Почему мы восхищаемся древней святой Марией Египетской и в лучшем случае не замечаем наших современников с похожими судьбами, а в худшем — втаптываем их обратно в грязь? Размышляет протоиерей Игорь Прекуп.
Преподобная мати Марие, моли Бога о нас!.. Почему «преподобная»? Она ведь не монахиня, формально если… Никто ее не постригал ни в малую, ни в великую схиму, а преподобными принято называть просиявших в монашеском чине, так?
Да все у нее «не так» по жизни! Если посмотреть «по-людски», это ведь сплошное недоразумение: 12-летняя девочка уходит из родительского дома, чтобы сознательно предаться разврату, живет в этом кошмаре (вернее заживо разлагается) чуть ли не до 30-летнего возраста, затем исключительно, чтобы «оторваться по полной» присоединяется к паломникам, плывущим на поклонение Кресту (и успешно, надо отметить, воплощает на корабле свои планы), затем, после чудесного вразумления в храме, вместо того, чтобы пойти в монастырь замаливать грехи, дерзает напрямую обратиться к Пресвятой Богородице с вопросом о том, как ей жить дальше, после чего уходит в пустыню… Сплошная страстность и самость!
Дико звучит, правда? Еще бы! Столп монашества, непререкаемый авторитет — какой еще постриг, и о какой страстности и самости может идти речь?!.. Прошу, однако, не смущаться, и обратить внимание на два слова «формально» и «по-людски». Это все равно, что сказать «внешне», «помимо сути», и «по обычаю мира сего».
А теперь снова, без смущения и лукавства: мы-то как судим? Как мы рассматриваем, в каком свете, всё и всех вокруг себя, да и себя самих тоже? Каковы критерии? — заповеди Божии, святоотеческие наставления, размышления единомысленных братий, тексты молитв? Или же мы отдаем предпочтение тому, что по недоразумению зовется «здравым смыслом», ничего общего не имеющим с мудростью «чад света», всецело будучи ориентированным на житейскую мудрость «сынов века сего»?
Если нам не приходит в голову осудить прп. Марию за неформальное поведение и сомнительный статус (могла бы хоть Зосиму попросить постричь ее), то лишь потому, что среди «православного люда» подобных вопросов просто не может возникнуть.
Но это конкретно о ней речь. А ну как нечто подобное произошло бы с кем-то не прославленным, не завоевавшим славу и почет? Слава Богу, что хоть устоявшееся общественное мнение в данном случае удерживает нас от сомнительных оценочных суждений. Но там, где мы сталкиваемся с нестандартными ситуациями, не будучи ограничиваемы общественным мнением (казалось бы, именно сейчас можно свободно осмыслить высшие ценности, обсудить их, определить и усвоить), вдруг мы оказываемся не готовы увидеть в порочном человеке — человека, образ «неизреченныя славы, язвы носяще прегрешений».
Причем речь о нашей неготовности не только в отношении тех, кто утопает в своей порочности, но и тех, кто из этого состояния пытается выбраться, кто, быть может, уже и выбрался даже, просто не совсем пока отмылся (со всеми эстетическими и ароматическими составляющими), но ведь выбрался же и пытается отмыться! А нам на это…
Да, вот так мы хотим: чтобы наши братья и сестры, наипаче же отцы — все были «без прошлого», бесстрастные, чтобы это «прошлое» никогда и никак не давало о себе знать, иначе мы выясним, вспомним и напомним всё и всем!
И вот, опять символ торжества всемогущества Божия в немощи доверяющего Ему человека удостаивается роли музейной ценности: мы восхищаемся драматизмом истории прп. Марии, амплитудой ее жизни от бездны падения до неимоверного возвышения, ее характером, чудесами, которые она, по благодати Божией, творила, ее прозорливостью… только вот почему-то не видим в непосредственной близости от себя похожих натур, находящихся, как и она когда то, в падении, но не таких мощных как она, чтобы так же восстать, не опираясь на помощь человеческую.
Пример прп. Марии, призванный уверить нас в возможности для человека выкарабкаться из любой глубины греховной, в том, что ни на чей счет нельзя отчаиваться — ни на свой, ни на чей бы то ни было — этот пример не работает всего лишь потому, что мы не воспринимаем святых «задним числом», «без нимба» — такими, каковы они были до того, как вступили на путь покаяния или вступили, но не успели стяжать благодать Духа Святого, и находились в борьбе с «ветхим человеком».
В-упор-не-видение рядом с собой меньших братьев и сестер прп. Марии Египетской, сщмч. Киприана, прп. Моисея Мурина (в прошлом — блудница, колдун, разбойник) зачастую связано с тем, что мы ограничиваем представление о тех или иных святых завершающей стадией их жизненного поприща.
Если мы видим их в призме одержанной ими победы над грехом, но видим в целом — это нормально. Другое дело, что если мы ограничиваем свое видение личности святого этим завершающим этапом, то даже о прежних грехах его когда слышим, все равно воспринимаем их так, словно этот человек уже тогда был тем, кем стал в итоге своего жизненного подвига, как будто тогда был просто временный этап, а человек изначально уже был другой. Поэтому (если руководствоваться таким пониманием) прп. Моисей Мурин — это, пусть когда-то и грешивший крепко, но святой, а какой-нибудь современный рецидивист — это отброс общества, на исправление которого надеяться глупо.
И прп. Мария, и сщмч. Киприан, и прп. Моисей Мурин, и другие святые, чья жизнь складывалась весьма негладко в духовно-нравственном отношении — вряд ли мы, глядя на них в не лучший период жизни, всерьез допустили бы мысль, что они когда-нибудь покаются и возродятся для жизни вечной. Многие их современники, мнившие себя благочестивыми, тоже не думали. Однако ж, вот… И где теперь те современники, а где они?
В-упор-не-видение рядом с собой меньших братьев и сестер вышеупомянутых грешников, просиявших в лике святых, зачастую связано с нашей неспособностью отрешиться от однобокого видения святых: не в целом как бы сквозь их победу, а ограничиваясь ею. Отсюда недооценивание усилий, направляемых «меньшими» к исправлению, при недостаточно устойчивом результате.
На святого мы смотрим как бы сквозь результат и знаем: что бы он ни совершил на пути к святости, он все равно победитель, а «победителей не судят». Однако на своего ближнего мы смотрим не сквозь его будущие достижения (они нам неизвестны) и не сквозь неизгладимый в нем образ Божий (а следовало бы), но сквозь его грех.
Причем, что прискорбно, смотрим сквозь грех и на сами его попытки измениться к лучшему, истолковывая их как одну видимость, сознательное лицемерие, или как очередные бессмысленные трепыхания, мы, дескать, его знаем как облупленного.
И тем самым подрубаем в нем последнюю опору, потому что когда человек, неустойчивый в добродетели, сталкивается с предубеждением со стороны окружающих, с тем, что любые его искренние поползновения на добро истолковываются превратно, он уже не видит смысла стараться: все равно он обречен быть «плохим»…
Наша проблема в том, что мы вместо того, чтобы вдохновляться примерами святых, выбравшихся к Истине из бездны греха, и в свете их примеров укрепляться в надежде на исправление, на преображение себя и своих заблудших ближних, создаем из житийного образа такого святого своеобразное прокрустово ложе: переносит с той же стойкостью и последовательностью искушения как прп. Мария — достойный христианин, срывается, падает, раздваивается — ничего общего, безнадега!
А ведь это, может, ее «меньший» брат/сестра… Но мы не видим этого, ведь они, как нам кажется, не так несут свой крест, как известные нам столпы покаяния! Мы же видим, от нас ничего не скроешь, мы все понимаем…
Да ничего мы на самом деле не знаем и не понимаем, потому что не хотим задуматься о том, что у каждого своя мера, свои дарования. Кто-то приносит Богу жертву чистую и благоуханную, всецелую, становясь светильником всему миру, а кто-то радует Его уже тем, что в свою меру тужится что-то в себе изменить, от чего-то удержаться, через что-то не переступить, и старается изо всех сил. Изо всех сил свое немощной души, совершая усилия, невидимые нам, но видимые Богу, Который «и намерения целует», по слову свт. Иоанна Златоуста.
Личности уровня прп. Марии, в самом деле, наша поддержка не нужна. Только нас ведь окружают не Марии Египетские, а ее братья и сестры меньшие. Меньшие во всех отношениях, в том числе и по врожденной мощи натуры. И вот они нуждаются в нашей поддержке. Не в том смысле, что надо позволять наглеть кому-то от безнаказанности или давать водить себя за нос — нет, ни в коем случае.
Но если порочный человек проявляет малейшие проблески уважения к добродетели, если он пытается пусть не удержаться от греха, но хотя ограничить его — это не должно оставаться незамеченным. Точно так же, как предубеждение, пренебрегающее добрыми намерениями грешника, пытающегося исправиться, ввергает его в уныние и отчаяние, так открытость, радость за малейшие изменения к лучшему в нем, обращение внимания на эти «мелочи», разумный аванс доверия — вселяет в человека надежду, укрепляет в покаянии.
Память прп. Марии Египетской — напоминание нам не только о всемогуществе Божием и безграничности Его милосердия, о способности человека восстать из самого безнадежного состояния, но и о нашей нравственной обязанности быть соработниками Богу (1 Кор. 3; 9), помня, что «мы, сильные, должны сносить немощи бессильных» (Рим. 15; 1).
