда в лентах, где котики чередуются с умильными рождественскими картинкам, читаешь комментарии о том, как поделом поубивали французских журналистов, задевших тонкие чувства убийц.
Я понимаю, что именно вышли защищать на улицы тысячи французов. И мне совершенно непонятно, что именно, какую веру, во что? — пытаются защитить люди, которые готовы растерзать, уничтожить тех, кто на них, озлобленных, не похож.
Читайте также:
