Инокиня Евгения (Сеньчукова)
Тем не менее, и пленарное заседание, и тематический семинар удалось сделать прямо-таки увлекательным. И несмотря на то, что зал был забит до отказа именно «взыскующими ангельского жития», от архиереев до послушников удаленных монастырей, немало присутствовало и мирян, а с теми, кто не присутствовал, хочется поделиться некоторыми размышлениями и наблюдениями.
Все, что не добровольно – не послушание, а рабство
Архиепископа Пятигорского и Черкесского Феофилакта отдельно представлять не надо: харизматичный проповедник, монах с юности, ныне – архиерей в многонациональном и многоконфессиональном регионе. Тема его доклада звучала очень солидно, и выступление могло бы превратиться в скучноватую лекцию – «Свобода личности и ответственность в контексте христианского мировоззрения». Казалось бы, довольно очевидные вещи, что свобода – не вседозволенность, а ответственность – не рабство, а послушание – не удел тех, кому не хочется ни свободы, не ответственности.
Но именно эти очевидные вещи оказываются камнем преткновения для массы людей, не только стоящих еще за порогом Церкви, но даже и опытным прихожанам и, что самое печальное – монашествующим. Владыка же все эти вещи объясняет неожиданно просто, не прибегая ни к риторическим приемам, ни к запутанным богословским терминам: послушание – добровольно, свобода опирается на любовь к ближнему и страхом Божьим. Таким образом, все, что не добровольно – не послушание, а рабство, а все, что не ограничено страхом Божьим и любовью к ближнему – не свобода, а произвол.
Кстати, страх Божий – словосочетание, пугающее и раздражающее – архиепископ Феофилакт тоже объясняет понятно и доступно.
Страх Божий – это любовь, которая боится принести хоть какой-то вред. Иными словами, любовь, боящаяся злоупотреблений. То есть это ответственность и есть.
Попробую проиллюстрировать объяснения владыки именно в контексте монашеской жизни. «Послушание превыше поста и молитвы», — известная фраза, часто толкуемая совершенно превратно как «Слушайся беспрекословно». В реальности она означает ровно то, что в ней сказано: послушание превыше именно поста и именно молитвы. Послушание человек принимает своей свободной волей, свобода опирается на любовь к ближнему и страх Божий, а страх Божий – это ответственность, в том числе и за свое дело, понимаемое как служение – Богу и ближнему. В итоге: если тебя ставят мыть туалет, чистить картошку, фотографировать архиерейское богослужение, отправляют в миссионерскую поездку – ты идешь мыть туалет, даже если ты хочешь уединиться для чтения монашеского правила; чистить картошку, даже если ты хочешь идти на службу; снимать архиерейское богослужение, а потом обрабатывать фотографии, с ущербом для сосредоточенной молитвы; а в миссионерской поездке ешь, что дают, и если это борщ с мясом в пятницу, то ты ешь борщ с мясом и уже за трапезой начинаешь разговор о вере.
Фото: russkiymir.ru
Добродетель послушания в принципе парадоксальна. С одной стороны, бунт против духовника и братии – это грех. С другой – слепое послушание, послушание без рассуждения, еще никому в духовной жизни не помогло, будем говорить начистоту. Истории из патериков про монахов, который по послушанию своим духовникам, например, начинали сажать петрушку (или морковку, или еще что-то в этом роде) вверх корешками – это своего рода церковные анекдоты в классическом смысле этого слова, то есть любопытные инциденты. Они призваны продемонстрировать не столько добродетель послушания в действии, сколько степень доверия старцу. Добровольного, прошу заметить, доверия. Монаха не под угрозой изгнания заставляли так своеобразно огородничать. Это был его свободный выбор, неоднозначный, очень персональный и не подходящий всем и сразу. Понимать, что примеры из жизни святого вовсе не универсальны, а показывают его личность, и никакое «обезьянничание» здесь неуместно – это и есть ответственность.
«Что же, такой добродетели как послушание – вообще не существует?!» — может с возмущением спросить меня сторонник хранения отеческих заветов. Да существует, конечно. Вот и владыка Феофилакт на вопрос, как воспитывать ее в новоначальном послушнике, дал ответ: а вот взять и для начала исполнять послушание вместе с ним. Сначала послушник будет смотреть на старшего – духовника ли, игумена или собрата, под начало которого поставлен – и учиться работать вместе с ним. Потом старший может направить его словами: «Делай так, как я делаю». А потом и отпустить исполнять послушание самостоятельно, напутствуя: «Трудись, как мы вместе трудились».
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Архиепископ Феофилакт – выпускник Ставропольской семинарии, и судя по всему, там такой подход к воспитанию будущих священников – своего рода традиция. Трудясь под началом архиерея, и учившегося в той же духовной школе, и бывшего позже в ней проректором (архиепископа Якутского и Ленского Романа), я хорошо знаю рассказы его бывших учеников: направят студентов на послушание, скажем, снег убирать – отец Роман вместе с ними выходит с лопатой. И это не смирение, вернее «смирение», «смиренничание» (на виду же у всех), а здоровый воспитательный процесс. Можно отправить человека рубить дрова или работать в канцелярии и даже добиться от него положительных результатов. Но это будет именно работа, выполнение общественно полезных функций, и никакого отношения к духовному росту эта, безусловно, достойная уважения деятельность иметь не будет. Послушание предполагает преемственность, связь старшего и младшего. Основной мотив послушания – это именно ученичество, а не просто исполнение воли духовника.
Епископ Орский и Гайский Ириней. Фото Татьяны Базилевской/orskeparh.ru
Для новоначального лучше недомолиться, чем перемолиться
Судя по всему, на темы докладов прямо или косвенно повлияли нашумевшие публикации о разочаровании в монашеской жизни. Тема доклада наместника Свято-Успенской Святогорской Лавры митрополита Арсения звучит именно в этом контексте: «Современные молодые люди и монашеская жизнь: вопросы соотношения ожидаемого и действительного». Вообще, так или иначе этого вопроса касались все выступающие, но взгляд митрополита Арсения заслуживает особенного внимания. Дело в том, что Святогорская Лавра, будучи крупным монастырем в курортном районе (оговорюсь, что так было до 2014 года – потом монастырь испытал все тяготы конфликта на Донбассе), то есть местом не только паломничества, но и самого обычного туризма, зачастую и совершенно бездуховного, а то и антидуховного – смогла сохранить подлинно монашескую атмосферу.
Мне не единожды доводилось беседовать с ее насельниками, причем, что важно, не на глубокие богословско-аскетические темы, а чаще на бытовые, совершенно случайно пересекаясь. Нисколько не желая умалить подвиг отцов и братьев, спасающихся в других крупных монастырях, могу со всей ответственностью сказать, что «святогорские» монахи отличаются особой углубленностью в себя и отстраненности от мира. Собственно, если говорить о специфике монашеского жития как служения, то оно и состоит в том, чтобы служить миру, не находясь в мире, оттуда и русское слово «инок» — «иной».
По сравнению с чем иной? По сравнению с миром. Монахи – это своего рода сотрудники дипломатической миссии из мира Горнего в мире дольнем.
Так вот, Святогорская Лавра нисколько не претендует на то, чтобы быть какой-то новаторской обителью с отказом от традиционных русских и украинских монастырских уставов в сторону смягчения и либерализации. Напротив, богослужения здесь идут долго, посты соблюдаются строго, даже есть традиция дополнительного к уставным трехдневного поста перед праздником Покрова Пресвятой Богородицы. Тем удивительнее были слышать призывы владыки наместника «не перегибать палку» в отношении молодых послушников. «Для новоначального лучше недомолиться, чем перемолиться», — утверждает владыка Арсений. И поясняет, что длинное монашеское правило на начальном этапе монастырской жизни будет просто-напросто заброшено. А послушник впадет в уныние.
Гораздо важнее – хранение внутренней тишины. Монаху и даже послушнику не показаны социальные сети и новостные передачи, долгие телефонные разговоры, встречи и беседы с мирянами. Дополню мысль владыки: «информационные» послушания, якобы не позволяющие отказаться от жизни в сети – отговорка. Если удерживать себя от пустословия и злословия, а честно выполнять свою работу, то она сама может стать молитвой.
Чтобы конфликта между ожидаемым во святой обители и действительным в монастыре, где живые люди живут, не возникало, хорошо бы человеку эту живую жизнь показывать заранее, до того, как он пришел спасаться уже с решением отказаться от мира. Чтобы не пришлось разочаровываться. Владыка рассказал об опыте Лавры – на протяжении многих лет ее посещали летом школьники. Такой летний лагерь с «погружением в среду» – мальчики выполняли несложные послушания вместе с братией, им даже выдавались подряснички по размеру. Конечно, дети и отдыхали, и играли, и вообще весело проводили время, но они видели внутренний монастырский быт и уклад и просто решали для себя, насколько он привлекателен.
По словам владыки, некоторые из этих подростков потом вернулись в Святогорскую Лавру, пополнив состав братии.
Фото: svlavra.church.ua
Монах должен чувствовать, что его защищают не только стены, но и братья
Наверное, особо ценной частью работы секции стало выступление другого зарубежного гостя – митрополита Горийского и Атенского Андрея. Архиерей Грузинской Православной Церкви, в которой традиция монашества, пусть и точечно, сохранялась даже в советские годы, говоря о внешних и внутренних трудностях молодых послушников, никаких открытий не делает. Понятно, что монастырь должен быть братством, семьей – в монастырь, как говорится, не уходят, а приходят. Понятно и то, что в любой семье бывают конфликты, но – и тут владыка Андрей говорит тоже очень понятную, но невероятно трогательную фразу:
«Монах должен чувствовать, что его защищают. Не только стены, но и братья, духовник, настоятель, епископ. Ты им дорог как монах. Ты им дорог как человек».
Когда эту фразу я процитировала в социальной сети, появились грустные комментарии – что вообще-то эта забота, любовь, должна предполагаться по умолчанию, и то, что ее нет, говорит о полном провале возрождения монашества в России. Но не будем спешить с окончательным и решительным осуждением. Во-первых, монастыри даже в России бывают разные – в некоторых и любовь, и забота есть. Во-вторых, очень серьезная проблема нашего церковного возрождения да и вообще церковной жизни – тяга к большим формам. Судите сами: Валаам – более двухсот человек, Санаксарский мужской монастырь – более восьмидесяти человек братии, Дивеевский женский монастырь – почти пятьсот сестер…
Даже если в монастыре пятьдесят человек, сохранить единство и семейную атмосферу очень сложно. То есть, конечно, возможно, но трудно. Представьте себе, что у вас несколько десятков братьев. И это не говоря о том, что в больших коллективах неизбежны и большие конфликты – даже если не брать разного рода «исповеди» ушедших, достаточно почитать «Плач третьей птицы» или «Дерзай, дщерь!» игумении Феофилы (Лепешинской).
Поссорились две сестры – одна обязательно соблазнится и «настучит» на другую. Может, и невольно: «Батюшка/матушка, я смущаюсь и осуждаю сестру». Духовник или игумения могут не разобраться – и, пожалуйста, вместо решения проблемы, будет ее усугубление.
Что уж говорить о трудностях более серьезных, вроде выхода брата или сестры из монастыря? В лучшем случае отряд не заметит потери бойца, в худшем – «с глаз долой, из сердца вон». Хотя, казалось бы, именно в ситуации, когда брат или сестра находится в тяжком искушении, жизненно необходимо объединиться в общей искренней и слезной молитве.
Кстати, об искушениях, связанном в том числе и с желанием послушника сбросить с себя монастырское иго, владыка Андрей тоже говорил. И речь велась, опять же, о личностном индивидуальном подходе, внимании к немощи брата. «Если брат ропщет и тем более смущает братию тем самым, то его лучше отпустить, — советует владыка и тут же добавляет нечто, что очень редко можно услышать в современном монастырском «дискурсе». — Но в то же время надо подумать, как дать ему отдохнуть. Дать ему послушание, которое будет его радовать». К сожалению, от многих даже духовно опытных пастырей и матушек можно услышать рекомендацию: учить молодого собрата или сестру смирять свою волю, нагружая его порой и просто неприятными послушаниями.
Фото: photosight.ru
Послушание — по сердцу, но кто будет картошку чистить и туалеты драить?
Разумеется, это не повсеместное предписание. В 2017 году в нашей епархии открывался Старо-Покровский женский монастырь – очень небольшой и уютный. Перед открытием приезжала комиссия Синодального отдела по монастырям и монашеству, в которую вошла игумения Домника (Коробкина), настоятельница Новотихвинского монастыря в Екатеринбурге. В личной беседе я задала ей вопрос: как не унывать и не рассеиваться умом на послушании? И ответ меня удивил: матушка сказала, что в первую очередь послушание сестре надо дать такое, чтобы было ей по сердцу. Интересно, что сам этот ответ, заботливый и личный, очень помогает при проблемах собственного восприятия своей работы. Мне-то послушания раздавать некому – только саму себя воспитывать, и то, что на меня возложено, мне очень даже по сердцу. Иногда об этом надо просто себе напомнить.
Тут, конечно, может возникнуть новый вопрос: а кто же будет картошку чистить и туалеты эти злосчастные драить? На что хочется задать встречный вопрос: а дома, где вы никому волю свою не вверяете, вы грязью не зарастаете?
Послушания бытового характера вообще не стоит воспринимать как нечто специфически духовное. Просто надо друг другу помогать. Сегодня я помою, а она приготовит, а она уберется в храме, завтра мы можем поменяться местами. И, кстати, тут уже я могу сказать из своего личного опыта: даже такие послушания могут приносить радость. К примеру, мы с моей сокелейницей инокиней Иоанной (Панковой) ведем свое маленькое хозяйство сами. Если она любит мыть посуду, но не любит готовить, а я как раз терпеть не могу мыть посуду, но очень люблю готовить, то зачем нам нагружать друг друга неприятным занятием? Если сегодня одна из нас устала или сильно занята, другая может сделать и то, и другое. И убраться можно сообща, и не потому, что это какое-то особо духовное послушание, а потому что пыль мешает дышать, а если не убираться в ванной, в ней растет грибок.
Владыка Андрей считает, что со временем, по мере духовного роста, брат сам может прийти к исполнению самого тяжелого и неприятного послушания, приняв в своей душе осознанное решение смириться, послужить братии, даже пострадать. Но против воли это ничем хорошим не закончится: «Если принуждать — мне кажется, можно сломать брата. Он станет унылым человеком, скрытным, может даже оставить монастырь».
Будущее монашества – в маленьких монастырях
Мораль, на мой взгляд, такова: будущее монашества – в маленьких монастырях. Где все друг другу, действительно, братья и сестры. Где людей ценят не как члена ордена и тем более не как рабочую единицу, а в качестве человека.
Это нисколько не отрицает того, что добродетель послушания и само ее исполнение – это нечто особое в монашеской жизни. Другой зарубежный гость, архимандрит Максим (Кирицис), игумен монастыря преподобного Дионисия Олимпского в центральной Македонии (Греция, Элладская Церковь), говорил о послушании как о таинстве – и это не пафосное преувеличение, а вполне традиционное восприятие. О нем мы читаем в житии преподобного Силуана Афонского, составленном его духовным чадом архимандритом Софронием (Сахаровым). Но, вновь и вновь повторюсь, опираясь на мнения опытных духовников: послушание как безвольное исполнение – это не послушание, а зомбированность; послушание – добровольно, и именно тогда таинственно. Ни Богу, ни стремящемуся к Нему человеку не нужны ни «духовный садомазохизм» (простите за резкость сравнения), ни фарисейская в буквальном смысле скрупулезность. При чем это касается не только исполнения возложенных послушаний, но даже молитвы, о чем отец Максим тоже сказал: «Типикон не должен стать главным попечением монаха». Действительно, сердечная личная молитва гораздо важнее буквального исполнения устава.
Вообще лейтмотивом всей секции была элементарная мысль: монах должен думать. Аскетическое стремление свести ум свой в сердце – это вовсе не желание превратить разум в эмоции. Напротив, смысл в том, чтобы сердце стало не страстным, а рассудительным.
Помните рассказ Честертона «Сапфировый крест» и слова отца Брауна? «Вы нападали на разум, это дурное богословие». Герой вычислил таким образом священника-самозванца и предотвратил преступление. Это не художественное преувеличение, а житейская правда. Совершенно логично, если монах, например, читает богословскую литературу. Правда, владыка Арсений рекомендовал не углубляться в догматику и сложные богословские системы, а сделать акцент на аскетических творениях ранних подвижников и святителя Игнатия (Брянчанинова), патериков и житий – но здесь скорее стремление не перегружать новоначального, именно в том же смысле, в каком лучше не давать длинных молитвенных правил.
Ученость не спасает, но не плоха сама по себе
А ректор Московской духовной семинарии архиепископ Амвросий посвятил весь свой доклад пользе образования для монашествующих. Причем, отдельно подчеркнул чисто практический интерес: слишком часто бывает, что на монаха «за послушание» возложены обязанности, к примеру, юриста, а это значит, что ему постоянно надо повышать свою квалификацию. Да и вообще (продолжу мысль ученого архиерея), монах с широким кругозором – это вовсе не монах, стоящий одной ногой в миру, а наоборот, человек, все лучшее в себе приносящий Богу. А что ученость не плоха сама по себе – мысль святоотеческая.
Фото: mitropolia-simbirsk.ru
Владыка Амвросий привел множество примеров, начиная со святителя Василия Великого, который получил блестящее образование, основанное на античной философии, риторике и так далее. И вообще подспудной мыслью доклада, как мне слышалось, звучала реабилитация ученого монашества. Слишком часто можно услышать презрительное: «Умничают тут, на коровник бы их». Между тем, интеллектуальный труд ничем, кроме условий работы, не проще условного «коровника». Да и вечером после коровника, если выдастся свободная минутка и останутся силы, можно не только монашеское правило почитать, но и что-нибудь по фундаментальной физике. В конце концов, узнать, как мир Божий устроен – во вред не будет.
Тут, конечно, можно было бы поспорить, опираясь на святителя Григория Паламу, который свой основной труд «Триады в защиту священнобезмолвствующих» начинает критикой учености, доказывая, что она не спасает душу. Такого рода паламитам хочется посоветовать читать святого отца вдумчивее. Ученость действительно не спасает, даже богословское образование. У него просто есть свое – и оно достойное – место. Да, не первое. Но сошлемся на расхожую цитату из блаженного Августина: «Если Бог будет на первом месте, все остальное будет на своих местах».
