Есть вещи, которые от нас зависят
Ольга Кравцова, психолог, специализируется на изучении последствий травматических событий и помощи специалистам в стрессогенных условиях
— Важно различать две ситуации: ребенок просто узнал о произошедшем из новостей и не был очевидцем, или он находился рядом, слышал, видел или ощущал угрозу напрямую. В обоих случаях у ребенка может возникнуть тревога: страх идти в школу, недоверие к одноклассникам и друзьям, ощущение небезопасности. И если ребенок хочет об этом говорить — это уже очень важный сигнал, который нельзя игнорировать.
Самое первое, что может и должен транслировать родитель или любой значимый взрослый, — это простое и понятное сообщение: «Ты всегда можешь прийти ко мне, если тебе страшно, тревожно или небезопасно». Даже если взрослый сам не знает, какие именно слова подобрать, присутствие, внимание и готовность слушать уже снижают уровень тревоги у ребенка.
Оградить детей от подобных новостей невозможно. Информация все равно до них доходит: через соцсети, видео, разговоры сверстников. Поэтому вопрос не в том, знать или не знать, а в том, как с этим быть.
Важно проговаривать, что страх в такой ситуации — это нормальная реакция и у детей, и у взрослых.
После трагедий многие взрослые боятся ездить в метро, заходить в торговые центры, возвращаться к привычной жизни. Это не слабость — это естественная реакция психики на угрозу, которую невозможно было предсказать или проконтролировать.
Не стоит пытаться убеждать ребенка, что «ничего страшного» или «такое больше не повторится». Это будет неправдой и подорвет доверие. Гораздо честнее сказать: «Да, это страшно. Да, такое, к сожалению, случается. Мы не всегда можем это предотвратить. Но есть вещи, которые от нас зависят». Например, внимательность к обстановке, умение обращаться за помощью к взрослым, охранникам, учителям, не игнорировать ощущение опасности.
Ребенку также важно услышать, что изменения в его состоянии — нарушение сна, аппетита, повышенная тревожность, навязчивые мысли — это нормальные реакции на ненормальную ситуацию. Это не значит, что с ним что-то «не так». Со временем это может пройти, особенно если у него есть возможность говорить о своих чувствах. Если же тревога не уменьшается, стоит обратиться к детскому психологу — не потому, что с ребенком «проблема», а потому что он пережил сильное эмоциональное потрясение.
Почему важно проговорить, что это — преступление
Отдельный сложный вопрос — как говорить о подобных событиях так, чтобы не возникал эффект подражания. Мы знаем, что чрезмерное внимание к личности преступника, к деталям его действий, к визуальным материалам может романтизировать насилие и провоцировать повторение. Особенно у подростков, которым не хватает внимания, признания или ощущения значимости.
Фото: cottonbro / pexels.com
И в разговорах с детьми здесь важно прямо называть вещи своими именами: это не героизм, а преступление. Это не способ заявить о себе, а способ причинить огромную боль и разрушение. Такой человек приносит горе конкретным семьям и страх множеству других людей. Это не путь к признанию, а путь к ненависти и одиночеству. И важно задавать ребенку простой, но сильный вопрос: «Ты хотел бы, чтобы тебя запомнили за то, что ты помог, поддержал, спас — или за то, что ты напугал и разрушил?»
Сначала взрослый должен справиться со своей тревогой
Если говорить о структуре разговора с ребенком, то универсального протокола здесь не существует. Но есть несколько важных принципов.
Во-первых, взрослому самому нужно хотя бы частично справиться со своей тревогой, прежде чем говорить. Ребенок в первую очередь считывает состояние взрослого, а не сами слова. Если взрослый паникует, тревога ребенка усиливается.
Если взрослый сохраняет внешнее спокойствие и присутствие, это уже дает ощущение опоры.
Во-вторых, важно быть рядом и доступным. Для маленьких детей это может быть игра, рисунки, символические образы, через которые проявляются переживания. Для подростков — разговоры, иногда не напрямую, а «по касательной». Главное — дать понять, что любые вопросы допустимы.
Если говорить о взрослых, которые сами не могут справиться с тревогой, здесь важно ограничивать бесконечное потребление новостей. В какой-то момент это перестает быть поиском информации и превращается в тревожный цикл. Полезны дыхательные техники, возвращение в «здесь и сейчас», телесные практики. Простые вещи: посмотреть вокруг, назвать то, что вы видите, слышите, ощущаете. Напомнить себе: «Мой ребенок сейчас рядом со мной, он жив и в безопасности».
Фото: yankrukov / pexels.com
Бывает и другая реакция: ребенку как будто все равно. Это тоже может быть формой психологической защиты. Если при этом нет изменений в поведении, сне, аппетите, эмоциональном фоне — возможно, ничего делать не нужно. Мы не можем и не должны проживать каждую трагедию как личную. Важно лишь быть внимательными к тому, не проявится ли эта «равнодушная» реакция позже в других формах.
В завершение важно сказать и о взрослых — родителях, журналистах, всех, кто погружается в такие темы профессионально или лично. Это огромный эмоциональный груз, особенно если у вас есть дети похожего возраста. Очень важно давать себе пространство для рефлексии, для разговоров с коллегами, близкими или психологом. Такие события неизбежно поднимают экзистенциальные вопросы: почему это происходит, куда движется мир, где границы нашей ответственности и бессилия. Эти вопросы нельзя просто «перетерпеть». Их нужно проговаривать, чтобы не оставаться с ними в одиночку.
Что помогает не закреплять страх
Мария Звегинцева, клинический психолог, специализируется на терапии последствий травматических событий
Мария Звегинцева
— Страх в такой ситуации — естественная реакция. Бояться и стараться избегать потенциально опасных мест — нормально. Реакция «мне пофиг» часто оказывается не равнодушием, а шоковой, защитной реакцией психики. Когда происходит что-то очень страшное, человек может временно ничего не чувствовать. Это состояние эмоционального онемения помогает пережить угрозу и мобилизоваться. Такое «замыкание», отсутствие чувств чаще бывает у тех, кто был ближе к событию или непосредственно его пережил.
Настораживать должно другое: если звучит не просто «мне все равно», а фразы вроде «он все правильно сделал», «круто», «можно повторить». Любые оправдывающие или сочувствующие агрессору идеи обязательно нужно прояснять. Не обвинять, а спокойно спрашивать: «Расскажи, что ты имеешь в виду», «Почему ты так думаешь?», «Что именно в этом тебе кажется понятным или близким?».
Иногда за этим стоит вполне человеческая попытка понять мотивы. Подростки могут рассуждать так: обычные люди не идут убивать от хорошей жизни, значит, с этим человеком происходило что-то очень тяжелое. Если это попытка осмысления, поиска причин — перед нами думающий, эмпатичный подросток, и это не опасно само по себе.
Другое дело, если речь идет о лозунгах, обесценивании жизни, романтизации насилия. В таких случаях действительно может понадобиться помощь специалистов, чтобы лучше понять, в каком состоянии находится подросток и что его к этому привело.
Очень важно говорить о подобных событиях так, чтобы это не звучало как одобрение насилия. Потому что после широкого освещения таких трагедий у части подростков может возникать мысль: «Так можно. Это привлекает внимание. Значит, и мне так надо».
Возникает иллюзия силы, значимости, храбрости, контроля через страх.
Тогда важно смотреть на функцию этого поведения. Зачем мне так отчаянно нужно внимание? Что со мной происходит, что я чувствую себя настолько неуслышанным и уязвимым, что готов на нечто настолько вопиющее, чтобы меня заметили?
Исследования показывают, что чаще всего нападения совершают подростки, которые сами были жертвами буллинга, насилия, унижения. Демонстрация грандиозности и силы — это попытка компенсировать ощущение собственной слабости и уязвимости. Настоящая психопатия, при которой человек получает удовольствие от страдания других, встречается редко и, как правило, реже связана именно с массовыми школьными нападениями, чем отчаяние.
Если мы сейчас не идем в школу, как мы будем возвращаться
Если ребенок после таких новостей не хочет идти в школу, говорить «ничего не случится» — неправильно. Мы не можем этого знать. Ученики той школы (в которой 16 декабря было нападение — Правмир) тоже считали, что у них все нормально.
Если ребенку дают отгул от школы, важно сразу проговаривать сроки и критерии возвращения. Например: сегодня мы остаемся дома, завтра делаем что-то вместе, а через пару дней возвращаемся к разговору. Иногда полезно постепенно снижать избегание: пройти путь до школы и обратно, зайти в вестибюль, не оставаясь на уроках. Это помогает не закреплять страх.
Фото: mikhail-nilov / pexels.com
Важно, чтобы страх не начал полностью управлять жизнью. Тогда стоит вместе думать: что дальше? Если мы сейчас не идем в школу, как мы будем возвращаться? Какой у нас план? Это должно звучать не как давление или сарказм, а как совместный поиск решения.
Поэтому разговор должен быть о рисках и о том, как мы с ними живем. Если страх возник сразу после трагедии, его важно валидировать: сказать, что это понятно, что родителям тоже страшно. Но и полностью закрыться дома навсегда — не выход.
Можно вместе обсуждать варианты: временный отгул, дистанционное обучение, дополнительные меры безопасности. Полезно проговаривать реальные сигналы опасности: странное поведение, оружие, агрессивная символика. Если что-то вызывает тревогу, важно держаться подальше и сообщать взрослым, даже если кто-то отмахнется. Страх — это защитный механизм.
Еда, тепло, покой
Если говорить о детях, которые стали непосредственными свидетелями или знали погибшего, здесь главное — быть рядом и не вытягивать информацию. Если ребенок хочет говорить — слушать. Если молчит — показывать своим присутствием, что это нормально, что он не один.
Плед, теплый напиток, тишина, ощущение безопасности важнее любых слов.
Если ребенок знал погибшего, стоит аккуратно спросить, хочет ли он пойти на похороны. Прощание может быть важным этапом проживания утраты, но заставлять нельзя.
Что касается видео и новостей. Когда происходит что-то страшное, мозг толкает нас искать больше информации, чтобы вернуть ощущение контроля. Но если ребенок еще не смотрел видео, важно честно сказать: просмотр может усилить страх и травматизацию. Травма свидетеля может формироваться и без видео, но визуальный контент увеличивает риск.
Фото: cottonbro / pexels.com
Исследования показывают, что в первые часы после травмы лучше не углубляться в подробное обсуждение, а переключаться на простые, безопасные действия. Забота о базовых потребностях — еда, тепло, покой, защита от лишних раздражителей — снижает риск развития ПТСР. Если человек хочет говорить — его слушают. Если нет — ему дают пространство. Лучше спокойные игры, нейтральный контент, чем бесконечный просмотр тревожных роликов.
В целом главный принцип — быть рядом, слушать и вместе искать решения, а не обесценивать страх и не оставлять ребенка с этим в одиночку.
Фото: pexels.com